Принц Вианы - Старицкий Дмитрий (полная версия книги .TXT) 📗

— Ох, принц, — прогресс, однако, девушка перестала меня титуловать «высочеством» в обращении, это уже прямое приглашение к интиму, — вы, наверное, всем девушкам такие слова говорите, зная, как наша сестра падка на лесть. Особенно такую тонкую.

А на меня она уже просто навалилась. Пришлось даже самому прислониться к каменному зубцу, ограждающему башню.

— Ну так где ваша кожаная флейта и как на ней играть? — Она положила свою ладонь на мою, под которой была ее грудь, и слегка надавила.

Ладно, девочка, сама напросилась. Я снял руку с ее груди, расслабил завязки на гульфике, потом взял ее руку и резко засунул к себе в святая святых.

— Что это? — растерялась девушка от неожиданности и слегка напряглась.

Рука Иоланты чуть дернулась назад, но я ее удержал, поясняя:

— Это и есть кожаная флейта. Сейчас я тебя буду учить, как на ней играть изумительные по красоте мелодии.

«По всем методикам двадцать первого века», — добавил я мысленно.

— О, Франсуа, что вы делаете? — выдохнула девушка осуждающим тоном, однако ничего не выпуская из руки…

Ничто не остается незамеченным и ничто не остается безнаказанным. Особенно в таких маленьких общностях, как замок. За ужином, изрядно приняв на грудь, старый барон, сверля меня глазом, как буравчиком, все же выдвинул мне претензию:

— Ваше высочество, при всем моем уважении к вашему сану, я бы все-таки попросил не кружить голову моей девочке, которая только-только вышла в мир из монастыря кармелиток, где проходила обучение. Никто в ее возрасте не сможет устоять перед принцем, особенно если он такой златовласый красавчик, как вы. Но вы-то должны сознавать свою ответственность…

Наверное, человек пятнадцатого века был бы уже надежно приперт к стенке несложными аргументами, которые на меня обрушил старый барон. И человеку пятнадцатого века ничего не оставалось бы иного, как сознаться и покаяться. Рубаху рвать, пуп царапать… И в итоге чем-то компенсировать свое прегрешение. Возможно даже свадьбой. Как там в шутку говорили в России миллениума: за руку брал, в глаза смотрел — женись! Нет, жениться бы никто не заставил, невелика птица — дочь провинциального барона. Но нарушение закона гостеприимства — это несмываемое пятно на репутации. Это серьезно. И чревато последствиями.

Но, слава богу, за годы советской власти, а особенно последующие десятилетия «дерьмократии» и господства пиара, демагогии русских людей обучили так, что я бы мог давать уроки Макиавелли. Это учитывая, что я был далеко не самый продвинутый в данной общественной дисциплине. Хотя, если взять мой многолетний опыт написания годовых отчетов, то…

— Барон, — поглядел я в его буравчики чистым и ничем не замутненным взором. — Могу дать вам честное слово кабальеро, и даже поклясться на Святом Писании, что после встречи со мной ваша внучка осталась такой же целой, как и до нее. Девственность ее никак не пострадала, если вы об этом печетесь. Просто она показала мне великолепные виды с ваших стен — они действительно очаровательны. И между нами не было ничего, кроме пары касаний губами друг друга. Можете смело выдавать ее замуж, претензий от будущего супруга не будет. Но и Иоланта может записать себе на щит куртуазную победу над настоящим принцем, что несколько поднимет ее самомнение. Если хотите, я завтра объявлю ее своей Дамой [97] и буду носить ленты ее цветов.

Уф. Вот это спич. Да еще на старофранцузском. Хотя он мне вроде как родной в этой тушке.

— Хорошо, если так… — протянул барон уже без уверенности в себе.

— Можете вызвать врача, чтобы он осмотрел Иоланту на этот предмет. Я не восприму такие ваши действия как урон моей чести, а лишь как ваш эксцесс чадолюбия.

Хорошо, что вовремя прикусил себе язык. Первоначально я хотел предложить пригласить повитуху.

— Нет, только не это. Я не хочу сплетен по округе, — замахал на меня руками барон. — Даже не уговаривайте, ваше высочество. Мне достаточно вашего слова.

