Найденыш с погибшей «Цинтии» - Верн Жюль Габриэль (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗

— Пить!— произнес он чуть слышно.

Эрик приложил к его губам флягу с водкой. Герсебом сделал глоток, и по его любящему, признательному взгляду можно было судить, что он только сейчас начал отдавать себе отчет в случившемся. Но усталость взяла верх, и рыбак погрузился в тяжелый сон, похожий скорее на летаргию [35]. Справедливо полагая, что лучше всего поскорее вернуться домой, его спасители дружно взялись за весла и поплыли к фьорду. Они быстро достигли входа в залив и благодаря попутному ветру скоро прибыли в Нороэ.

Господина Герсебома перенесли в дом, уложили на кровать, покрыли компрессами из горной арники [36], напоили крепким бульоном, и только тогда он окончательно пришел в себя. Серьезных повреждений у него не оказалось, если не считать перелома руки да синяков и ссадин на всем теле. Маляриус потребовал, чтобы больного оставили в покое и не утомляли разговорами. Рыбак спокойно заснул.

Только на следующий день ему разрешили говорить и попросили сообщить в нескольких словах, что с ним произошло.

Циклон захватил Герсебома в ту самую минуту, когда тот поднимал парус, чтобы возвратиться в Нороэ. Моряка отбросило к рифам острова, а его лодку разнесло в щепки, тотчас же унесенные бурей. Сам он, пытаясь избежать страшного удара, едва успел выброситься в море буквально за секунду до катастрофы. Только чудом рыбак не разбился о скалы. С огромным трудом добрался он до берега и укрылся от волн. Изнемогая от усталости, со сломанной рукой, весь в синяках и ссадинах, Герсебом упал на землю… Теперь, дома, он даже не мог вспомнить, как прошли двадцать мучительных часов и как жестокий озноб сменился беспамятством.

Сейчас, когда его жизнь была уже вне опасности, Герсебом сокрушался о потерянном баркасе и сетовал на свою неподвижную руку в лубке. Что же будет дальше, если даже допустить, что после восьми— десятинедельного бездействия он опять сможет владеть рукой? Ведь лодка — единственное достояние семьи, которое исчезло от одного дуновения ветра! Наняться к кому-нибудь на работу в его годы не так легко. Да и где найти ее? Ведь рыбаки в Нороэ обходятся без помощников, а на фабрике рыбьего жира и без того уже сократилось число рабочих.

Таким грустным размышлениям предавался выздоравливающий Герсебом, сидя с рукой на перевязи в своем большом кресле.

В ожидании полного выздоровления кормильца семья доедала последние остатки провизии. Питались соленой треской, небольшой запас которой еще хранился в сарае. Но будущее представало в мрачном свете — кто знает, как все сложится в дальнейшем.

Сомнения и тревоги вскоре придали мыслям Эрика иное направление. Первые два или три дня сильнее всего было охватившее мальчика чувство радости. Ведь отца удалось спасти благодаря его, Эрика, безграничной преданности. И он не мог не гордиться, когда матушка Катрина или Ванда то и дело обращали на него свои благодарные взгляды, словно говорившие ему: «Дорогой Эрик, когда-то отец спас тебя в море, а сейчас ты, в свою очередь, вырвал его из лап смерти!…»

О такой высокой награде он не мог и мечтать, самоотверженно обрекая себя на суровую жизнь рыбака. И в самом деле, иметь право сказать себе, что ты в какой-то мере отблагодарил приютившую тебя семью за все ее благодеяния,— что больше могло утешить его и укрепить в нем силу духа? Но сейчас эта семья, великодушно делившая с ним свой скромный достаток, находилась под угрозой нищеты. Вправе ли он и дальше обременять ее? Разве он не должен сделать все возможное, чтобы оказать ей помощь?

Эрик прекрасно понимал, что это его обязанность. Вот только как исполнить свой долг? Не поехать ли ему в Берген, чтобы наняться юнгой на судно, или помочь семье каким-либо иным способом? Однажды юноша поделился своими сомнениями с Маляриусом. Внимательно выслушав его доводы, тот согласился с ними, но решительно отверг план Эрика пуститься в плавание в качестве юнги.

