Больше, чем страсть - Алюшина Татьяна Александровна (книги регистрация онлайн txt) 📗

– А где учишься, кто родители, откуда приехала?

– Нет, – снова собралась заплакать она, – не спрашивал, а я не говорила.

– Вот то-то и оно, – вздохнул тяжело дед. – Говоришь люблю, а сама даже не поинтересовалась его настоящей жизнью, проблемами. Физическое влечение тебе все затмило. Значит, и не любовь это. Подумай, прислушайся к себе.

Надюшка задумалась. Крепко.

Представила сразу же четко, ясно Казарина, вспомнила самые яркие моменты, проведенные с ним, – как увидела его первый раз, их совместную работу, Китай, заимку, его улыбку, голос, запах, походку, как он шептал ей горячие, страстные слова – вспоминала, вспоминала и чувствовала, как вместо обиды и боли наполняется сердце жарким теплом…

– Любовь, пап… – прошептала она, и одинокая слезка выкатилась из ее глаза. – Люблю я его.

Дед снова отвернулся к окну и надолго замолчал. Надя ждала, что он скажет, быстро смахнула предательскую слезу, смотрела на деда и дышала тихо-тихо.

– Любовью, Нюшенька, – продолжая глядеть в окно, заговорил Максим Кузьмич каким-то особым тоном, – люди очень часто называют совсем не имеющие к ней никакого отношения понятия и чувства. – Он повернулся, посмотрел на внучку и улыбнулся с грустинкой. – Твой Казарин во многом прав: в подавляющем большинстве своем люди, находясь в браках, в отношениях изменяют своим партнерам, ища разнообразия в силу своей животной физической сути, не ограниченной моралью. И я понимаю, почему он так поступил с тобой. Больше того скажу, лет тридцать назад, я, наверное, сделал бы тоже самое. Ты выросла и превратилась в очень привлекательную девушку, не просто привлекательную, а манкую, эротичную, необычную. Ну, мне не пристало говорить тебе такие вещи. Я о другом. Люди привыкли называть любовью совсем иные явления. Ведь как обычно бывает: встретились двое, физически совпали по определенным параметрам, и вот уже возникла химия: сексуальное притяжение, которое принимают за любовь. Со временем оно тускнеет, проходит, и людей связывает привычка жить вместе, основанная на самом деле на страхе одиночества и страхе, что больше ты никому не будешь нужен. Неосознанный первобытный человеческий страх. Да и, как правило, к этому времени уже и дети в семьях. И вот эту привычку, привязанность, часто уважение к партнеру называют любовью. А это простое бытовое сожительство людей, которые договорились об условиях проживания, устраивающих обоих. Только единицы постигают истинную любовь. И она совсем не предполагает совместного счастливого проживания, как в сказке. Это нечто иное, подвиг душевный.

– Это как? – пораженная, отчего-то шепотом спросила Надюшка.

– Как? – переспросил дед. – У Апостола Павла про это сказано: «Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Понимаешь, истинная любовь – это когда человек любит безусловно, то есть без всяких условий и ожиданий: «не ищет своего». Любит другого человека таким, каков он есть, пусть тот даже последний подонок, «все покрывает». Любит без причины, без основания, расчета и корысти, «не превозносится, не гордится», поднимаясь над любой суетностью, вне зависимости рядом этот человек, живешь ли ты с ним или это невозможно. Любовь все прощает и все принимает. Чаще всего человек, наделенный такой любовью, остается один, потому что тот, кого он любит, не поднимается, не дорастает душой до таких высот и чистоты. Вот это и есть истинная любовь. И задумаешься, нужен ли тебе этот крест или вполне достаточно обычной бытовой так называемой любви.

– А если, тот кого любишь, дорастает? – все шептала Надюшка. – Если он тоже так может любить?

– Ну, такие семьи очень счастливы и любят друг друга всю жизнь. Большинству же даже представить глубину таких чувств сложно.

– И прямо вот такие чистые-чистые, не ошибаются ни разу, не изменяют? – засомневалась что-то Надя.

