Чеченская обойма - Горбань Валерий Вениаминович (бесплатные версии книг .txt) 📗
Ребята посомневались. Но спорить не стали. «Языки» наши сообразили, что им жизнь подарили. Впереди нас чешут, но бочком-бочком, в глаза по-собачьи заглядывают.
Доставили мы их. Сдали. Пусть другие с ними беседуют. Есть любители бесед с пристрастием.
Но опять повезло джигитам этим. Узнали про них высокие начальники. Приехали лично допросить. Ну, тут уже культурно все, чуть ли не под протокол. Клянутся дружинники, что боевиков в селе нет. Укреплений нет. Только ополченцы местные. И против федералов ничего не имеют. Ополчение создали, чтобы, наоборот, боевиков в село не пускать и от мародеров отбиваться.
Когда их отпускали, нам поручили их за посты вывести. Старший их на прощание обниматься полез. Говорит:
— Мы тебе жизнью обязаны. Приходи ко мне в гости. Хоть сейчас, хоть завтра. Всей семьей охранять будем. Да и охранять не надо будет. Аллахом клянусь, у нас в селе гостя никто не тронет! А в моем доме — тем более!
Обниматься я с ним не стал. Но руку пожал. Понял человек добро — хорошо. Меньше зла будет. Его в Чечне и так слишком много.
А на следующий день наши парни на их засаду напоролись. Тогда вся бригада развернулась и пошла на «зачистку». Ну, ты знаешь, что там оказалось. И дзоты в подвалах, и снайперы на крышах. Сколько ребят легло!
Но рассчитались мы с ними. Закончили работу, вернулись на базу, с ног валимся. Сил нет даже поесть. Одна мысль — забраться в палатку и отключиться. И тут, представляешь, ведут моего «друга»! Не одного. Их там десятка полтора было. Но я его сразу узнал. В «разгрузке», крутой такой.
— Ну, привет, — говорю. — Значит, так у вас гостей встречают? Выходит, ты меня в гости звал, чтобы в засаде повязать? А как же твой Аллах? Ваше гостеприимство хваленое?
И тут меня заело — передать не могу! Мы, русские, о своем гостеприимстве на каждом углу не кричим. Но из собственного дома ловушку делать для того, кто тебе жизнь подарил… У нас не каждый конченый уголовник на такое пойдет. Порвать бы его, суку, голыми руками! Душа клокочет, чуть сердце не лопается.
Ребята, что его вели, поняли все. Говорят:
— Не переживай, братишка. Сейчас мы вон до тех кустиков дойдем, и он у нас бежать попытается…
— Нет, говорю, не пойдет так. Вы из сволочи мученика сделаете. А ему на небе места нет. Даже у Аллаха.
Мои ребята в круг встали. «Духов» рядом поставили.
В кругу я и он. Он на голову выше. Крепкий. На свежей баранинке и молоке рос.
— Бери нож. Я тоже только с ножом буду. Убьешь меня — мои ребята тебя отсюда выведут и отпустят. Слово офицера, и моя последняя воля на этот случай. Ты Аллахом клясться любишь… Ну, что ж, если твоя вера сильней, то покажи, как ты в него веришь.
Не было у него никакой веры.
Никто не хотел убивать
Метрах в двухстах от комендатуры по изрытому ямами и заваленному битыми кирпичами пустырю шли двое. Старуха в обычной деревенской одежде темного ситца толкала перед собой наполненную какими-то обломками тачку. Рядом с ней, поминутно нагибаясь, чтоб сорвать приглянувшийся цветок, весело припрыгивала девчушка лет пяти. Ростиком — чуть выше тачки.
— Ой бабушка, смотри: веревочка!
Старуха наклонилась вбок, подслеповато пытаясь разглядеть, что там увидела внучка. И в это же время услышала, как кто-то кричит со стороны почти невидимых из-за куч мусора постов комендатуры:
— Эй! Эй, куда! Назад!
— Ах, чтоб вас! — заворчала бабка. — Что мне, эту дрянь назад, домой, везти? Ага, щас! — И решительно двинув тачку вперед, наклонила ее набок, чтобы поскорее сбросить свой груз.
Что-то хлопнуло. Странный темный предмет, выпрыгнув из травы, ударился о борт тачки и, отлетев в сторону, рванул, выбросив черно-огненный клуб. Долго ждавшая своего часа «ОЗМка» хлестанула во все стороны тысячами стальных осколков.
Старуха, упавшая от страшного удара по ногам, пронзительно закричала и, оставляя кровавый след, поползла к девочке. Та, лежа на спине, прерывисто дышала, булькая розовыми пузырями.
