Самарканд - Маалуф Амин (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗

— Минутку, — отвечал Хасан, пытаясь наверстать упущенное.

Опытной рукой перелистал он страницы отчета, ища ту, на которой содержались сведения о Нишапуре, и вновь его постигла неудача

— Страницы нет, она исчезла… Ее украли… Кто-то перепутал страницы…

Низам встал, приблизился к Маликшаху и зашептал ему на ухо:

— Если наш господин не доверяет своим самым сведущим подданным, тем, кто представляет себе всю сложность государственного устройства и понимает, что возможно, а что нет, он будет оскорблен и посрамлен, попав в зависимость от безумца, шарлатана или невежи.

Маликшах ни секунды не сомневался, что стал жертвой гениальной махинации. По свидетельству хроникеров, Низаму Эль-Мульку удалось подкупить секретаря Хасана и заставить его изъять некоторые страницы, поменять местами другие, сведя к нулю итог кропотливого труда своего соперника. И сколько бы тот ни говорил о заговоре, поднявшийся в зале шум перекрыл его голос, а султан, в гневе оттого, что его надули, но еще больше оттого, что его попытка избавиться от опеки визиря не удалась, выместил всю свою злобу на Хасане. Приказав страже схватить его, он на месте вынес ему смертный приговор.

Тут в дело вмешался Омар:

— Я призываю нашего господина к милосердию. Возможно, Хасан Саббах допустил ошибки, возможно, даже согрешил от избытка рвения или энтузиазма, и за это он должен понести наказание, но по отношению к тебе он не виноват.

— В таком случае повелеваю ослепить его! Принесите свинец, раскалите железо.

Хасан не проронил ни звука. И снова за него вступился Омар: допустить такое в отношении человека, которого он сам ввел во дворец, он не мог.

— Господин, — принялся он умолять, — прошу тебя, не применяй такой кары к юноше, единственным утешением для которого, возможно, станет чтение и письмо.

— Ради тебя, Омар-ходжа, мудрейший и чистейший из людей, еще раз соглашаюсь я поменять свое решение. Хасан Саббах приговаривается к пожизненному изгнанию из империи. Он никогда не сможет вернуться.

Но юноша из Кума еще вернется. Вернется, чтобы отомстить.

Книга вторая.

Рай ассасинов [33]

XV

Минуло семь лет, последних безоблачных мирных лет, памятных как для Хайяма, так и для империи.

Был июньский вечер. На террасе дома под навесом из виноградных лоз стоял стол, уставленный яствами и кувшинами с вином. Начинать трапезу Омар рекомендовал с легкого белого вина из Шираза, затем отведать фруктов и лишь потом приступить к сложным блюдам, таким как рис с барбарисовыми ягодами или айва, начиненная мясом.

С Желтых гор на цветущие сады дул легкий ветерок. Джахан перебирала струны лютни, извлекая из нее неспешную мелодию и словно аккомпанируя песне ветра. Не сводя глаз с Омара, поднесшего к ноздрям чарку и вдыхающего терпкий аромат, Джахан выбрала самую зрелую, большую и красивую на вид грудную ягоду и подала ее своему возлюбленному, что на языке фруктов означало «целуй скорее!». Он склонился к ней, коснулся губами ее губ, отстранился, вновь коснулся. Вскоре они слились в поцелуе, их пальцы сплелись. Но вошла служанка, и им пришлось отпрянуть друг от друга.

— Будь мне назначено семь жизней, — игриво завела Джахан, — одну из них я провела бы целиком на этой террасе, на этом упоительном ложе, пила бы вино, макала бы пальцы в кубок… Счастье в однообразии.

— Одна ли жизнь или семь, я бы все их прожил, как эту — здесь с тобой, гладя твои волосы, — молвил Омар.

Они были вместе уже девять лет и четыре года как женаты. Вместе, но такие разные. Их устремления не всегда гармонировали друг с другом. Джахан глотала время, Омар его потягивал. Она желала укротить мир, подчинить его себе и потому стала доверенным лицом старшей жены султана, в свою очередь пользовавшейся доверием супруга. День Джахан проводила в гареме султана, среди интриг, козней, слухов, страстно отдаваясь обязанностям наперсницы — это разгоняло кровь, было ей необходимо как воздух. А вечера проводила с любимым.

