Табельный выстрел - Рясной Илья (читать книги txt) 📗
— И как выкрутились? — заинтересовался свердловчанин.
— Нюанс такой был. Я боксом с восьми лет занимался. И перед этим первое место на первенстве Москвы занял. Тренер всегда хук с левой отмечал как мою сильную сторону. В общем, очнулся этот битюг минуты через три с вопросом — какой кувалдой его пригладили. А поздно бить боржоми — руки связаны. И понятые с бригадой на подходе.
— У меня все куда драматичнее было, — подал голос Маслов.
— Ну конечно. У тебя все всегда драматичнее, — усмехнулся Поливанов.
— Я вообще злодея своего первого задержал еще до службы в милиции. С завода в троллейбусе ехал, с ночной смены. Носом клюю, спать охота. И чую, чья-то рука, как у опытной гейши из книги одного японского писателя, так ласково шуршит в моем кармане, где у меня как раз пятьдесят рублей от зарплаты осталось. Ну, я эти пальчики ласковые и схватил нежненько — так, как в кузнечном цехе учили. И говорю: мне так стыдно ходить с вами по одной Москве. А тут группа поддержки этого воришки сухотелого налетела. Начали орать — мол, помогите, люди добрые, ни за что тиранят. Хорошо, что шилом мне не проткнули печень, как у карманников принято. Но я тогда неопытный карась был, этих премудростей знать не знал. Вытащил сморчка этого из троллейбуса на улицу. За ним следом двое шкетов. Ну, чую, сейчас начнется. Хотя мне помахаться хотя бы и с троими больше в удовольствие было, чем во вред здоровью. Тут мимо моторизированный патруль проезжал на мотоцикле. Шкетов ветром сдуло. А главного я крепко держал. У него за плечами восемь ходок было, вор в законе еще с довоенным стажем. Это он смену готовил. На мне, значит, показывал, как надо работать с населением.
— Ты герой, Владимир, я это знал, — улыбнулся Поливанов.
— Ну да, этого не отнимешь… Уже потом понял, что задержание виртуозное — это, конечно, важно, как успешный финал. Но перед тем, как к нему подойти, — столько набегаешься, столько подошв ботинок постираешь и пиджаков в давках трамвайных протрешь. Спасибо милиции родной, гражданскую одежду стали оплачивать…
День выдался сумасшедший. Москвичи ощущали себя уставшими и голодными.
— Поехали в гостиницу, — предложил Абдулов. — Там рядом хорошая пельменная есть. А потом передохнете. Выспитесь.
— Ну, поехали, — согласился Поливанов.
— Машину вам прикрепили, ту самую «Победу», круглосуточно.
— Как министрам, — хмыкнул Маслов. — Буду в Москве всем рассказывать, как мне свердловчане не давали подошвы сандалий общественным транспортом осквернять.
— Ты помоги дело поднять, Володя, я тебя, как принцессу, на руках носить буду, — хмыкнул Абдулов.
— Я для тебя слишком толстый. У тебя позвоночник треснет, а мне потом отвечай.
— Грузчиков приглашу.
— Я подумаю.
— Ну что, в пельменную? — похлопал по столу ладонью Абдулов. — Там можно и по стопочке после тяжелого дня.
— По одной, — вынес решение Поливанов.
Пельмени оказались изумительные, настоящие уральские с обязательной начинкой из трех видов мяса. Водка качественная. Цены доступные. И персонал милицию в лице Абдулова любил и уважал.
Одной стопочкой не обошлось. Но и не перебрали дозу. Ведь завтра новый день. Предстояло пропалывать миллионный промышленный город, в котором завелись сорняки.
Глава 14
Наступал самый волнительный момент любой экспроприации — дележка. Правда, сейчас праздник был со слезами на глазах — тощая пачка купюр, которые лежали на столе, никак не могла удовлетворить завидный аппетит концессионеров.
Грек аккуратно, поглаживая пальцами каждую бумажку, раскладывал купюры на четыре кучки — ему, братьям и тому подельнику, который по не зависящим от него обстоятельствам не смог присутствовать при священнодействии в доме Калюжных, но всей душой был здесь и искренне надеялся, что его не обманут.
