Грешники и святые - Остен Эмилия (список книг txt) 📗
От того, что она стоит к нему так близко, чувствует его запах, прижимается к нему, меня охватило бешенство. Я до боли сжимала кулаки, ногти впивались в ладони, — лишь бы не шагнуть, не закричать.
Он мог бы прочитать ей проповедь о благочестии, о том, что измена — страшный грех. Что он давал обет безбрачия и даже взглянуть на женщину с вожделением не может.
Отец Реми просто сказал:
— Нет, — и отцепил от себя мачехины руки.
Он так это произнес, что она сникла сразу, уткнула лицо в ладони, замотала головой.
Сколько простого стыда было в этом «нет»! Сколько владения собой. Отец Реми стоял, неподвижный и строгий, и будто сам Господь смотрел из его глаз на неразумную дщерь, решившуюся на прелюбодеяние.
— Простите, — . всхлипнула мачеха, — простите меня, святой отец.
— Дьявол искушает нас ежесекундно, дочь моя, — произнес он. — Однако мы в силах бороться с его зовом и нечестивыми предложениями. Блажен человек, который переносит искушение, потому что, был испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его. Пойдите к себе и молитесь, вам непременно станет легче, и дьявол отступит.
— Да, отец Реми.
— «Отче наш» прочтите десять раз. И завтра придете к исповеди.
— Хорошо, отец Реми.
Он кивнул, осенил ее крестным знамением и пошел прочь, к себе в капеллу; я отступила еще дальше, чтобы он меня не заметил. Отец Реми прошел мимо, не поднимая головы, прошелестела сутана, хлопнула дверь. Мачеха осталась одна в коридоре. Она вытерла нос рукавом, как девчонка, и побрела к себе в гостиную.
Я выждала еще минуту, чтобы не попасться никому на глаза, и все-таки спустилась в кладовую, где долго перебирала травы — до того, что руки снова пропахли ромашкой.
Утром я пошла к Мишелю. Мой маленький брат любит меня. Иногда, если я долго не прихожу, занятая своими делами и мыслями, погруженная в непокой запрещенных к чтению книг, он начинает расстраиваться и вроде бы беспричинно плакать. Тогда Эжери зовет меня — мачеху в таких случаях звать бесполезно. Она лишь накричит на слабоумного наследника, считая, что крик поможет Мишелю выбраться из дебрей, в которых его разум в очередной раз заблудился. Мишель побаивается собственную мать. Да и что он видел от нее хорошего? Она его боится и стыдится, даже старается не прикасаться лишний раз.
Детская Мишеля была на третьем этаже, подальше от других обитаемых комнат, чтобы он никому не мешал. Глупость, на мой взгляд. Мишель и так никому не мешает.
Я открыла дверь: просторная комната, мягкий ковер, свежие астры в тяжелой вазе, рассыпанные по полу сокровища — вот деревянная лошадка, вот храбрый солдат, и улыбчивая матерчатая кукла тоже тут. Эжери сидела на полу рядом с Мишелем, который что-то рассказывал ей, размахивал руками и смеялся. Няня увидела меня, поспешно вскочила и сделала реверанс.
— Идите, Эжери, позавтракайте. Я побуду с ним.
— Да, госпожа. — Она обрадовалась. — Я постараюсь вернуться поскорее.
— Можешь не торопиться, я хочу пробыть здесь все утро.
Эжери улыбнулась мне и ушла. Хорошая девушка: я сама отыскала ее, когда мне перестала нравиться предыдущая няня, слишком много времени уделявшая лакеям и слишком мало — своему подопечному. Эжери с Мишелем — большие друзья, она помогает ему идти по миру и не дает сбиться с пути. Если меня что-то и утешает при мысли о расставании с братом, так это то, что с ним останется Эжери.
Я села на пол рядом с Мишелем, поправила воротничок его рубашки и заговорила — об осени, о приключениях деревянной лошадки, об отце. Не знаю, всегда ли понимает Мишель то, что я говорю, — временами в его глазах проскальзывают вполне осмысленные вспышки, он способен вести диалог, пусть и на своем уровне. Мне кажется, чем больше с ним говорить, тем лучше ему становится.
Дневной свет заливал комнату серостью, плевалось искрами полено в камине, а деревянная лошадка скакала по зеленым полям Бургундии навстречу приключениям. Тихий стук прервал мой рассказ, я сказала «войдите» и с удивлением увидела отца Реми. Вставать не стала: Мишель удобно устроился на моих юбках и размахивал лошадкой.
