Богатые девушки - Шойерман Зильке (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
По вечерам он часто ходил в кино, смотрел в основном блокбастеры, это его отвлекало, но потом было очень тоскливо одному возвращаться домой. Он проходил по прихожей, словно сквозь раскрытые клещи — слева сюрреалистическая картина с животными, глазеющими на него из какого-то райского леса, а справа — пронизывающая серьезным взглядом индейская Мадонна, очень похожая на Мону. Не сразу нажатие на клавишу выключателя стало привычным движением. До поздней ночи он не мог заснуть, щупал и трогал вещи, которые только что держал в руках, разглаживал сгиб телевизионного журнала, встряхивал вскрытый пакет кукурузных хлопьев. Он не мог собраться с духом, чтобы что-нибудь выбросить. Он бродил по комнатам до тех пор, пока без сил не валился в постель. Хорошо, что теперь у него была эта работа на чердаке, она не имела ничего общего со всем этим, абсолютно ничего. Так ребенок воображает себе чудесным мир взрослых.
Он прибивал гвоздями пол к заготовке лестничной площадки, вбивая их на расстоянии одного сантиметра от наружного края, когда ему послышался какой-то шум, он торопливо спустился вниз — может быть, она вернулась и прошла в дом, сняв туфли. Он прислушался — нет, никого.
Он услышал приближение боли — как отдаленный звук, скрип и потрескивание в голове. Он взял бутылку вина, отпил глоток и снова поднялся по винтовой лестнице на чердак. Сегодня он решил приклеить к дому наружную лестницу — до завтра клей должен будет высохнуть и схватиться.
Позвонила Саския, ее голос звучал как из другого мира:
— Как у тебя дела?
— Отдохнул, если ты это имеешь в виду. Думаешь, у тебя лучше? Мне надо к тебе заехать?
— Но, Якоб, я же слышу. Скажи, ты выпил? Я приеду к тебе.
— Нет, — произнес он так громко, что заглушил внутренний скрип, — мне полезно пиво.
Она молчала, видимо, он солгал слишком неумело.
— Я звоню тебе каждый вечер…
— Не волнуйся, если я не подхожу к телефону, мне просто хочется побыть одному.
На второй неделе появляется ребенок. Сначала он стоит в темном дальнем углу чердака, потом делает шаг в солнечный свет и подходит к Якобу. Дитя появляется из какого-то коричневатого плоского фона. Его легко узнать, ведь это ребенок с фотографии, у него тот же беспокойный, лихорадочный взгляд, направленный куда-то мимо Якоба, будто его лицо не более чем легкая дымка или смутное отражение.
— Привет, — говорит Якоб. Он внимательно, до боли в глазах вглядывается в ребенка. Контуры его тела начинают белесо мигать и расплываться. Он тотчас начинает волноваться, что силуэт вот-вот исчезнет. Он должен что-то сделать, что-то сказать, по крайней мере, что-то подумать, чтобы дитя осталось. Но потом, как-то сразу и неожиданно, ребенок делает шаг назад, вполне естественное движение гостя, собравшегося откланяться. Якоб хочет поднять руку, но не может.
До него вдруг доходит, что он сильно вспотел, рубашка насквозь мокрая. Но зато теперь он вновь обрел способность двигаться, он раскрывает окно и только теперь замечает, как сильно на чердаке пахло лаком. Он заметил, что лучше всего запомнил голубые глаза ребенка, окруженные венчиком светлых ресниц, он снова уставляет взор в пустой угол, ему становится плохо, он делает пару шагов, закуривает, и только потом, очень медленно, по мере исчезновения этой природной, некрасивой и обычной дурноты, ему становится ясно, что этот растворившийся в тумане ребенок был лишь пластическим воспоминанием; он, Якоб, пал жертвой банки с краской. Какой странный изворот ума, как нарочно, извергнувшего в фантазию ребенка, и Якоб, понимая, что это обман, все равно желал новых встреч.
На следующий день Якоб — впервые после ухода Моны — чувствовал себя свежим и отдохнувшим.