– Почему? – усмехнулся Максим Кузьмич. – Мы же говорим о людях, а не о «иже херувимах» и ангелах бестелесных. Семья – это семья: люди живут каждый день в обыденном ритме: работают, устают, едят, в туалет ходят и мусор выбрасывают, а быт, как ржавчина, разъедает любые возвышенные чувства. Порой люди ссорятся и спорят, совершают ошибки, но только их «любовь все покрывает», все прощает и понимает и «не требует своего», делая их еще чище и выше в этом чувстве. Это редкого уровня духовное единение двух людей. Очень высокой частоты, если говорить научным языком.

– А у тебя с бабушкой такая любовь была?

– Нет, – вздохнул снова дед, – у нас с Леной была самая обычная бытовая история. Учились в институте, я на год старше, встретились на танцах, сексуальное влечение возникло. Потом оказалось, что она ждет ребенка, женились совсем молодые, мне восемнадцать, ей семнадцать. Надо было Тоню растить, институт оканчивать, а вдвоем выживать всегда легче, да и родители помогали, и мы вроде как и семья. Я к ней хорошо относился, но любви у нас не было никакой – ни бытовой, ни возвышенной, но мы оставались хорошими друзьями. А потом Лена заболела.

– А ты ей изменял? – немного стесняясь, все же спросила Надюшка.

– Изменял, – честно признался дед. – Она ведь долго болела, – не стал больше ничего объяснять он.

– А мои родители, у них любовь была? – первый раз Надюха спросила об отношениях своих родителей.

– Да с самого начала стало ясно, что они абсолютно не подходят друг другу и ничего в их отношениях, кроме секса шалопутного и вредности характеров обоих, и нет, – возмутился дед.

– То есть они тоже поженились, потому что я должна была родиться?

– Ничего подобного! – ворчал Максим Кузьмич. – Сначала страсти кипели, потом назло обеим семьям поженились, потом ты родилась. А там уж… – Он безнадежно махнул рукой.

– А у тебя с Ривой? – продолжала расспрашивать Наденька. – Любовь? Та самая?

– Надеюсь, – признался Максим Кузьмич. – Очень надеюсь, что та самая. А вот, что касается тебя, – перевел он разговор на внучку, – подумай хорошенько, очень хорошенько подумай, разберись в себе: какая у тебя любовь к этому Казарину. Сильное физическое влечение, желание, чтобы он был только твой и только с тобой, обычная бытовая химия? Или ты любишь его таким, какой он есть, вне зависимости, с тобой он или с кем другим, обидел ли он тебя, увидитесь вы еще, встретитесь в жизни или нет, прощаешь его и «не ищешь своего»?

– И если я это пойму, мне станет легче? – тихо спросила Надя.

– Если твое чувство – просто сильное сексуальное влечение, то и хорошо, что расстались, значит, пройдет, перестанет болеть, встретишь другого парня. И легче станет. А если настоящее, глубокое, то, значит, будешь любить Казарина всю жизнь, хоть и построишь семью с кем-то другим. И никто не сказал, что это плохо – такие чувства возвышают, очищают и часто помогают творить нечто прекрасное. Вот ты и подумай, Нюшенька. Крепко подумай и постарайся, пока думаешь, не обвинять его ни в чем.

Надежда встала и подошла к окну, вглядываясь в дальний лес за рекой.

Она тогда несколько дней ходила по поселку и окрестностям, гуляла и думала, думала. Размышляла. Переодевалась как-то утром, наткнулась на свой выключенный телефон и удивилась – совсем про него забыла, настолько ей сейчас разговоры с людьми казались лишними, даже чуждыми какими-то – вне ее мира. Дед и Рива, приехавшая тем же вечером, оберегали ее, заботились, чувствуя Надино состояние. И не мешали думать, разбираться в себе и залечивать рану, помогая тонко и ненавязчиво. И никого ей больше и не надо было. Но Надя вдруг вспомнила про Ольгу Павловну и устыдилась – уж ей-то, наверное, следовало сказать, что все в порядке, а то сбежала, записку какую-то дурацкую написала, и все. Девушка включила телефон, поставила его на зарядку и позвонила. И расплакалась тихонько, когда услышала ужасно обеспокоенный голос Ольги Павловны: