Мерзость - Симмонс Дэн (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Я также упоминал о моей службе в УСС во время войны и не буду утомлять вас подробностями; скажу лишь, что использовал все доступные мне секретные каналы в поисках каких-либо упоминаний о Реджи и Ричарде Дэвисе Диконе — или даже о лорде Персивале Бромли или Курте Майере и Бруно Зигле. Но ничего не нашел.
В 1953 году, в возрасте 51 года, уже не такой молодой и сильный, я последний раз побывал в Гималаях — сопровождал моего друга Чарли в его второй попытке покорить К2. В том году никто не достиг вершины — К2 еще более негостеприимна, чем Эверест, и строго охраняет свои секреты, — но я получил уникальную возможность увидеть, как один человек, Питер Шонинг, страховал четверых товарищей (в том числе моего друга Чарли), которые сорвались с крутого и смертельно опасного ледяного склона. Насколько я знаю, страховки, спасшей жизни четырех человек на такой высоте, не было ни до, ни после.
К несчастью, один из наших товарищей — Арт Гилкей — получил травму при спуске. Мы попытались спустить Гилкея вниз, и остальные члены «братства веревки», как потом назвал их Чарли, закрепили его — завернутого в спальник — на крутом склоне, а сами принялись вырубать ступени на опасном участке. Но либо лавина, которую мы не слышали, либо сам Гилкей (по неизвестной причине) вырвали надежные крепления, к которым он был привязан, и он соскользнул вниз и разбился.
Я уже говорил о том, что такие падения в горах способны повергнуть в шок — они оставляют после себя кровавый след, истерзанную плоть, обрывки одежды, оторванные конечности, ошметки мозга, — и Чарли до конца жизни не мог забыть, как мы несколько часов спускались по склону мимо окровавленных останков его близкого друга. Много лет спустя его преследовали приступы депрессии и галлюцинации, когда на дороге перед его машиной вдруг появлялась кровь; теперь, в непредставимом будущем 1992 года, врачи назвали бы это «посттравматическим стрессом».
После второй экспедиции на К2 и гибели Арта Гилкея я навсегда распрощался с Гималаями.
Да, чуть не забыл самое важное, что случилось за эти десятилетия. Не умею я писать эпилоги.
В 1948 году я был в Берлине в составе группы УСС, которая занималась допросом нацистов, и в одной из немецких газет — язык я выучил во время войны — наткнулся на статью, которая заставила меня отставить бокал с пивом и замереть на несколько минут.
Четверо чокнутых немецких альпинистов пытались посреди зимы покорить гору Эйгер, повторив первый успешный маршрут Генриха Харрера по Эйгерванду — смертельно опасной, забравшей жизни многих альпинистов Северной стене Эйгера, — и наткнулись на замерзшее тело одинокого альпиниста на вершине так называемого Паука, над белой паутиной вертикальных снежных полей, прямо под трещинами, которые ведут к верхнему гребню горы-убийцы высотой 13 022 фута.
Альпинист — он выглядел слишком старым для восхождения на Эйгер, лет пятидесяти с лишним — явно был остановлен на последнем участке маршрута сильнейшей бурей, которая пронеслась над северной стеной и заперла его в одиноком бивуаке на шестидюймовом карнизе, откуда он из-за плохой погоды не мог ни подняться, ни спуститься, и замерз насмерть. У мужчины с собой не было ни удостоверения, ни бумажника, ни чего-либо другого, что помогло бы установить его личность, а в соседней деревне и в гостинице «Кляйне Шайде» в долине у подножия Северной стены Эйгера никто не видел, как он проходил мимо. В статье также приводили слова альпинистов, что на немолодом лице мужчины застыла слабая улыбка.
Зимой 1948 года Ричарду Дэвису Дикону было бы 59 лет — в таком возрасте только безумец мог штурмовать серьезную стену, тем более в одиночку, не говоря уже о Эйгерванде. Опознать мужчину не удалось (и даже увидеть второй раз, поскольку снежная лавина сбросила его вниз еще до того, как следующая группа поднялась на эту высоту в конце лета того же года), а у немецких альпинистов не было с собой фотоаппарата, когда они нашли тело, но я ясно представляю себе лицо Дикона. Я даже могу представить, о чем он думал, когда буря остановила его у самой вершины и появились первые признаки переохлаждения. Он не винил бы гору.
Ричард всегда говорил, что ему суждено умереть на Северной стене Эйгера.
