Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга - Архимандрит (Никитин) Августин (первая книга .txt) 📗

Глава 2. О патре супериоре или начальнике особенно.

Глава 3. О выписывании патров, о присяге их и определении к римской кирхе.

Глава 4. О выборе и определении супериора или начальника.

Глава 5. О синдиках или старостах кирхи.

Глава 6. О доходах и должностях старост при кирхе.

Глава 7. О считании и увольнении старост.

Глава 8. О суде, под ведомством которого римского закона кирха состоять должна.

Глава 9. О увольнении патров [235].

(«Регламент» завершали глава 10: 0 духовенстве, при римской в Москве кирхе состоящем; и глава 11: Об определении при колонистах римской веры духовных [236].)

Как и ранее, богослужения и требы должны были совершать священники францисканского ордена: «Как прежними указами повелено, так и ныне подтверждаем, чтоб более сего числа ордена сего, который должен быть францисканский, никакого другого ордена духовных (лиц) при сей римской кирхи не было» [237]. Но это не значило, что монахам из других католических орденов въезд в столицу был запрещен. «Исключаются, однако ж, те патры, – разъяснялось в „Регламенте“, – которые при чужестранных министрах для их персональной службы обретаться, или с купеческими кораблями для служения духовного, на оных кораблях на время приезжать будут» [238].

Вот что писал по «францисканскому вопросу» Д.А. Толстой. Отметив, что Екатерина II, «по жалобам прихожан петербургской церкви на их духовенство, позволила в 1769 году им самим выписывать для себя священников, чрез посредство правительства, не завися в этом нисколько от „Пропаганды“ (веры. – а. А.)», отечественный исследователь продолжает: «Римский двор думал сначала помешать присылке священников, назначение которых у него было отнято, и в 1770 году отказал посланнику нашему на сейме ратисбонском послать требовавшихся четырех францисканцев, до тех пор пока „Пропаганде“ не уступлены будут прежние ее права и не будет выслан из Петербурга ксендз Франкенберг, интригам коего приписывали невыгодное для Рима постановление правительства» [239].

Однако в этом деле обошлись без римской курии и, по словам Д.А. Толстого, «„Пропаганда“ и впоследствии доискивалась восстановления вкравшихся обычаев, предлагая всевозможные уступки насчет контроля над церковным имением; домогательства эти были оставлены без внимания, архиепископ (Богуш-Сестренцевич. – а. А.) распоряжался без участия „Пропаганды“, и, разумеется, этим самым умножал нерасположение к себе Рима» [240].

Согласно положениям Регламента, причт собора Св. Екатерины должен был сменяться каждые четыре года с возможным в отдельных случаях продлением этого срока еще на четыре года. Имущественными делами должен был управлять выбираемый прихожанами приор и восемь его помощников, в число которых должны были входить по два немца, француза, итальянца и поляка [241].

Таким образом, в Регламенте был учтен многонациональный характер католической общины; до этого времени прихожане зачастую не могли слышать в храме проповедей на родном языке. «Патры такие присылаются, – сетовали прихожане, – которые только один итальянский язык знают, и из коих три для малого числа итальянцев здесь излишни, а немцы, французы и поляки… за неимением патров немецких довольного числа, претерпевают нужду» [242].

Немцы-католики составляли значительную часть прихода Св. Екатерины, и ранее их духовно окормляли немецкие священники. Однако со временем они были вытеснены итальянскими супериорами, которые «о здешних узаконениях, обычаях и нравах ни малейшего сведения не имеют, а бывшие здесь много лет искусные немецкие патры в достоинстве пренебрежены и несправедливыми грамотами из Рима отозваны, от чего и частые между ими (и) прихожанами неудовольствия происходили» [243].

Предоставляя католической общине большие права, Екатерина II, тем не менее, предписала католическим священнослужителям не выходить за рамки приходской деятельности: «Запрещается супериору и патрам склонять и привлекать в римскую веру живущих в России в христианских законах; о чем и прежде в 1763 г. июля 22 дня Манифестом нашим объявлено» [244].

О веротерпимости, бытовавшей в России в екатерининскую эпоху, свидетельствуют «избранные места» из переписки Екатерины II с Вольтером. Намереваясь посетить Санкт-Петербург, французский вольнодумец рассуждал о веротерпимости, которую он рассчитывал найти в российской столице. В письме от 6 мая 1771 г. он вопрошал императрицу: «Мне не предложат записок об исповеди (point des billets de confession)?». Так называется свидетельство, которое выдавал католический священник в том, что такой-то был у него «на духу» [245]. Ответное письмо императрицы датировано 24 мая 1771 г. В нем она успокаивает философа, который в отроческом возрасте был воспитанником иезуитского коллегиума: «Что касается записок об исповеди, то мы не знаем их даже по имени. Мы сочли бы скукой возобновлять избитые споры, которые в других странах запрещаются указами. Мы даем каждому верить, во что он хочет» [246].

В бумагах из той же переписки можно найти и другие свидетельства по данной теме. В собственноручном черновом письме Екатерины II к Вольтеру (11/22 августа 1765 г.) императрица уточняет: «Веротерпимость введена повсюду в здешнем государстве, и только иезуиты нетерпимы» [247].

Однако далее государыня определяет допустимые рамки веротерпимости на конкретном примере. «Капуцины, которым дозволено жить в Москве, заупрямились нынешнею зимою, не желая похоронить одного француза, умершего внезапно, отзываясь тем, что он не причастился, – сообщает Екатерина II. – Авраам Шомеи сделал против них заявления для доказательства, что они обязаны похоронить это тело, но ни это заявление, ни два приказания губернатора не подвигнули тех отцов к повиновению. Наконец им сказали выбирать: или отправиться за границу, или похоронить того француза. Они уехали, и я послала отсюда (из С.-Петербурга. – а. А.) августинцев, более уступчивых, которые, видя, что тут шутить было нечего, сделали все, что от них хотели» [248].

Как видно из приведенных строк, императрица упомянула о живших в Санкт-Петербурге августинцах. Это противоречит духу прежних распоряжений Екатерины II; возможно, в черновике была допущена ошибка, и на самом деле речь шла о францисканцах. А, с другой стороны, это могли быть «заезжие монахи», обладавшие временным статусом на пребывание в российской столице.

«По статутам состоит католический приход в Санкт-Петербурге из немцев, французов, италианцев и поляков, – отмечал в конце XVIII века И.Г. Георги. – К одному из сих народов должны присообщаться и португальцы. Оный приход имеет шесть патеров, из которых один есть старший (superior), которого Папский совет в сем звании подтверждает. Все они долженствуют быть францисканцы и через каждые четыре года переменяться или по крайней мере снова на четыре года быть избраны. Старший должен наблюдать, чтоб никто из другого какого исповедания, а наипаче из греческого (православного. – а. А.), не принимал католической веры» [249].

В те годы количество католиков в Петербурге быстро увеличивалось. В 1772 г. произошел первый раздел Польши, и многие поляки, ставшие российскими подданными, переселялись в столицу. В следующем году была издана булла папы Климента IV (от 21 июля 1773 г.), в которой объявлялось о закрытии и повсеместном упразднении «Общества Иисуса». Однако Екатерина II не позволила обнародовать в России этот документ и дала возможность иезуитам продолжить свою деятельность в России. Кроме того, императрица разрешила католикам строительство в столице новых церквей.