И махнул залпом кубок вина граммов на триста.

Я тоже пригубил свой кубок — пить хотелось. Все же это тяжелый труд: сознаться в проступке, и ни в чем не соврать, просто отмести в сторону компрометирующую информацию как несущественную. Прав все же был Билли Оккам, францисканский монах из Южной Англии, когда полторы сотни лет назад, если отсчитывать от нашего застолья, заявил: «Не умножай сущностей без необходимости».

— Вы вложили свой меч в ножны, барон?

— Да, ваше высочество, — ответил он, пододвигая мне очередное блюдо. — И в знак смирения позвольте мне поухаживать за вами.

— Я очищен вами от недостойных подозрений, господин барон?

— Да, ваше высочество, и нижайше прошу вас простить меня за них.

Все же доверчивый народ живет в эту эпоху. Намного чище душой, чем мы — их потомки. Даже совестно стало.

Некоторое время мы жевали, поглядывая на другую сторону стола, откуда в нашу сторону стреляла глазками юная Иоланта, одновременно смеясь тому, что ей втирал сьер Вото.

Наконец барон разродился:

— Ваше высочество, а вы серьезно сказали насчет ношения вами цветов Меридора в честь Иоланты?

— Более чем, барон. Я буду носить их на каждом турнире. При условии, что вы не будете запрещать нам невинные прогулки по стенам замка и беседы о музыке. Это развлекает нашу скуку здесь.

— Хорошо, — судя по собравшимся морщинам на лбу, барон что-то спешно калькулировал, — но вы объявите ее своей Дамой сердца при отъезде.

Утвердил он это уже как свое условие.

— Я сам это предложил и давать задний ход не собираюсь. Слово принца тверже стали.

— Но ничего большего, кроме поцелуев, ваше высочество. И чтобы никто этого не видел. Изворачивайтесь сами как хотите.

— Меня коснутся только губы Иоланты. Клянусь, — ответил я на голубом глазу и не соврал.

Даже поднял правую руку в подтверждение. Чувствовал себя при этом последней свиньей, реально обманывающей этого чудного старика, но ни словом не соврав.

Но страсть, страсть юного тела подталкивала меня и к большему, хотя мне и удавалось старым сознанием удерживать пока гормональный шторм юнца в узде. Припомнив свои ощущения на башне от «французского поцелуя» Иоланты, я чуть не застонал за столом. Память услужливо повторила то наслаждение, которое я испытал. Блин! Да сколько ж можно?

— Я надеюсь, вы разрешите нам вдвоем посмотреть со стен вашего замка закат солнца? Это так романтично.

— Хорошо, только не оставайтесь там, в темноте, — дал свое разрешение барон, — опасно на лестнице.

— Я обязательно прихвачу с собой слугу с факелами. На всякий случай.

Упоминание присутствия слуги на культурном мероприятии окончательно успокоило барона.

Е-э-эс!

Надо же, я снова становлюсь мальчишкой. А еще чувствую себя козлом, которого запустили в огород.

Рано я обрадовался. Старого барона кем-кем, а вот только дураком считать не надо. Так он и пустил козла в свой огород без присмотра. Три «ха-ха». Присмотр был надежно обеспечен в виде дородной бабы из служанок лет под тридцать, одетой так же, как Иоланта, только чепец на ней был черный. Впрочем, надо отдать должное вкусу барона, сия особа была весьма привлекательной на личико и щедро одарена выдающимися выпуклостями и впуклостями в нужных местах фигуры. На местный вкус — так и вовсе неотразимая красавица с очень обещающим взглядом блудливых синих глаз.

Обещающих все.

Именно мне.

«Знойная женщина — мечта поэта». Все просчитал старый барон, в том числе и «квадратные яйца» малолетнего шалопая после продолжительной «тискотеки» с его внучкой.

Так мы и прогуливались ближе к закату по замковому саду парами. Я с Иолантой впереди, отступя от нас на десяток шагов — Микал с дуэньей моей пассии.

Пришлось, слегка придерживая локоть внучки барона, действительно разговаривать с ней о музыке.

Тоска.

Утешало только то, что такая же тоска читалась и в глазах Иоланты.