Я не знаю, предпринял ли эту попытку Дикон — если это был Дикон (никаких доказательств у меня нет, только внутреннее убеждение), — после того, как Реджи умерла или вернулась в Индию, или она ждала его в Непале. Я не могу представить, чтобы она позволила ему в одиночку отправиться на Эйгер вскоре после окончания войны в Европе, но также не могу представить, что Дикона можно было остановить, если он что-то задумал. Немцы сообщили, что у мужчины были волосы с проседью, но замерзшее тело оказалось на удивление тренированным — тело профессионального альпиниста.
И наконец, несколько десятков лет я поддерживал связь с доктором Пасангом после того, как мы расстались в 1925 году, и дважды приезжал к нему в Индию, в 1931-м и в конце 1948-го. Второе путешествие я предпринял в основном для того, чтобы показать газетную статью об одиноком альпинисте, замерзшем той зимой на Эйгерванде.
Пасанг был одним из самых богатых людей Индии, не принадлежавших к числу махараджей, и он достойно распорядился своим богатством. Леди Бромли умерла в 1935 году, и все доходы от бывшей чайной плантации Бромли в Дарджилинге перешли к Пасангу и его семье — у него было семь детей, и все они добились успеха в жизни, а трое, в том числе одна дочь, стали членами индийского парламента. Пасанг делился своим богатством с индийским народом — жертвовал немалые суммы больницам, хосписам, клиникам, учреждал стипендии и гранты для молодых индийских студентов, мечтающих стать врачами. Исследовательский центр имени леди Бромли-Монфор — специализирующийся на лечении полученных на войне ран, в том числе от мин, которые покалечили столько детей в странах третьего мира, — пользуется широкой известностью и очень успешен.
Пасанг умер в 1973 году. Его до сих пор помнят и почитают не только в Дарджилинге, но и во всей Индии.
Наша переписка в эти десятилетия была нерегулярной, но насыщенной воспоминаниями и эмоциями, и я попросил, чтобы письма от него тоже переслали вам вместе с тетрадями и фотоаппаратом «Кодак».
Ах да, фотоаппарат. Фотоаппарат Джорджа Мэллори. От экспедиции 1925 года на Эверест у меня остались две ценные вещи — принадлежавший Дикону револьвер «уэбли», которым я пользовался во время Второй мировой войны на греческих островах и не только, а также маленькая камера «Вест Покет Кодак», которую мы нашли на теле Сэнди Ирвина на высоте больше 27 000 футов в тот майский день 1925-го.
Я так и не проявил пленку — даже не вытаскивал ее из фотоаппарата, — но уже довольно давно, году так в 1975-м, я разговаривал с исследователем из компании «Кодак», которого обучал основам альпинизма в окрестностях Аспена в штате Колорадо, и спросил его, можно ли проявить пленку из такой камеры, оставленной в Гималаях («на большой высоте», как выразился я)… и останутся ли на ней изображения.
«Почти наверняка, — сказал эксперт. — Особенно если она провела большую часть этого времени в холодном, сухом воздухе Гималаев. — Затем он хитро сощурился и прибавил: — Готов поспорить, речь идет о камере „Вест Покет Кодак“, которая была у Джорджа Мэллори и которую так и не нашли, правда? Вы об этом не говорили, но я знаю, что вы один раз побывали в Гималаях — кажется, на К2? Вы хотите знать: если фотоаппарат когда-либо найдут, сможем ли мы извлечь из нее снимки Мэллори и Ирвина на вершине… давайте, Джейк, признавайтесь. Вы же имели в виду ту самую камеру, да?»
Я смущенно признался, что так оно и есть. Но не сказал, что она была в моей скромной квартирке в Аспене, всего в одной или двух милях от того места, где мы в то время тренировались.
Фотоаппарат Джорджа Мэллори я завещаю вам, Дэну Симмонсу, с извинениями, что не оставил его в более благоприятных для пленки условиях при минусовой температуре на высоте почти 28 000 футов. Признаюсь, что мне было бы любопытно узнать, что изображено на этих снимках, но не настолько любопытно, чтобы проявлять пленку, пока я жив. У меня есть собственное мнение относительно того, поднялись ли на вершину Мэллори и Ирвин, а также Дикон и леди Бромли-Монфор через год после попытки Мэллори и Ирвина. И я никогда не любил опровергать твердые убеждения обыкновенными фактами.