— Я мог понять, хотя и сожалел об этом,— сказал он,— решение остаться здесь, чтобы разделить участь приемных родителей. Но я бы никогда не одобрил твоего намерения покинуть своих близких ради профессии, не открывающей перед тобой никаких перспектив, в то время как доктор Швариенкрона предоставляет тебе возможность получить широкое образование и занять подобающее место в обществе!

Сказав так, Маляриус утаил от мальчика, что он уже отправил доктору Швариенкроне письмо, в котором сообщил, какие тяжелые последствия имел для семьи Эрика циклон, пронесшийся третьего марта. Поэтому учитель нисколько не удивился, когда уже на четвертый день получил ответ от доктора. С его содержанием он немедленно ознакомил господина Герсебома.

Вот что гласило письмо.

«Стокгольм, 17 марта.

Мой дорогой Маляриус!

Выражаю тебе сердечную благодарность за то, что ты известил меня о суровых испытаниях, выпавших на долю достойного Герсебома в результате урагана, разразившегося 3-го с. м. Я счастлив и горд узнать, что Эрик во время страшного бедствия проявил себя, как это ему свойственно: мужественным юношей и преданным сыном. Ты найдешь в моем письме ассигнацию в 500 крон, которую я прошу тебя вручить от моего имени Эрику. Скажи ему, что если этой суммы не хватит для приобретения в Бергене самой лучшей рыбацкой лодки, то пусть он немедленно сообщит мне. Хотелось бы, чтобы он назвал новую лодку «Цинтией» и подарил ее господину Герсебому в знак сыновней любви. А затем, если он захочет послушаться меня, Эрику следует вернуться в Стокгольм и возобновить занятия. Место для него по-прежнему свободно в моем доме. И если требуется еще какой-нибудь довод, чтобы убедить его приехать, то я добавлю, что располагаю теперь некоторыми сведениями, дающими надежду проникнуть в тайну его происхождения. Остаюсь, дорогой Маляриус, твоим преданным и искренним другом.

Р. В. Швариенкрона,

д-р медицины».

Легко догадаться, с какой радостью встретили это письмо все домочадцы Герсебома. Передавая свой подарок через Эрика, доктор тем самым показал, что он хорошо знал характер старого рыбака. Вряд ли тот согласился бы принять в дар лодку непосредственно от доктора. Но как он мог отказать в этом своему приемному сыну и отвергнуть судно с названием «Цинтия», напоминающим о появлении Эрика в его семье?…

Оборотной стороной медали, мыслью, омрачавшей всех, был предстоящий отъезд Эрика. Никто о нем не заговаривал, хотя все только об этом и думали. Опечаленный Эрик находился во власти противоречивых чувств: ему, конечно, хотелось выполнить волю доктора и в то же время он боялся огорчить своих приемных родителей.

На помощь пришла Ванда, нарушившая тяготившее всех молчание.

— Эрик,— сказала она ласково и серьезно,— нельзя отвечать отказом на письмо доктора, нельзя потому, что так ты проявишь неблагодарность и совершишь насилие над самим собой! Твое место среди ученых, а не среди рыбаков! Я давно уже думаю так! Но раз никто не решается тебе сказать об этом, то скажу я!

— Ванда права! — воскликнул, улыбаясь, Маляриус.

— Да, Ванда права! — повторила сквозь слезы матушка Катрина.

Глава VIII

ПАТРИК О'ДОНОГАН

Новые сведения, добытые доктором Швариенкроной, хотя сами по себе большого значения не имели, но зато могли навести на след. Он узнал имя бывшего директора компании канадских судовладельцев, Джошуа Черчилля. К сожалению, оставалось неизвестным, что сталось с этим человеком после ликвидации компании. Поэтому дальнейшие поиски Швариенкрона решил вести в этом направлении. Если бы нашелся Джошуа Черчилль, быть может, удалось бы узнать от него, где находятся регистрационные книги пассажиров, а значит, и список людей, находившихся на «Цинтии». Там, наверное, упоминался и ребенок вместе с членами его семьи или лицами, которым он был доверен. Отныне сферу розысков следовало ограничить. Так, по крайней мере, советовал юрист, который во время ликвидации дел компании держал в своих собственных руках регистрационную книгу пассажиров. Но уже свыше десяти лет он ничего не слышал о Джошуа Черчилле.