Тот, кто ловит мотыльков - Михалкова Елена Ивановна (мир книг txt) 📗
Он обвел комнату рыбьими глазами, остановил взгляд на разбросанных по столу листах и с легким пренебрежением осведомился:
– Чем занимаешься-то?
Губы у него были бледные, едва намеченные расплывчатым контуром на мясистом лице.
«Он это не специально, – сказала себе Маша. – Здесь так принято».
Здесь так принято, и она будет следовать местным правилам.
– Я перевожу книгу.
– Типа, переводчик, что ли? – Глаза Альберта превратились в щелочки от еле сдерживаемого смеха.
Маша не знала, что смешного в том, чтобы быть переводчиком, но натянуто улыбнулась и сказала, что не совсем, то есть, она не совсем настоящий переводчик, в смысле, настоящий, но лишь иногда…
И замолчала, запутавшись. «Я время от времени берусь за переводы, но назвать себя переводчиком не имею права, потому что у настоящего переводчика должно быть профильное образование, которого у меня не имеется, и не три переведенных детских сказки за плечами, а больше; однако если вы решите, что дело в синдроме самозванца, то ошибетесь – просто я действительно не переводчик».
Вываливать все это на Альберта не имело смысла.
Она на секунду испугалась, что он сейчас спросит, какую книгу она переводит, и придется врать, чтобы укрыть от этого неприятного человека то, что ей дорого. Но гостя интересовало другое:
– Платят-то много?
– Не очень.
Вопрос о деньгах не покоробил ее, она была к нему готова. Однако реакция Альберта оказалась неожиданной. Он вдруг засмеялся.
– Ха-ха, не очень! – Не переставая посмеиваться, Альберт снова подмигнул. – Ишь ты какая! Не очень, значит. Типа, мало, да?
Он явно ждал от нее каких-то уточнений. С такими людьми, как Альберт, беда в том, что в самую невинную и простую фразу они способны вписать бездну посторонних смыслов и выбрать из них один, чтобы оскорбиться. Маша предположила, что он посмеивается над ее «не очень», подразумевая, что для жителя Таволги это была бы ощутимая сумма. Таким образом, беседа свелась к понятному ей высказыванию «москвичи зажрались», и Маша даже обрадовалась.
– Переводчики – действительно не самая высокооплачиваемая профессия, – извиняющимся тоном начала она.
– Ага, понял я, понял. – Интонация Альберта теперь была недвусмысленно саркастичной. – А тачку во дворе тебе этот подарил! Писатель! Который написал ту книжку, которую ты переводишь. В благодарность, ну!
«Так вот в чем дело!» Маша и думать забыла о «БМВ».
– Это автомобиль мужа, – суховато сказала она.
Лицо Альберта изменилось. Маша читала его мысли, как открытую книгу. Теперь перед ним стояла не тетка, на которую за тупую и бессмысленную деятельность с неба незаслуженно падали большие деньги, а мужняя жена, супруг которой не просто заработал на крутую машину, но и позволял жене на ней ездить.
Это в корне меняло дело.
– Аа, ну так бы сразу и сказала! Муж, значит, купил! – Он удовлетворенно кивнул самому себе. – Чем занимается-то он? Бизнес?
– Бизнес, – коротко подтвердила Маша.
– А чего с тобой не приехал?
– У него много дел. Альберт, вы меня извините, мне действительно пора работать.
– Мужу, должно быть, звонить? – Он снова подмигнул. – Отчитаться, не снесла ли зеркало его ласточке, а? За зеркало муж ата-та сделает по попе!
Маша молча смотрела на Альберта. Она не понимала, как ей реагировать на этого кривляющегося мужлана, отпускающего скользкие шуточки. Будь Маша у себя дома, давно выставила бы его, но она была не одна: за ней возвышалась невидимая Татьяна, молча говорившая: «Ты уедешь, а мне с ними жить». А потому Маша лишь сдержанно повторила:
– Мне нужно работать.
И Альберт, недовольно шмыгнув, удалился. Глядя на его вислозадую фигуру из окна, Маша говорила себе, что в следующий раз не впустит его, даже если дома действительно что-то сломается.
Встречу с этими двумя ей хотелось чем-то перебить. Маша достала из сумки набор пастельных мелков и отправилась к Пахомовым.