Жизнь Омара была иной: он наслаждался исследованиями и исследовал природу наслаждения. Вставал он поздно, натощак выпивал традиционную утреннюю чарку, затем писал, считал, чертил, что-то заносил в свою тайную книгу.

Ночь он проводил в обсерватории; располагавшейся на ближайшем к дому пригорке, сразу за садом, так что до милых его сердцу приборов было рукой подать. Он сам содержал их в порядке, протирал, подливал масло, начищал до блеска. Если у него гостил заезжий астроном, они вместе наблюдали за звездами. Первые три года в Исфахане Омар целиком посвятил обсерватории, возведенной и оснащенной всем необходимым под его руководством. В первый день фавардена 458 года, или 21 марта 1079 года, в торжественной обстановке в империи было введено новое летосчисление, предложенное и научно обоснованное им. Кто из персов в силах забыть, что в этот год в соответствии с подсчетами Хайяма святая святых мусульман — праздник Новруз — был передвинут, что начало нового года, всегда падающее на середину знака Рыб, было передвинуто до начала знака Овна, что именно начиная с этой реформы персидские месяцы стали совпадать со знаками зодиака, фаварден превратился в Овна, а эсфан в Рыб? В июне 1081 года пошел третий год новой эры, получившей официальное название по имени султана, но в народе, да и в документах эпохи; называемой «эрой Омара Хайяма». Кто из смертных при жизни знал такой почет? Нечего и говорить, как знаменит и уважаем был Хайям в свои тридцать три года. Кое-кто из тех, кому неведомо было его глубокое отвращение к насилию и власти над себе подобными, возможно, даже побаивался его.

Что же связывало его, несмотря ни на что, с Джахан? Казалось бы, мелочь, но такая важная — ни один, ни другой не хотел детей. Джахан раз и навсегда решила для себя этот вопрос. А Хайям часто повторял высказывание сирийского поэта Абул-Ала: «Я страдаю по вине того, кто породил меня; никому не придется страдать по моей вине»:

Однако назвать Хайяма мизантропом нельзя. Ему принадлежат строки:

Если он и отказывался дать жизнь другому, то лишь потому, что жизнь представлялась ему непосильной ношей. «Счастлив тот, кто не пришел в этот мир», — не уставал он повторять.

Как видно, причины, по которым они отказались иметь детей, были различны. Она была движима непомерным честолюбием, он — предельным безучастием. А слухи о том, что один из них бесплоден, и осуждение окружающих способствовали еще большему их сплочению.

Однако всему есть предел. То же можно сказать и о том, что их объединяло. Случалось, Джахан спрашивала его мнения по тому или иному вопросу, дорожа взглядом на вещи человека, не одержимого пороком алчности, однако очень редко посвящала его в свои дела. Она знала: он осудит ее. К чему бы привели бесконечные ссоры и споры? Конечно, и Хайям не чурался придворной жизни, и если и избегал ее, держась подальше от интриг, в частности тех, что испокон веков противопоставляют придворных докторов и астрологов, все же и у него было немало обязанностей, избегнуть которых было невозможно: участие в пятничном пире, осмотр занедужившего эмира, составление для Маликшаха таквима — месячного гороскопа, с которым тот ежедневно сверялся. «Пятое: не покидать стен дворца; седьмое: недопустимо кровопускание и принятие микстур; десятое: повязать тюрбан в обратном направлении; тринадцатое: не посещать гарем…» — султану и в голову не приходило ослушаться этих рекомендаций. Как и Низаму, который получал свой таквим из рук Омара до наступления нового месяца, жадно прочитывал его и безукоснительно следовал ему. Мало-помалу ряд других лиц также получили привилегию иметь гороскоп, составленный Омаром Хайямом: дворецкий, великий кади Исфахана, казначеи, кое-кто из эмиров-военачальников, несколько богатых купцов, так что работы у него хватало. Десять последних дней каждого месяца он проводил в обсерватории, составляя гороскопы. Люди так жадны до предсказаний! Не всем, однако, повезло пользоваться таквимами знаменитого ученого, были астрологи и поскромнее. А кто победнее, тот, принимая важное решение, обращался к мулле: он с закрытыми глазами наугад раскрывал Коран и тыкал пальцем в стих, который затем и толковался. Самые неимущие выходили на площадь и ловили первую фразу, которая и была для них словом Провидения.