Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы) - Трахименок Сергей Александрович
Второй ученый был просто физиком. Он объяснил исчезновение молодого человека из машины с позиций теории относительности. По его мнению, соприкосновение автомобиля, водителем которого был Чубарь, с неким сгустком энергии (светящийся шар красно-оранжевого цвета) могло существенно искривить электромагнитное поле и один из пассажиров автомобиля мог попасть в другой временной пласт.
Физик путем несложных вычислений даже рассчитал, что этот временной пласт не должен отстоять далеко от нашего времени. Это либо двадцатые годы нашего столетия, либо сороковые годы следующего тысячелетия.
Ни первый специалист, ни второй не коснулись возможности возвращения бедного Кроева в «тот временной пласт», из которого он выпал, благодаря гипотетическим искривлениям.
Ниже статьи и комментариев тем же красным карандашом было начертано некое нецензурное слово, аналогом которому в мире нормальной лексики может быть слово «ерунда», и далее: «Чубарь, конечно, замочил Кроева, труп спрятал в лесу, а нам баки заливает».
Как догадался Краевский, резолюция была наложена его коллегами из будущего.
Он еще раз взглянул на газету. Ошибки быть не могло: на первой странице значился 1984 год.
Все стало на свои места. Он понял, как оказался в тифозном госпитале, почему Кожан и его коллеги не могли установить, кто его родители. Он также осознал, почему он более сообразителен, чем окружающие его люди, откуда у него клочки непонятных видений: города с асфальтом, аудитории с прилично одетыми слушателями… Все понял он, как и то, что никогда не вернется туда, откуда выбросило его искривленное пространство. Ему так и придется тащить на себе ярмо, в которое он случайно попал. И…
Тихий свист со двора отдела прервал его размышления. Он осторожно выглянул из окна.
Ровно в девять часов утра в дверь кабинета постучали. Краевский отодвинул от дверей стол, и в кабинет вошел Проваторов. Он был одет в военный френч без погон, на ногах сапоги. Чувствовалось, что он готов к операции.
— Ты плохо выглядишь, — сказал он Краевскому после приветствия, — глаза красные…
— Веришь, — ответил ему Краевский, — всю ночь глаз не сомкнул, все чудилось, что кто-то ко мне с револьвером подкрадывается…
— Ну теперь все страхи должны быть позади, — заявил Проваторов, — еще немного и все закончится. Тогда можно будет отдохнуть, выспаться…
— А где Андросов?
— Во дворе проверяет эскорт, тебе надо будет спуститься, поставить перед ним задачу, — попросил Проваторов.
— Хорошо, — ответил Краевский.
Он отпер сейф, извлек оттуда чемодан и сказал Проваторову:
— Попроси дежурного вынести его минут через пятнадцать, когда я проверю эскорт.
Во дворе отдела гарцевали на конях десять милиционеров. У каждого из них была винтовка и шашка, пешим был только Андросов. Он стоял рядом с кошевой, в которой собирался ехать.
— Смирно, — заорал он, увидев выходящего из дверей отдела Краевского.
Краевский принял рапорт исполняющего обязанности начальника отдела, проверил экипировку эскорта, а потом, забравшись на небольшую трибуну, которую ему так и хотелось назвать суггестой, произнес речь.
Он говорил и поражался тому, что исходило из его уст. Речь эта была как две капли воды похожа на речь Андросова на поминках Бороды. Начиналась она с констатации факта «окружения врагами», а заканчивалась «верой в неизбежность победы мировой революции».
— Ур-ра, — грянул на заключительную фразу отряд, и кони под всадниками заплясали от нетерпения.
В это время из дверей, что вели во двор, вышел дежурный. Он нес огромный кофр. Его поставили на кошеву. Туда же сел Андросов.
— Рысью… марш! — скомандовал Краевский, и кошева, а за ней кавалькада всадников выехали за пределы территории Каминского отдела милиции.
Краевский вернулся в кабинет, где его ждал Проваторов.
— Сейчас позвонит мой человек, — сказал он, — и пригласит меня приехать в больницу. Это, конечно, липа, но я действительно плохо себя чувствую и боюсь, как бы у меня не начался припадок.