Тамара Пахомова безжалостно выдирала из земли вислые плети золотых шаров в палисаднике.
– Доброе утро, Тамара Михайловна, – сказала Маша, подойдя.
Старуха выпрямилась, уставилась на нее.
– День уже давно.
Ни улыбки, ни приветствия. «Не любят здесь чужих».
Одежда на старухе болталась как на вешалке. Совсем мало было Тамары Михайловны под этой розовой китайской футболкой, российской мохеровой кофтой и тренировочными штанами неизвестного происхождения, на которых было неубедительно вышито во всю штанину: «LITVA». Маше на секунду показалось даже, что если раздеть Пахомову, под этими тряпками не окажется ровным счетом ничего. Пустота. Как в детстве, когда разбираешь капустный кочанчик, листик за листиком, надеясь обнаружить в его сердцевине что-то секретное, но не находишь даже жучка.
Меднолицая остроносая старуха глядела на гостью не мигая.
– Я принесла мелки для Ксении, Тамара Михайловна. Она на днях упомянула, что хочет поучиться рисовать.
Маша протянула коробку с пастелью.
Пахомова выудила из кармана кофты очки, нацепила на нос и, перегнувшись над низким штакетником, пристально рассмотрела коробку.
– А-а, карандашики, – протянула она. – Вот это хорошо. Ксеня порадуется. Спасибо, милая! Сколько я тебе должна?
Она полезла в другой карман, словно собираясь немедленно отсыпать Маше горсть мелочи.
– Что вы, Тамара Михайловна! Это просто так, в подарок!
– Ну хоть цветочков возьми. Да не тех, не выполотых!
Она скрылась во дворе и вскоре вернулась с пучком небольших фиолетовых и розовых астр.
– Красивые какие. Спасибо!
– На здоровье! Ксеня! – вдруг тонко и пронзительно выкрикнула Пахомова. – Ксения! Иди сюда!
В доме прошуршало, но никто не отозвался. Маша взглянула на Тамару Михайловну – слышала ли она этот звук?
– Уроки свои, должно быть, учит, – с осуждением пробормотала Тамара. – Я ей передам твою коробочку, не бойсь.
Маша бережно перехватила цветы под тоненькие ребристые стебли.
– Тамара Михайловна, – небрежно спросила она, будто только что вспомнив, – а кто жил в пятнадцатом доме на Школьной?
Тамара задумчиво пожевала сухими губами.
– Дай-ка сообразить… В пятнадцатом, пятнадцатом… Это какой же?
– Третий за поворотом. Перед ним ещё бузина старая.
– А, бузина! Марина Мякинина там жила.
«Мариша»!
– Где она сейчас? – спросила Маша.
– Марина-то? Померла она. В прошлом году померла.
Маша поблагодарила и отошла, но от дороги снова вернулась к палисаднику.
– Тамара Михайловна!
– Ась?
– А как она выглядела? Марина Мякинина.
Старуха поправила на голове платок.
– Ну как… Обычно выглядела. Женщина как женщина. Рослая. Молодая. Волосы рыжие, навроде твоих.
8
Вот все и объяснилось, говорила себе Маша на обратном пути. Имена похожие, и волосы рыжие, и возраст близкий – не удивительно, что Колыванов перепутал, он, должно быть, эту Марину-Маришу много раз провожал до дома по стариковской своей галантности. И тут ему снова подворачивается рыжеволосая женщина. Память дала сбой.
Астры покачивали мохнатыми головками в такт ее шагам.
Официальных улиц в Таволге было четыре. Улица Ленина, переименованная в девяностых в Центральную, улица Гагарина – в честь одноименного совхоза. Школу в Таволге построили, но так и не открыли, а длинное одноэтажное здание приспособили под клуб. От него отсчитывала начало Школьная, бывшая Советская. Четвертая же улица была, по сути, нагромождением переулочков, тупиков и проездов на задворках Гагарина и Центральной и носила название Лесная.
Дойдя до развилки Гагарина и Школьной, Маша несколько секунд постояла, раздумывая, а затем свернула на Школьную.
Змеиный ствол бузины перед домом она увидела издалека. В первую секунду ей показалось, что под бузиной кто-то стоит, но она прищурилась – и иллюзия растаяла. Где-то лаял Цыган. Перекрикивались сороки. Шелестела высокая трава. Улица выглядела хоть и пустынной, но безмятежной.
