Осеннее наваждение - Евсеев Олег (полная версия книги TXT) 📗
«Дорогая Полина Матвеевна!
Не могу Вам объяснить всего, но убедительно прошу Вас прямо с сегодняшнего дня объявлять всем направо и налево, что в четверг в полдень Вы пойдете за покупками, например в Гостиный Двор. Идите только пешком! Если объявится Д., как-нибудь невзначай упомяните об этом и ему, но, думаю, он пока не объявится, т. к., вероятнее всего, просто наблюдает за Вами, оставаясь в тени.
Ежели получите какие-то известия о бароне, знайте, это дело рук Д. Не бойтесь, более тянуть с ним я не намерен.
Любящий вас,
Павел».
Дважды объяснив Прохоренко, кому и куда надо немедля доставить это письмо, я вышел вместе с ним на Литейный и направился в полк — писать рапорты.
3
— …не смею вас больше задерживать, подпоручик! — сухо произнес командир полка, раздраженно зарывая крупный нос в лежащие перед ним бумаги.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! — Я послушно развернулся и четким чеканным — как на параде — шагом вышел из кабинета.
Не имею даже желания описывать все злоключения, обрушившиеся на мою голову в последующие два дня. Исписав кипу бумаг — рапортов, показаний, объяснений, я почти не выходил из всевозможных кабинетов, побывав для начала у своего непосредственного командира полковника Орлова, затем — у помощника военного прокурора, затем — в полицейском участке, и вот, дойдя, наконец, до конечной точки, дальше которой были только шеф полка — его высочество наследник и сам государь. Первоначально ожидалось, что мне не миновать беседы с самим графом Бенкендорфом, но недавно назначенный на эту должность начальник штаба корпуса жандармов Леонтий Васильевич Дубельт — человек умнейший! — разобравшись с бумагами, как мне сообщили, молвил, будто история эта «не стоит и выеденного яйца», и «нечего из-за одной бабы огород ворошить». В результате дело попало в ведение полиции и на усмотрение командира полка. В преддверии возвращения государя из инспекционной поездки по России дело об убийстве (самоубийстве?!) поручика фон Мерка рассматривалось с непривычной для обычно неповоротливой государственной машины быстротою. Преображенский полк был всегда на заметке у его величества, а потому быть обвиненным в ненужных проволочках никому не хотелось: в полиции решили опустить часть показаний Прохоренко о таинственном ночном госте барона, получив, таким образом, убедительную версию о самоубийстве, тем более что ни малейших следов какого-либо насилия на теле фон Мерка обнаружено не было, в полку же — устроили нагоняй Тыртову и Сельянинову. Со мною командир полка пообещал разобраться отдельно — вплоть до возможного понижения в чине, но, разумеется, на усмотрение государя, поминутно именуя меня то «мальчишкою, которому самое место на ярмарке — пряники воровать!», то «молокососом». При чем тут пряники, я, разумеется, выяснять не стал, благоразумно предпочтя покаянно молчать, понимая, что его превосходительству тоже придется нелегко, объясняясь с государем: несмотря на строжайший запрет дуэлей, ему надо будет доложить, что в любимом полку его величества служат нарушители указов и малодушные трусы, предпочитающие славной смерти от пули невскую водицу!
Одним словом, поручик лейб-гвардии Е. И. В. Преображенского полка барон Август фон Мерк был официально признан трусом и самоубийцею! Вот уж поистине как порою причудливо судьба тасует карты жребиев людских: едва ли бедный Август мог догадываться, что в тот момент, когда он первым подошел представиться мне — тогда еще юному прапорщику, неумолимые богини судьбы мойры уже знали о той роковой роли, которую мне суждено было сыграть в его жизни!
За этой прискорбною суетой я, однако, не забывал, что в грядущий четверг мне предстояло обнаружить и выследить таинственного Демуса, в нечеловеческую природу которого я верил и не верил. За день до этого со знакомым мне старичком — человеком Кашиных — пришел ответ от Полины. Мелким каллиграфическим почерком она писала:
«Дорогой мой друг!
