Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Синицин Игорь Елисеевич (читать книги txt) 📗
Помимо признаков, разоблачивших Б. в глазах шведов и советской колонии, я рассказал Юрию Владимировичу о том, что разведчики, работающие «под крышами» советских посольств и других представительств, в отличие от «чистых» дипломатов и сотрудников загранучреждений, получают неограниченные деньги на представительские расходы. Если я, например, на мою обычную зарплату советского журналиста за рубежом мог позволить себе сходить со своим шведским приятелем или коллегой в ресторан или кафе один-два раза в месяц, сотрудники спецслужб все вечера и дни проводят в злачных местах. Это, возможно, делается для того, чтобы в возможно большем круге их местных знакомых потерялись те, кто является настоящими агентами.
Вообще-то рядовые «чистые», как, например, я, совсем не получают представительских денег, которые использует их начальство. Заведующий бюро не выделял мне никогда представительских, хотя и имел на это определенную сумму. Опять же мы, «чистые» журналисты, не обязаны ежедневно поутру ходить в посольство. Но разведчики каждый рабочий день, а то и по выходным вынуждены собираться в своих душных резидентурах, оборудованных спецтехникой против подслушивания. Они получают инструкции, пишут записи своих бесед, готовят шифровки и почту…
Все это заинтересовало председателя КГБ, и он сказал, что дело с машинами и представительскими можно поправить. Он переговорит в ЦК, чтобы и дипломатам, и другим «чистым» сотрудникам их учреждения выделяли больше денег на автомашины и походы за казенный счет в рестораны и пивные. Но вообще-то сотрудникам спецслужб надо бы держаться скромнее.
Я, однако, не уверен, было ли принято положительное решение на Старой площади по этому вопросу. Думаю, что при вопиющей скаредности партийной бюрократии на действительно важные для дела расходы и при фантастической щедрости ее на свои собственные никчемные заграничные командировки, выписываемые якобы для укрепления связей с братскими партиями, проблема представительских для «чистых» осталась нерешенной до самой смерти ЦК КПСС.
Юрий Владимирович был тогда лишь кандидатом в члены политбюро, и его отделяло от самой вершины власти столько препятствий, что он еще задумывался не о том, как прорваться наверх, а об укреплении позиций Брежнева. Мечтая вернуться в ЦК КПСС на должность секретаря ЦК и продвигаться дальше в верхушке партии, он, возможно, размышлял о том, как успешнее всего можно рассечь становившийся слишком влиятельным КГБ, уберечь генерального секретаря и других секретарей от возможных «случайностей». Тогда мы пришли к выводу, что самым оптимальным было бы разделение огромного КГБ на независимые друг от друга спецслужбы – контрразведку, политическую внешнюю разведку, электронную разведку, охрану правительства и обеспечение безопасности важнейших подземных объектов, военную контрразведку, службы подслушивания и наружного наблюдения. Совершенно отдельными от КГБ имелось в виду сделать пограничные войска, которые тогда входили в штатную структуру Комитета госбезопасности.
Я думаю, что Юрий Владимирович обсуждал эту проблематику и с другими своими молодыми друзьями в такой же неформальной обстановке, как и со мной.
К сожалению, когда он стал членом политбюро и приблизился к вершине власти на расстояние протянутой руки, он забыл эту нашу дискуссию, а принялся всеми мерами укреплять и расширять КГБ, что и привело страну к ГКЧП в 1991 году… Кстати, через двадцать лет, с началом реформ, именно такой подход к монстру КГБ, который мы обсуждали с Андроповым, и был принят.
