Исповедь - Руссо Жан-Жак (читать книги онлайн без .TXT) 📗
566
место в дилижансе, так как я хотел ехать на другой же день утром. За обедом эти господа возобновили свои уговоры, желая удержать меня в своей среде,— и с таким жаром, с такими трогательными увещаниями, что, несмотря на все мои решения, сердце мое, никогда не умевшее противиться хорошему обращению, взволновалось. Как только опи увидели, что я заколебался, они с такой энергией усилили настояния, что наконец я дал одержать над собой победу и согласился остаться в Бьене по крайней мере до весны.
Тотчас же Вильдреме поспешил обеспечить меня квартирой и принялся расхваливать мне как находку скверную комнатушку в задней части дома, на третьем этаже, выходящую окнами во двор, где взор мой услаждала выставка вонючих кож какого-то мастера по выделке замши. Хозяин мой был маленький человечек с хитрой, плутоватой физиономией; а на другой день я узнал, что он кутила, игрок и пользуется очень дурной славой в околотке; у него не было ни жены, ни детей, ни прислуги; и, уныло замкнутый в своей одинокой комнате, я в самой веселой стране в мире оказался обреченным на то, чтобы в несколько дней зачахнуть с тоски. Больше всего меня поразило то, что, несмотря па все разговоры о желании жителей принять меня, я, проходя по улицам, не замечал в их манере держаться ничего любезного по отношению ко мне и ничего приветливого в их взглядах. Все же я был в твердой решимости остаться там; но, начиная со следующего же дня, узнал, увидел и понял, что в городе из-за меня происходит страшное волненье. Несколько услужливых особ любезно пришли предупредить меня, что завтра же мне объявят со всей возможной суровостью приказ безотлагательно покинуть государство, то есть город. Мне не на кого было опереться: все, кто меня удерживал, бросились врассыпную. Вильдреме исчез; я ничего не слышал о Бартесе, и его рекомендация, по-видимому, не доставила бы мне должной благосклонности со стороны «покровителей и отцов», которых он себе приписывал. Впрочем, некий де Во-Травер, бернец, имевший красивый дом возле города, предложил мне приют, надеясь, что там я, по его выражению, смогу избегнуть участи быть побитым камнями. Это преимущество показалось мне недостаточно привлекательным и не соблазнило меня продлить свое пребывание у столь гостеприимного парода.
Между тем, задержавшись на три дня, я уже сильно превысил срок в двадцать четыре часа, данный мне бернцами для выезда из их государства, и, зная их жестокость, несколько беспокоился, как проехать через Берн. Но вдруг очень кстати явился байи округа Нидо и вывел меня из затруднения. Открыто осудив грубый поступок их превосходительств, он великодушно почел себя обязанным публично засвидетельствовать мне
567
свою непричастность к нему и не побоялся приехать из своего округа, чтобы посетить меня в Бьене. Он явился накануне моего отъезда, причем не только не соблюдал инкогнито, но даже устроил некоторую помпу, прибыв in fiocchi1 в своей карете, с секретарем, и привез мне паспорт от своего имени, чтобы я мог проехать через государство Берн с удобствами, не опасаясь какого-либо беспокойства. Посещенье тронуло меня больше, чем паспорт. Едва ли я был бы к нему менее чувствителен, если бы даже оно относилось не ко мне. Не знаю ничего, что обладало бы большей властью над моим сердцем, чем мужество, своевременно проявленное в пользу слабого, которого несправедливо угнетают.
Наконец, с трудом достав место в дилижансе, я на следующее утро уехал из этой страны убийц, не дожидаясь прибытия депутации, которой должны были меня почтить, не дожидаясь даже возможности еще раз увидаться с Терезой, которой я велел ехать ко мне, когда предполагал остаться в Бьене, и которую едва имел время задержать запиской, уведомив о своей новой беде. В третьей части, если у меня только хватит сил когда-нибудь написать ее, будет видно, почему, предполагая отправиться в Берлин, я на самом деле отправился в Англию, и как обеим дамам, желавшим распоряжаться мной*, после того как они выжили меня при помощи интриг из Швейцарии, где я был недостаточно в их власти, удалось направить меня к своему другу.