Я сделала, как Вы просили, и в назначенное время выйду из дома с горничной Маланьей. Владимир принес известие о смерти барона и какие-то слухи о Вашей с ним дуэли — то ли состоявшейся, то ли нет. Батюшка крайне почему-то сердит на Вас. Все ли с Вами благополучно? Ежели ответа от Вас не последует, давайте будем считать, что — да. Умоляю — будьте осторожны! Д. более не появлялся.
Ваша П.».
Зная намерения Матвея Ильича, я мог предположить, что он, лишившись несостоявшегося жениха, отреагирует на наверняка уже витавшие в городе слухи именно таким образом, видя причину его смерти только во мне одном. Не будучи уверен в соусе, под которым Беклемишев поднес генералу слухи о нашей с бароном ссоре, я должен был либо навсегда забыть дом Кашиных, либо попытаться объясниться, что я и собирался сделать позднее, ибо расставаться с Полиною вовсе не входило в мои планы.
В назначенное время я, переодетый в штатское, стоял на противоположной генеральскому дому стороне Мойки и с нетерпением ожидал выхода княжны. План мой был таков: оставаясь незамеченным, проследовать за Полиной на расстоянии, достаточном для того, чтобы видеть все, что с нею по пути к Гостиному Двору будет происходить. Коли Демус и вправду дьявол в человеческом обличье, то я еще раз смогу убедиться, но уже со стороны, в его сверхъестественных проделках вроде тех, с невероятными перемещениями, о которых рассказывала Полина, а коли он все же человек, наделенный поистине волшебными способностями, то, вполне возможно, я смогу выследить его логово и уничтожить его самого. Что надобно именно уничтожить, я не сомневался — существо, сотворившее за столь недолгий промежуток времени столько зла, не имело право на жизнь. Не знаю, что думал в последние минуты своего бытия несчастный фон Мерк, но в одном я был убежден совершенно — умирать, да еще столь жалко и нелепо, он явно не собирался, стало быть, Демус принудил его к этому либо применил физическое насилие.
День стоял ветреный — свинцовые тучи низко нависали над Петербургом, и, казалось, окрашивали стены его в такой же мрачный, давящий цвет. Искренне полюбив этот город за величественные здания, за широту рек и простор блестящего Невского проспекта, по достоинству оценив монументальность не так давно воздвигнутого Александрийского столпа, я, привыкший сызмальства к здоровому климату Рязанщины, так и не принял климат здешний, где солнце, кажется, появляется по принуждению лишь на считанные дни в году. Да простит меня читатель за крамольную мысль, но я до сих пор считаю, что Петр Великий был не прав, перенося столицу из суетной, но все равно какой-то праздничной Москвы на сии болотистые, сумрачные места. И пусть бы был здесь передовой форпост государства Российского, да крепость, да порт — но не столица, боже упаси! Любой житель Москвы, по скромному мнению моему, выглядит гораздо счастливее обитателя столичного — а всё потому, государи мои, что природу человеческую не обманешь, натура — она сама чувствует, где ей покойно и уютно…
Однако я отвлекся, а тем временем парадные двери отворились, и Полина с горничной вышли на набережную. Несмотря на изрядное расстояние, я видел, как она несколько раз оглянулась вокруг, словно ища кого-то, а затем неторопливо направилась к Невскому. Выждав немного, я также пошел в ту же сторону по своей стороне Мойки, старательно изображая праздного гуляку, но тем не менее зорко высматривая знакомую зловещую фигуру. На углу с Гороховой, переходя Красный мост, я едва не столкнулся с коренастым человечком, явно спешащим на другую сторону Мойки — его длинная, не по росту выбранная серая накидка развевалась по ветру, как крылья. Поворотив налево за Полиной, он резко сбавил шаг, всматриваясь в удаляющиеся спины девушек. За домом Штегельмана он снова резко поворотил за угол. Привлеченный