Другой темой наших постоянных споров была проблема колхозного строительства. Юрий Владимирович вспоминал и положительно, и отрицательно потуги Хрущева изменить советскую деревню. Я же, опираясь на опыт стран Северной Европы, ратовал за постепенный переход от колхозов к сбытовой и закупочной кооперации. Я рассказывал Андропову о том, что финские и шведские крестьяне объединяются в сбытовые кооперативы, небольшой аппарат которых занимается по заявкам хозяйств доставкой и сдачей молока на молокозаводы, заключает контракты с фирмами на поставку всякой другой сельхозпродукции, приобретает для своих членов кооператива по их заявкам и со специальной скидкой промышленную продукцию, то есть машины, удобрения, корма… В Финляндии действует по всей стране и большой социал-демократический потребительский кооператив «Эланто», вроде нашего тогдашнего Потребсоюза. Члены этого кооператива – горожане и сельские жители – получают каждый небольшую прибыль в конце года и товары в магазинах «Эланто» со скидкой…
Зная об интересе Андропова к Финляндии, я привел ему случай из пропагандистской практики Совинформбюро. В 1958 году крупнейшая и считавшаяся крайне реакционной газета «Ууси Суоми», дотоле почти не бравшая наших заметок хотя бы о спорте, вдруг на первой полосе опубликовала наш благостный очерк о колхозе «Путь к коммунизму». В нем, в частности, говорилось об огромном повышении надоев от каждой коровы с 1000 до 1500 килограммов молока в год.
Разумеется, наш начальник отдела, получив из хельсинкского представительства СИБа экземпляр газеты, немедленно помчался к руководству докладывать об историческом успехе. Однако вернулся он расстроенный. Оказалось, что, когда он перевел начальству с листа этот материал, наши коллеги в Финляндии, рапортуя, не заметили под сибовской публикацией в «Ууси Суоми» всего одну строчку собственного комментария газеты к статье Совинформбюро. Она гласила: «У нас бык больше дает!»
Я пояснил Юрию Владимировичу, что среднегодовые надои в Финляндии стабильно составляют 6000 килограммов от одной коровы, при жирности молока в четыре с половиной процента…
Выслушав эту историю, Юрий Владимирович грустно посоветовал:
– Не рассказывай ее больше никому. Хотя это, судя по всему, и факт, но он больше похож на антисоветский анекдот…
Он терпеть не мог антисоветские анекдоты, видимо не только из-за их сути, ниспровергающей то, что для него было святым. Человек, приобретший жизненный опыт и политическое воспитание в кровавые 30-е годы, он хорошо представлял себе, что такой анекдот, рассказанный даже с глазу на глаз ближайшему другу, мог стоить не только карьеры, свободы, но и самой жизни. Так продолжалось до середины 50-х годов. Во всяком случае, когда я поступил в 1949 году в Институт международных отношений, мой отец дал мне единственное напутствие:
– Никогда не рассказывай никому и сам не слушай антисоветских анекдотов!.. А не то к тебе подведут агента, а таковым может оказаться твой лучший друг, и ты загремишь в лагерь по контрреволюционной статье…
Как я позже узнал, в МГИМО такие истории бывали. Хотя бы с будущим профессором-американистом, ныне покойным Николаем Яковлевым, сыном маршала артиллерии Н. Яковлева. Только то обстоятельство, что его отец был любимцем Сталина, спасло его, студента МГИМО, от репрессий за якобы антисоветские разговоры и «создание нелегальной антисоветской организации». Его не посадили, а только исключили из КПСС, и он стал на всю жизнь «невыездным».
В эту «организацию» входили, очевидно, те, кто его слушал. Всех наказали одинаково, за исключением одного – кто «настучал»…
Но возвратимся к Андропову. Он вообще поражал меня своей эрудицией, реалистическим подходом к жизни, умением ценить юмор и иронизировать. У него была мгновенная реакция на мысль собеседника. Тогда он был еще физически очень крепок. Женя Калгин рассказывал мне о Юрии Владимировиче, что он с утра занимается сорок минут физзарядкой, а поздно вечером, возвращаясь с работы, делал десять тысяч шагов самым энергичным образом по дорожкам сада, разбитого вокруг его дачи на высоком берегу Москвы-реки. Иногда дежурному «прикрепленному», как назывались в 9-м управлении персональные охранники, бывало трудно угнаться за председателем комитета.
Спал тогда Андропов каждую ночь на даче, в любой сезон, с настежь открытым окном. Полчаса, которые он ехал на своем ЗИЛе от дачи до первого подъезда на Лубянке, он сидел не в глубине машины, а на откидном сиденье при полуопущенном боковом окне…