Из комендатуры кружным путем, огибая минное поле, бежали люди. Когда до раненых оставалось метров сто, часть из бежавших рассыпалась в стороны. Встав на одно колено за разными укрытиями и вскинув автоматы, они настороженно всматривались в недалекую «зеленку», прикрывая двоих, которые пошли дальше. Пошли чуть ли не на четвереньках, внимательно вглядываясь в траву, прокалывая шомполами подозрительные участки. Один продвигался молча, а второй, впрочем, ни на секунду не теряя бдительности, тихонько бубнил себе под нос:
— Это ж надо, в самую середину минного поля залезть! Ну бабка, ну диверсантка хренова! Саня, стоп!
Его напарник замер, прижавшись к земле. А разговорчивый, достав солидного размера нож и аккуратно, круговыми движениями подрезав дерн, бережно отложил его в сторону. Подрыхлил землю вокруг какого-то предмета и, подсунув под него пальцы, плавно вытащил из грунта коричневый, похожий на эбонитовый, цилиндр.
— Вроде без сюрпризов…
— Больше не доставай. Некогда возиться. Обозначай флажками, чтоб на обратном пути не зацепить.
Минут через десять они добрались до старухи и ребенка.
— Дышат, живые. О, смотри: осколки от «ОЗМки».
— Да на таком расстоянии она их должна была в капусту посечь!
— Может, заторчала, не выпрыгнула толком. Или тачка прикрыла! Видишь, как решето…
Разговаривая, саперы сноровисто осмотрели раненых. Один быстро вколол старухе промедол, перетянул голени жгутами. Второй поднял девочку.
— В горло и в грудь справа! Ножки немного посекло. Слушай, а ей промедол можно?
— Не знаю. Неси бегом, Вовка, доктор разберется.
И тот рванул. По минному полю, по проделанному наспех коридору, ловко, как горнолыжник, уклоняясь от флажков. Он знал, что в такой спешке они с Саней могли пропустить не один страшный сюрприз. Но Вовка, по кличке Отец-Молодец, которого дома дожидались пятилетняя любимица Наташка и еще не видевшие отца двойнята — неделя от роду, мчался по полю смерти, прижимая ребенка к груди, задыхаясь и шепча:
— Терпи, терпи, маленькая! Не бойся! Я свой дядя, я хороший дядя! Сейчас тебя наш доктор Айболит посмотрит. Он тебе даст конфетку, и не будет больно. Потерпи, маленькая!
А Саня тащил старуху. Взвалив ее на спину, он шел, вглядываясь под ноги, и молча слушал ее причитания:
— А ведь она же сказала мне: «Баба, там веревочка!» Ой, я дура старая! За что же мне такое наказание? Господи, дай мне сдохнуть смертью страшной, только спаси нашу кровиночку!
На дороге, напротив места трагедии, уже ждали «Урал» и БТР сопровождения.
Возле машины стояли Шопен — командир ОМОНа — и врач комендатуры, которого все в глаза уважительно величали Док, а за глаза — Айболит. Длинные чуткие пальцы командира, лежавшие на цевье автомата, как на грифе гитары, не оставляли сомнений в происхождении его личного позывного, давно уже ставшего вторым именем. Укрывшись за броней БТРа и посматривая в бинокль то в сторону «зеленки», то на раненых, негромко переговаривались бойцы ОМОНа.
— Чего она туда полезла? Вон же табличка «Мины», вон еще…
— Да ей, наверное, сто лет в обед, не видит небось ни хрена, слепандя старая.
— Блин, рисково саперы идут! Тут ведь кто только чего не ставил. И «чехи», и наши. Ни карт, ни схем. Сам черт не разберет!
— Спасать-то надо. Бабка еще вроде шевелится.
— Хрен бы с ней, с бабкой. А маленькая, похоже, готова. Нет!.. Шевельнула ручонкой, шевельнула… Смотри, как Отец-Молодец чешет, живая, значит!
Навстречу Вовке, бережно подхватив девочку, бросился врач.
Пока он возился с малышкой, дошел Саня со старухой. Ее перевязали омоновцы и прибежавшие из соседнего дома женщины-чеченки.
— Спросите у них, где родители девочки. Пусть найдут быстро, — помогая доктору, через плечо бросил бойцам Шопен.
— Нет у нее никого, кроме бабки, — пытаясь прикурить трясущимися руками, отозвался солидный, лет сорока, омоновец, с виду — классический старшина роты. — Женщины говорят: отец в оппозиции Дудаеву воевал, погиб. Мать тоже боевики убили, из дудаевской охраны. Средь бела дня увезли, изнасиловали и пристрелили. Бабку с девочкой всей улицей спасали, прятали.
