Посох волхва - Витаков Алексей (читать книги онлайн полные версии txt) 📗

Но он где-то еще существует, а это не так уж и мало порой. Особенно в ночи я ощущаю его достоверность. И вот я уже не безымянное тело, выброшенное на чужбину, я вновь обретаю себя – память моя полна запахами, звуками, прохладой его сеней, голосами близких мне людей. Даже трель сверчка доносится до меня!

Для чего нам нужны все эти бесчисленные приметы? А чтобы вновь осознать самих себя, чтобы понять, откуда, из каких утрат рождается в чужбинной ночи глубокое одиночество. И однажды меня посетила прозрачная, как эта вода в кувшине, мысль: начинать нужно не с техники. Чтобы стать великим бойцом, начинать нужно с образа, который ты защищаешь и отстаиваешь. Только в этом случае можно рассчитывать на незримую помощь, приходящую словно из ниоткуда, словно кто-то наблюдает за твоими усилиями, борьбой и, наконец, протягивает руку помощи. Со мной это случалось многократно. Где бы я ни был, против кого бы ни выходил с оружием в руках, какие бы идеалы и интересы ни отстаивал, я всегда остро ощущал, что дерусь за образ дома, в котором мне суждено было родиться. Дерусь за ту утрату, которая сделала меня человеком!..

Почай очнулся и с трудом разлепил тяжелые веки. Какого-то идола он не послушался, того маленького человека из леса, убившего огромного норманна. Зачем нужно было снова прыгать в долбленку и лезть на явную погибель? Что стало с его другом Вокшей?..

Густая осока, растущая от уреза в воду, спрятала его от неприятельских глаз. Он хорошо помнил только начало боя, когда они едва успели приблизиться к корме одного из драккаров. А дальше – все как в тумане. После первого удара, полученного багром, Почай еще пытался продолжать драку, но потом – ухмыляющееся лицо рыжебородого норманна и молот, который вначале, взметнувшись вверх, расколол солнечный диск на бесчисленные брызги, а затем стремительно полетел вниз, на голову Почая, прикрытую дедовским костяным шлемом. Раздался треск, и из глаз кривича полетели бесконечные золотые брызги. Однако холодная днепровская вода не дала полностью провалиться во тьму.

Почай греб к берегу, ухватившись за обломок своей долбленки, борясь с тем, чтобы не потерять сознания. Уже у самой кромки берега силы окончательно покинули молодого кривича. Он замер без памяти, наполовину вывалившись из воды, головой упираясь в кусты ивняка, а ногами – в воде.

Дома каждая травинка помогает. Молодая осока наклонилась и укрыла его от беспощадных глаз неприятеля.

Почай перевернулся на спину. Это движение стоило ему очень дорого: голова едва не лопнула от боли. Какое-то время кривич лежал неподвижно, закрыв глаза. Острые солнечные лучи проходили сквозь веки, постепенно наполняя покореженное сознание светом и жизнью. Когда Почай почувствовал, что можно снова попробовать, ухватился за небольшой ствол ивы и стал медленно подтягивать тело. Сесть удалось через минуту, хотя и не без огромного труда, и в сопровождении разноцветных, плавающих перед глазами кругов. Несколько глубоких вдохов, рука перехватывает ствол выше – и вот уже тело, пошатываясь, стоит на ногах. Теперь самое главное – не рухнуть. На второй подъем может не хватить сил.

Он подобрал с земли увесистый бадог [13] и, опираясь на него, побрел вдоль берега, с огромным трудом сохраняя равновесие, цепляясь свободной рукой то за стволы ив, то за высоколобый берег, то просто за воздух.

Почай шел драться и хотел умереть так же, как большая часть его близких и родных. Через сотню шагов открылись плес и пологая песчаная отмель. Два десятка сородичей, крепко связанные по рукам и между собой, сидели в кругу, а вокруг деловито расхаживали норманны, обирая убитых и добивая раненых. На высоком кострище лежал человек, приготовленный к последней дороге. Почай только успел горько подумать о том, что враг поплатился всего лишь одним убитым, как тут же к нему подошли, ударили чем-то в область шеи, поставили на колени. Темно-красная пелена киселем встала перед глазами, и кривич рухнул лицом в песок. Он слышал над собой и словно издалека чужую речь, состоящую сплошь из жестких, занозистых звуков; скрип бортов и уключин, шаги, шаги, то быстрые и легкие, то тяжелые и глубокие, еще слышал шум родного леса, стоны раненых и неспешный плеск днепровской воды. И вдруг – высокий, блеющий вскрик:

– Никса!