Он решил поехать за покупками, надо в ближайшее время окончательно обставить кукольный дом. Машина покрылась тонким слоем льда. Якоб соскреб его со стекол, при каждом шаге с хрустом давя снежинки, он всей грудью вдыхал морозный воздух, отдававший металлом, вдыхал, как лекарство; было так холодно, что у него скоро онемели нос и губы. По поселку он ехал медленно, сорок километров в час, да и в городе не стал прибавлять скорости, на него напало болтливое настроение, он разговаривал с ребенком, рассказал ему, что родительскую спальню представляет себе в кобальтовых, синих тонах, детскую — в солнечно-желтых, на лестничной площадке он развесит крошечные радостные картины, пейзажи. Если, конечно, ему удастся все это купить. Оказавшись в толкотне и суете торгового зала, он не слышал и не ощущал шума, ему казалось, что они с ребенком идут вдвоем по пустому магазину. Однако теперь он так сильно отвлекся, что не мог продолжать рассказ, но надеялся, что чувство единения с ребенком, чувство, что он не один, не покинет его. И в самом деле, среди многочисленных пап и мам в переполненном, выдержанном в золотистых и красных тонах отделе игрушек он чувствовал себя таким же отцом, как и другие, уверенно выбирая покупки: печи, цветочные вазы, секретер, кровати, ковры, комнатные растения, даже книги и тостер — они тоже были здесь — в миниатюре, он внимательно сверял купленное со списком, но нашел гораздо больше, чем значилось на листке бумаги. Только когда дело дошло до выбора семейства, он долго не мог принять решение. «Чего ты хочешь?» — спросил он вполголоса. Ребенок молчал, и тогда он сам выбрал семью из четырех человек — без бабушек и дедушек, все куклы были с черными волосами и большими серыми или голубыми глазами, к ним прилагалась еще и собака; последним, что он купил, были крошечные таблички с именами отца и матери, Нора и Арон, ему понравилось это созвучие, имена представляли собой причудливый симбиоз. Кукол по отдельности завернули в бумагу и уложили в картонную коробку. Расплачиваясь, он улыбался. «Как тебе нравятся имена Нора и Арон?» — спросил он ребенка, спускаясь по эскалатору на нижний уровень, на парковку.
Он опускал монеты в автомат, расплачиваясь на выезде за стоянку, когда к нему обратилась какая-то женщина:
— Якоб?
Несколько мгновений он не мог понять, где она находится, прежде чем увидел, что она стоит прямо перед ним. Это была его бывшая сокурсница Сара Беннерт, одна из пяти девушек на инженерном факультете, она близко познакомилась с одним из однокашников, съехалась с ним и потом, хотя и закончила курс, ни одного дня не работала по специальности. Они знали друг друга весьма поверхностно, при встречах болтали о пустяках, но сейчас он не испытал никакой радости.
— Сара, прости, я спешу. Мы можем созвониться.
— Ты выглядишь… очень усталым…
— Мы с Моной разошлись.
— Мне очень жаль… Ты все еще живешь в своем доме? Тебе надо переехать оттуда, сменить обстановку, — вещала она с лицом феи несчастья, специализирующейся на разводах: она говорила не пошло, но очень по-деловому. Губы у нее были большие и красные, волосы цвета светлого дерева — полная противоположность Моны и совсем не в его вкусе. Я не буду никуда переезжать, подумал он. В конце концов, это мой дом.
Как только они распрощались, он забыл об этой встрече. Сев за руль, он обнаружил, что руки у него замерзли так, что он едва смог вставить ключ в гнездо зажигания. Огни расплывались перед его утомленными глазами. Уже дома, занявшись приготовлением кофе, он принялся рассказывать ребенку, как познакомился с Моной, как молода она была тогда, как отвечала всем его представлениям о женщине, потом, отхлебывая горячий кофе, он, между глотками, рассказывал, как они въехали в этот дом, как между ними началось отчуждение, которое иногда наступает между любящими, а иногда — нет, «здесь оно, знаешь ли, наступило». Он вспотел, вероятно, озноб, прохвативший его в машине, был первым симптомом гриппа. Потом он принял горячую ванну. Одеваясь, он заметил, как изменилась его кожа, складками свисала она на животе и на бедрах; он удивился — как может похудеть человек всего за какой-то неполный месяц.
Целыми днями он не выходил из дому, ел то, что оставалось в кладовой и в холодильнике, каждый раз доставая из шкафа новые тарелки и чашки; как же невыносимо много хлама у них накопилось, думал он. Иногда он поражался тому, как много поступает звонков, ведь обстоятельства уже давно изменились, чего, естественно, не могли знать все эти люди.