— Держись, — ответил Проваторов, — я себя давненько плохо чувствую и в обычной обстановке, наверное, давно бы уже загнулся, а в военной, как видишь, еще живу, хотя меня врачи уже давно списали…
В дверь постучали.
— Да, — сказал Проваторов.
Вошел дежурный.
— Товарища из губернского розыска просят приехать в загородную больницу, — доложил он.
— Отвезешь меня? — спросил Краевский Проваторова так, чтобы у дежурного не возникло никаких вопросов.
— Разумеется, — ответил тот и, обратившись к дежурному, приказал: — Позвони на конюшню, нам нужен фаэтон, до больницы доехать.
Фаэтон появился во дворе почти мгновенно. Краевский, увидев его, еще раз отпер сейф, достал оттуда большой саквояж и подмигнул Проваторову:
— Теперь наша очередь.
— Мы будем через час, — произнес Проваторов дежурному и сел в фаэтон, в котором уже находился Краевский.
— Ну, с Богом! — сказал он и стегнул лошадь вожжами.
Они проехали несколько кварталов по направлению к больнице, затем Проваторов повернул лошадь на сто восемьдесят градусов и погнал фаэтон окольной дорогой к железнодорожной станции.
— Поспешай, поспешай, — говорил Краевский, видя, как нахлестывает лошадь Проваторов, — мы должны быть на станции раньше Андросова. Представляешь, если мы задержимся, а он сдуру начнет сдавать свой груз под охрану на станции. Точно?
— Точно, — усмехнулся Проваторов, — с него станется.
— Быстрей, быстрей, — попросил Краевский, — я боюсь, что мне опять станет худо…
— Успеем, успеем, — успокаивал его Проваторов.
Они ехали по проселочной дороге, через небольшие колки и проехали уже половину пути, как где-то справа грохнул выстрел и затарахтел пулемет.
— У тебя есть оружие? — спросил Проваторов.
— Нет, — ответил Краевский, — я приехал без оружия.
— Без оружия в наше время нельзя.
— А что это за шум?
— Стреляют со стороны основной дороги.
— Наверное, Андросов отстреливается.
— У Андросова нет пулемета, — сказал Проваторов, останавливая лошадь возле небольшого колка и прислушиваясь.
— Тогда это бандиты, — заметит Краевский, — едем, мне стало совсем плохо, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
Но Проваторов пропустил его последние слова мимо ушей и только сказал задумчиво:
— У бандитов тоже нет пулемета.
— Откуда ты знаешь, что у них нет пулемета, — превозмогая боль, проговорил Краевский. — Ты же не занимался бандой, это делал Базыка.
— Так, так, — произнес Проваторов, словно не слыша его, — это не банда… Тебе плохо? Сейчас я тебе помогу.
Он выпрыгнул из коляски, обошел ее, взвалил себе на плечи Краевского, прихватил одной рукой саквояж и направился к ближайшему дереву. У дерева он положил Краевского на землю и присел рядом.
— Относительно моей осведомленности о повстанцах, — сказал он, — могу сообщить следующее. Лучше меня никто не знает, что у них на вооружении…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что человек Огнивца — это ты?
— Ну что ты, конечно, нет… Я не могу быть человеком Огнивца.
— Фу ты, — вздохнул Краевский, — а я уж было испугался.
— Я не могу быть человеком Огнивца, — снова произнес Проваторов, — потому что Огнивец — это я.
— А ведь я догадывался об этом, — застонал Краевский.
— Весьма сомнительно, если учесть, что ты, разрабатывая операцию на двух уровнях, безоговорочно доверял второму этажу. Ты неправильно расставил фишки в этой игре и запутался в конце концов. Тех, кто мог бы работать на тебя, ты либо оттолкнул, либо отослал. Тех, которые были против, — приблизил.
— Это не так, — сказал Краевский и помотал головой, чтобы не упасть в обморок, — уже на второй день пребывания в отделе я понял, что человек банды, а то и сам Огнивец находится среди руководства отдела. Я стал подозревать всех. Всех вас кто-то постоянно компрометировал передо мной… Причем делалось это систематически и мастерски. Делать так мог только человек сильный, последовательный. Из всех замов таким мог быть только Проваторов.