Почай повернулся на бок и приподнял голову.

Вдоль берега по самой кромке воды шла девушка. Подол сарафана на уровне щиколоток потемнел от влаги, светлые, с легкой рыжиной волосы распущены и падают на лицо, почти полностью его закрывая.

И снова этот визгливый вскрик:

– Никса!

Кричавший норманн хлопнул себя по ляжкам и пошел навстречу.

«…Жила-была одна резвая девушка, дочь вдовы. С утра уходила она в лес пасти козье стадо и, пока козы щипали траву, пряла лен. Раз, увлекаемая своим веселым и живым характером, принялась она плясать, подняв над головою руки. Это было в полдень. Вдруг – словно из земли выросла – явилась перед ней прекрасная дева в белой и тонкой, как паутина, одежде, с золотыми волосами до пояса и с венком из полевых цветов на голове. Она пригласила пастушку танцевать вместе. «Мне хочется тебя поучить!» – прибавила красавица, и обе пустились выказывать свое искусство под чудную музыку, которая неслась с древесных ветвей. То были звуки соловьев, жаворонков, малиновок и других певчих птиц. Ножки пляшущей лесной девы, как ноги эльфов, были так быстры и легки, что даже не мяли травы, а стан ее гнулся, будто ивовая ветка. Так плясали они от полудня до вечера. Когда лесная дева исчезла, пастушка хватилась за свою пряжу, но было уже очень поздно, она не успела закончить свой урок и воротилась домой крепко опечаленная. Надеясь завтра наверстать потерянное время, она скрыла от матери то, что с нею случилось. Но на следующий день явилась лесная дева, и они опять проплясали до самого вечера. По окончании танцев лесная дева заметила печаль своей подруги и помогла ее горю: взяла лен, обмотала вокруг березы, тотчас спряла его в тонкие нити и затем исчезла – будто ветром спахнуло! Эта пряжа имела чудесное свойство: сколько ни сматывали ее с веретена – запас ниток нимало не истощался. В третий раз лесная дева подарила пастушке березовые листья, которые потом превратились в золото…»

– Никса! Никса! – бормотал Эгиль Рыжая Шкура, жадно протягивая трясущиеся руки, идя навстречу девушке, словно вышедшей из воды.

«..А случается, что никсы, выказываясь из вод, поют чарующие песни, которым не в силах противиться ни один смертный. Когда раздадутся их звуки, странник бросается в воду, увлекаемый столь же обаянием их красоты, сколь и гармонией сладостного пения. Пловец спешит направить к ним свою ладью и также гибнет в бездне. По преданиям норманнов, никсы знают одиннадцать различных мелодий. Человек может слушать без опаски только первые десять, и то в значительном отдалении; но, когда никсы запоют одиннадцатую, ветхие старики и дети в люльках, больные и увечные, даже деревья – все пускаются в неудержимую пляску. Красота никс обольстительна, очи блестят, как небесные звезды, а рассыпанные по плечам кудри шелестят и звенят очаровательной музыкой. Как скоро человек заслышит музыку их кудрей, так впадает в непробудный сон…»

– Никса! – Эгиль рухнул на колени и поцеловал мокрый песок.

Раданка, словно не заметив стоявшего на коленях Эгиля, прошла мимо и остановилась напротив Хроальда. Изумленные неожиданным сюжетом, скандинавы замерли, побросав свою работу.

– Кто есть? – Хроальд задал вопрос, даже не пытаясь скрыть своего удивления.

– Невеста! – Раданка показала рукой в сторону Почая.

– О, невеста! На Русия хорошая невесты! А вот воин… мля, мля, мля! – херсир покривился.

– Это не воины! Воины потом придут! – Раданка твердо посмотрела в глаза норманну.

– Они никто не говорит по вашем языке! – Хроальд обвел жестом сгрудившихся сородичей. – А потому хочу тебе предложить быть со мной! Ты очень похожа на мой младший дочь! – Хроальд сипло засмеялся, и в этом смехе отчетливо послышались нотки циничной и покровительственной похоти.