— Дочь моя, — сказал отец Реми, с которым мы виделись недавно за завтраком, — я вас искал.
— Вот и отыскали, святой отец.
— Да, верно. Не помешаю вам?
— Что вы. Мишель рад обществу.
Отец Реми прикрыл дверь и подошел к нам; я думала, он сядет в кресло, но он опустился на ковер рядом со мною, привычно встав на колени. Священники так часами умеют стоять.
— Здравствуй, Мишель, — серьезно сказал отец Реми моему брату, — ты не был сегодня за завтраком. Почему?
— У! — сказал Мишель и протянул ему свою лошадку.
— Утром он беспокоился, и в таких случаях Эжери его не приводит, — объяснила я. — А сейчас все хорошо, так что обедать Мишель будет с нами. Правда, дорогой?
— Ага! — подтвердил брат.
Отец Реми вежливо погладил лошадку по деревянной гриве и возвратил владельцу.
— Я вижу, вы с ним много времени проводите.
— Я его люблю. Иногда мне кажется, что Мишель — самый искренний человек в этом доме. Да так оно и есть.
Священник хмыкнул:
— Вот как?
— Все мы таскаем с собою тайны, прячем в себе горечь, ненависть, любовь, сомнения, только вам на исповеди рассказываем, а Мишелю исповедь не нужна. Он сам — исповедь простой жизни, лишенной греха, только первородный на нем и лежит. Немногие из нас могут похвастаться подобной чистотой, не правда ли, отец Реми?
Его лицо дернулось.
— Верно.
— Так зачем вы меня искали?
— Хотел побеседовать о вашей свадьбе. Не желаете отменить?
У меня глупо приоткрылся рот, и выглядела я в тот момент, полагаю, не лучшим образом.
— С чего бы?
— Все эти знаки, ниспосланные нам. Они неспроста. Ваше свадебное платье погибло, ваш жених получил на ужин скорпиона, не думаете ли вы, что это предзнаменование, призванное оградить вас от ошибки?
— Вы считаете, что мое желание выйти за виконта де Мальмера — ошибка? — медленно произнесла я.
— Да. Вполне возможно. Я почти уверен в этом.
Я широко улыбнулась.
— Ничего вы не поняли, отец Реми.
И так как он молчал, но явно ждал, что я продолжу, я продолжила:
— Виконт — моя путеводная звезда. Я с юности мечтала стать его супругой. Вы понимаете, что значит страсть, что значит притяжение, отец Реми? Ах нет, вы можете не понимать, вы же священник. Свадьба с виконтом — самое главное событие в моей жизни, благословение свыше, если хотите. И вы желаете убедить меня, что я должна отказаться от этого из-за крови и скорпионов? Да я годами ждала. Такие мелочи меня не остановят.
— Хм, — сказал священник и потер свою пробивающуюся щетину.
Он выглядел задумчивым и рассеянным. Не знаю, насколько он меня старше, вдвое где-то, но вид у него был такой, будто за свою долгую жизнь он ни с чем подобным не сталкивался. Что, в общем, понятно: исповедовать крестьян — дело совершенно другое.
— Вы весьма решительны, дочь моя Мари-Маргарита, — сказал он, наконец.
— Я знаю, — кивнула я. Мишель дернул меня за рукав, и я погладила брата по голове. — Только с ним жалко расставаться.
— Вы очень его любите.
— Да, очень. Но взять с собою не могу. Эжери, конечно, останется с ним, только…
— Я понимаю.
— Ничего вы не понимаете, отец Реми. У вас же никогда не было детей.
Он усмехнулся:
— А у вас? Разве маленький Мишель де Солари — ваш ребенок?
— Иногда мне кажется, что да. Во всяком случае, люблю я его точно больше его матери,
— Вы ошибаетесь, — сказал отец Реми чуть погодя, — говоря, что у меня нет детей. Все мои прихожане словно дети мне, я беседую с ними от имени Господа, всеблагого Отца нашего, и вы мне словно дочь, Мари-Маргарита.
— Ах, бросьте, — сказала я. — Неужели вы со всеми прихожанами играете в лошадки и рассказываете им сказки, вытираете нос и поправляете воротнички, переживаете, когда они плохо едят? Бросьте, отец Реми, это же обман.