его непонятными действиями, я поспешил поравняться с домом со своей стороны набережной и от неожиданности вздрогнул: человечек в серой накидке энергично объяснял что-то до боли знакомой фигуре, облаченной во все темное, после чего снова направился за отошедшей уже на порядочное расстояние Полиной. Демус же не спеша повернул в обратную сторону и, дойдя до Гороховой, свернул на нее. Чуть поколебавшись, я двинулся за ним, решив, что его подручный, по-видимому, наймит «спутника ветра», за время моего отсутствия не причинит Полине никакого вреда. Перейдя мост, я сбавил шаг, стараясь держать черную крылатку дьявола в поле своего зрения. Демус, по-видимому, не собирался исчезать или переноситься волшебным образом по воздуху, шел, не оборачиваясь, и я благополучно проследовал за ним до Каменного моста, где он, поворотя на другой стороне Екатерининского канала, направился в сторону Невского. Так вот в чем состоял его план! Наняв сообщника для сопровождения Полины и, очевидно, договорясь, где с ним встретится, он, скорее всего, решил ожидать ее на Невском проспекте — возле громады Казанского собора, где ему можно будет «неожиданно» появиться перед нею, вынырнув из толпы. Раскусив его замысел, я несколько усомнился в нечеловеческой сути Демуса — пока что он вел себя как расчетливый, предусмотрительный человек, именно человек! Ускорясь, я сократил расстояние между нами, чтобы стать свидетелем «нечаянной» встречи мерзавца с Полиной, и не ошибся. Дойдя до Казанского, Демус слегка затерялся возле колоннады, явно высматривая кого-то на Невском, а затем, прикрываясь крылаткой, быстро двинулся вперед. Полина, очевидно, слушала в этот момент рассказ горничной, задумчиво улыбаясь чему-то, когда Демус возник прямо перед нею, картинно распахнув крылатку. Со стороны казалось, что обеим барышням сообщили что-то неприятное: Малаша замерла, раскрыв рот, а Полина вздрогнула и, как зачарованная, не сводила взгляда с лица этого дьявола. Вероятно, он что-то говорил ей, потому что несколько раз она решительно что-то возразила, а затем как-то безвольно обмякла и пошла дальше к Гостиному Двору. Демус же снова нырнул налево в гущу людей, постоял там недолго и двинулся за княжной, повернув вскоре на другую сторону Невского, но при этом в том же направлении. Озадаченный его сумбурными действиями, я пошел за Полиной, не спуская глаз с обоих. Ей-богу, мне казалось, что я стал свидетелем какого-то абсурдного представления, суть и развязку которого стороннему зрителю забыли объяснить. Почти добежав до Михайловской улицы, Демус снова резко пересек Невский и, чуть обождав, опять возник перед Полиной. На этот раз я не видел лиц обеих девушек, находясь позади их, но отчетливо разглядел лицо этого дьявола: он переводил взгляд пронзительных белых глаз с Полины на Малашу и, чуть шевеля тонкими змеиными губами, произносил короткие отрывистые, судя по скупой артикуляции, фразы. Мне было видно, как дрожат плечи княжны и как замерла, будто пораженная столбняком, горничная: очевидно, в своем стремлении запугать несчастных женщин он дошел до крайности. Наконец, все кончилось — злодей, усмехнувшись напоследок, двинулся в мою сторону, а Полина с Малашей, не оборачиваясь — к Гостиному. Затаив дыхание, я потупился, изображая то ли убитого горем, то ли пьяного, и Демус пронесся буквально в нескольких саженях возле меня. Обернувшись чуть погодя, я посмотрел ему вслед, раздумывая, за кем теперь мне идти, и тут же внезапно обернулся он — клянусь, я сам видел, как вспыхнули злые огоньки в его белесых страшных глазах! Мне стало по-настоящему жутко, и я почти помчался за Полиною в надежде, что он не станет преследовать меня. Отбежав на почтительное расстояние, я, к величайшему облегчению своему, не увидел больше его кошмарной фигуры и лица.
