Коронованная распутница - Арсеньева Елена (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗

Теперь Монс поистине был «при нашей любезной супруге, Ее Величестве императрице всероссийской, неотлучно» – и днем, и ночью. Разумеется, лишь когда Властелин находился в отъезде, а происходило сие довольно часто. Любовники береглись, они были крайне осторожны. Чтобы замаскировать эту опасную связь, Монс вовсю заводил роман за романом на стороне, а главное, не стеснялся выставлять их напоказ. Когда-то он писал в своих стихах:

Но теперь о том, как сладки поцелуи его многочисленных милых, знали все и всюду – благодаря его безудержной болтовне. Впрочем, дамы сами не берегли своих тайн и, не стыдясь, оспаривали обольстителя друг у друга. Герцогиня Курляндская публично бранилась со своей младшей сестрой и многими придворными дамами из-за бесподобного красавчика камер-юнкера. Это могло стать источником неприятностей для Виллима, однако главным было для него то, что шумиха отвлекала внимание общества от главного: их любви с императрицею.

Без раздумий Катерина рванулась вперед – Иоганн от неожиданности разжал руки – и вмиг оказалась около лестницы.

– Виллим!

Услышав ее голос, он чуть не сорвался со ступенек, но успел прыгнуть и легко удержался на ногах.

– Ваше величество… – начал было с опаской, но Катерина не дала договорить: налетела, прижалась, стиснула в объятиях, осыпала поцелуями наклонившееся к ней бесподобно прекрасное лицо, чтобы узнать которое ей не нужен был свет. Сердце, которое всегда пускалось вскачь при появлении любимого, не ошибалось.

– Виллим! – Припала к его губам и не отрывалась долго-долго, пока не стала задыхаться от страсти. Виллим тоже был вполне готов к сладостному греху, руки его делались все более настойчивы, да Катерина как-то внезапно вспомнила, где находится и какой опасности подвергается.

– Как ты сюда попал?! – выговорила, с трудом оторвавшись от любимых губ.

– Получил billet doux, записку, – проговорил Виллим. – Нашел ее в кармане плаща. Написано мужской рукой, думал, какой-то проситель назначает тайную встречу, а оказывается, это ты писала!

Катерина понимала, о чем говорит Виллим. Он не был бы братом своей сестры и не был бы достоин носить фамилию Монс, если бы не воспользовался бесчисленным множеством тех возможностей, которые открывали перед ним неограниченное доверие императрицы и снисходительность императора. Нет, разумеется, он не таскал разбросанные там и сям драгоценные безделушки, подобно Марье Гаментовой: Катерина сама то и дело одаривала его чем-нибудь (в числе таких подарков были, например, золотые часы с ее портретом). Но Виллим сделался по-настоящему влиятельным человеком и при известных усилиях, а то и вовсе без оных, мог решить практически любое дело, составить какую угодно протекцию, повлиять на самое что ни на есть высокопоставленное лицо или даже заручиться поддержкой императора и императрицы. Поэтому неудивительно, что самые разные люди, вплоть до самых именитых (среди них были, например, царевна Прасковья Иоанновна, обер-полицмейстер Петербурга Антон Девиер, зять светлейшего и Алексашкина жена княгиня Дарья Меншикова, а еще посол России в Китае Лев Измайлов, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, астраханский губернатор Артемий Волынский, великий канцлер граф Головкин и какой-то незначительный конюх из Митавы Эрнест-Иоганн Бирон, которого Монс спас от тюрьмы), то и дело обращались к нему за помощью – кланялись, как говорили тогда. Называли его «батюшка-свет» или «отец ты наш, батюшка Виллим Иванович», «высокографское сиятельство» или «премилосердное высочество», умоляли: «Премилостивый государь, сотвори ты над нами наиудивительную милость!» Кланяться к Монсу приходили отнюдь не с пустыми руками. Виллим брал взятки – и деньгами, которые он обожал (туго набитая мошна была в его сердце единственной соперницей Катерины!), и драгоценными вещицами, и дорогими винами, привезенными из-за границы, и редкостными тканями, и породистыми конями… Да мало ли чем! Легче перечислить, чего ему ненесли. Именно эти дары позволяли ему жить на широкую… нет, на очень широкую ногу и выглядеть записным щеголем: одеваться в кафтан дорогого бархата с серебряными пуговицами и позументами, носить под кафтаном жилет блестящей парчи, на ноги натягивать шелковые чулки и обувать башмаки с самоцветными пряжками, а голову покрывать пуховой шляпой [8]с плюмажем. Вскоре он начал строить роскошный дом неподалеку от Адмиралтейства, на берегу Мойки. Убранство этого дома обещало быть совершенно фантастическим.