Читая это сочинение графу и графине д’Эгмон, принцу Пиньятелли, маркизе де Мем и маркизу де Жюинье, я добавил:
Я рассказал правду. Если кому известно что-нибудь противоположное рассказанному здесь, ему известны только ложь и клевета; и если он отказывается проверить и выяснить их вместе со мной, пока я жив, он не любит ни правды, ни справедливости. Что до меня, то я объявляю во всеуслышание и без страха, что всякий, кто, даже не прочитав моих произведений, рассмотрит своими собственными глазами мой нрав, характер, образ жизни, мои склонности, удовольствия, привычки и сможет поверить, что я человек нечестный, тот сам достоин виселицы.
Так кончил я чтение. Все молчали. Одна только г-жа д’Эгмон показалась мне взволнованной: она заметно вздрогнула, но очень скоро оправилась и продолжала хранить молчание, как и все присутствующие. Таков был плод, который я извлек из этого чтения и своего заявления.
1 Парадно (итал.).
ПРИМЕЧАНИЯ
Существует три рукописных текста «Исповеди» Руссо. Первый, неполный, содержащий три первые книги «Исповеди» и часть четвертой, находится в библиотеке гор. Невшателя. В невшательском варианте имеется оставшееся незаконченным введение, которого нет в других вариантах рукописи. Этот текст был опубликован Т. Дюфуром.
Второй текст, найденный после смерти Руссо в его письменном столе, состоит из двенадцати книг и является полным. Жена Руссо Тереза Левассер передала его 26 IX 1794 г. Конвенту в торжественной обстановке. Этот текст хранится в библиотеке французского парламента. В парижском тексте, изданном Пуансо в 1795 г., есть несколько внесенных рукой Руссо поправок, представляющих известный интерес, так как они раскрывают некоторые нюансы переживаний и мыслей автора. «Исповедь» в парижском варианте была впервые прочтена Станиславом Жирарденом, сыном маркиза Жирардена, в поместье которого (Эрменонвиль) Руссо жил в последние месяцы своей жизни.
Третья рукопись, которую Руссо лично вручил Полю Мульту за два месяца до смерти с просьбой опубликовать ее в печати не раньше 1800 г., составляет достояние Женевской библиотеки. Несмотря на просьбу Руссо, «Исповедь» была издана задолго до назначенного им срока: первые шесть книг вышли в свет в 1782 г.; остальные — семь лет спустя. Издание осуществлялось по женевскому тексту рукописи Мульту-отцом, потом Мульту-сыном. В этом тексте — самом позднем из всех трех — первая и седьмая книги начинаются чем-то вроде небольшого вступления, а в конце двенадцатой имеется добавление в иесколъко строк. Кроме того, первая и вторая части «Исповеди» снабжены небольшими предисловиями; конец первого отрезан, а последние строки второго зачеркнуты рукой Руссо и почти неразборчивы (они были расшифрованы в 1908 г. Л. Мишели — см. «Annales de la Societe J.-J. Rousseau», Geneve,
1906, t. IV., p. 247). Именно женевский текст Руссо завещал потомству, хотя в тот текст, который до последнего дня жизни оставался в его руках (ныне — парижский), он продолжал вносить исправления и улучшения.
Кроме вступления к невшательской рукописи (см. «Приложения»), мы приводим предисловия Руссо к каждой из двух частей «Исповеди» по Женевской рукописи, положенной в основу настоящего издания.
ПРЕДИСЛОВИЕ РУССО К 1-Й ЧАСТИ:«ИСПОВЕДИ»
Вот единственный, сделанный с натуры, совершенно правдивый и самый точный портрет, какой только существует и будет когда-либо существовать. Кем бы вы ни были — тот, кого мой жребий или мое доверие сделает судьей этого дневника, заклинаю вас моими страданиями, вашей сердечностью и именем всего рода человеческого — не уничтожать полезное и уникальное произведение; оно может служить примером для сравнений при изучении людей, которое, очевидно, предстоит еще начать; заклинаю не лишать добрую память обо мне единственно верного, не искаженного моими врагами изображения моего характера, И даже если бы вы были одним из самых заклятых моих врагов, не питайте вражды к моим останкам, дабы не длилась эта жестокая несправедливость до той поры, когда ни вас, ни меня не будет больше в живых, чтобы вы могли хотя бы раз доказать самому себе, что вы были благородны, великодушны и добры тогда, когда вы могли быть злым и мстительным, если только зло, причиненное человеку, который сам никогда ае делал зла другим и не помышлял о нем, может быть названо местью.