А между тем в те времена в России существовали довольно строгие законы против взяточников. Их обдирали кнутами, колесовали, сносили им головы… Ну что же, каждый уверен, что с ним ничего дурного случиться не может, ибо не тот вор, кто воровал, а тот, кто попался. Монсу и вообразить было невозможно, что когда-нибудь попадется и он…

Катерина тоже на это истово надеялась – с той уверенностью, которая свойственна баловням судьбы, ее любимчикам и любимицам. Однако сейчас эта уверенность несколько поколебалась.

– Я ничего не писала, – прошептала она, хватаясь за руку Виллима дрожащими, похолодевшими пальцами. – Никакой записки я тебе не посылала. И я не знаю, кто тебя сюда выманил. Здесь живет старуха-гадалка, к которой меня привела Анна Крамер.

– Анна? – изумленно повторил Виллим. – Малышка Розмари? Привела тебя сюда? Да зачем?!

– Ну, я сама захотела, – смущенно призналась Катерина.

– А откуда Анна узнала об этой старухе?

– Ей рассказала Катерина Терновская.

– Какая такая Катерина Терновская?!

– А помнишь ли ты Марью Гаментову?

– Как не помнить, – подал плечами Виллим. – Обезглавленная детоубивица… бывшая метреска государева.

Он часто вот так вскользь напоминал Катерине о неверностях Петра, и она знала зачем: чтобы она не чувствовала себя преступницей и грешницей, изменяя мужу, который изменяет ей. Она впервые задумалась, почему Петр так лихо рассказывал ей о своих женщинах – неужели думал, что она совершенно не чувствует ни боли, ни обиды? Это был знак доверия или просто пренебрежение к ее чувствам?

– Оная Гаментова с вашими царскими величествами в Европы ездила, – продолжал Виллим равно пренебрежительно и по отношению к Марье, и к Европам. – Государь ее с собой на воды в Спа важивал, когда мы с вами… когда мы с тобой в Амстердаме оставались.

Катерина вспомнила, что тогда Виллим был тише воды ниже травы, дерзкого взгляда на нее кинуть не смел, не то чтобы ручонки шаловливые протягивать. Впрочем, и она мало обращала внимания на красивенького – слишком уж красивенького, на ее взгляд! – мальчишку, который только и был годен на то, чтобы сладким голоском читать цидулки Петрушины – иной раз приятные, а иной раз такие, что с души воротило: «А поскольку во время пития вод домашние забавы доктора употреблять запрещают, того ради я метрессу свою отпустил к вам, ибо не мог бы удержаться, ежели б она при мне была».

«Домашними забавами» шутник Петрушка называл постельные игрища. Катерина снисходительно отвечала – право, так могла бы старшая сестра писать младшему братцу-повесе: «Что же изволите писать, что вы метрессишку свою отпустили сюда для своего воздержания, якобы невозможно при водах с ней веселиться, – тому я верю; однако больше мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью, в которой она нынче пребывает и для лечения изволила поехать в Гаагу, и не желала бы я (о чем Боже сохрани!), чтобы и галант той метрессишки здоров приехал, какова она приехала».

Катерина уже хорошенько не помнила, то ли метрессишка наградила своего галанта известной болезнью, то ли Петр удостоил ее сей чести (ибо порою, чего греха таить, цеплял заразу).