Грек обманывать никого не собирался. Ему палкой вбили с первых шагов в блатном мире, что обманывать своих, крысятничать — это огромный грех. Понятие «грех» в блатном мире несколько трансформировано. В принципе многие блатные законы вполне соответствует библейским заповедям — не убий, не укради. Только все это касается своих, блатных. Мир за пределами блатной сферы — это саванна, место вольной охоты. Хотя и в большом мире существуют свои ограничения, например на мокрые дела, то есть убийства. Но это связано больше с вопросами выживания воровского сообщества, потому что каждое убийство вызывает ответный драконовский накат со стороны милиции и яростное неприятие общества. Мокрушников блатные не слишком уважали, но терпели. Грека не короновали именно по этой причине — мокрые дела. Но он все равно оставался в большом авторитете в тюремной иерархии.
Итак, делить Грек собирался все по-честному. Сразу пообещал язык отрезать тому из братьев Калюжных, кто заикнется, как уменьшить долю подельника по кличке Заводчанин. А такой заход со стороны Куркуля уже был — мол, отсутствующий же не знает точно, сколько денег у еврея взяли, можно и приспустить долю.
— А ты знаешь, что с крысами делают? — спросил Грек.
— Ну так, — Куркуль поморщился. Он это хорошо знал.
Даже авторитетного вора, уличенного в крысятничестве, воровской сход вполне мог поставить на ножи. А Куркуль к авторитетам никак не относился.
— Закон воровской строг и справедлив, — сказал Грек назидательно.
— Да ладно, Грек, — махнул рукой Куркуль. — Тле он сейчас, твой закон? От него, считай, почти ничего не осталось. Даже зоны сейчас перекрашиваются сплошь в красный цвет.
— Не понимаешь ты простых вещей, Куркуль. Закон всегда будет. Пусть людей меньше, кто его соблюдает. Но он остается, пока мы живы. И когда-нибудь воспрянет, когда вся эта совдеповская сволочь подвинется.
Итак, подвели итоги. По результатам одного из самых кровавых преступлений последних десятилетий банда завладела аж шестьюстами пятьюдесятью рублями в новых деньгах. Как раз чуть больше ста пятидесяти рублей на рыло.
— Рыжевье пускай пока у меня полежит, — Грек сгреб серьги и кольца, которые налетчики обнаружили в банке из-под муки на кухне в разоренном ими доме. Одно из колец было с бриллиантом. Имелись серьги с приличными рубинами и изумрудами. — Пока кипиш ползет по городу, скинуть их без риска все равно не удастся. Сейчас любой тебя может ментам вложить. А как утихнет все — я втихаря по барыгам знакомым раскидаю. Кто против?
— Банкуй, — кивнул Куркуль.
— Ну и хорошо, — Грек свернул драгоценности в тряпку и сунул себе в нагрудный карман. И как-то сразу потеплело на душе. Близость золота всегда заряжала его энергией. Было в этом что-то мистическое.
Потом он разделил на пять кучек облигации — их было в общей сложности на три тысячи рублей.
— С этими бумажками пока никуда не лезть, — велел он. — По ним нас вычислят. Потом подумаю, куда их сбагрить. Въехали, бродяги?
— Да чего тут сложного? — буркнул Таксист.
На несколько мгновений повисла тишина, нарушаемая шелестом купюр.
— Не густо, — горько вздохнул Куркуль, в третий раз пересчитывая свою долю.
— Кто ж знал, что они дома все бабки не держат, — затараторил Таксист. — Я предлагал с евреем в сберкассу сходить, пока жена с дочерью под ножами у нас. А вы — не надо, засыплемся. А на книжке у них нормально лежало. Тогда мы бы вообще…
— Не мельтеши, — оборвал испуганно слезливый словесный поток Грек. — Напомни, кажется, ты куда больше обещал? Или мне память изменяет?
— Ну, так получилось, Грек.
— Десять тысяч рубликов, это как минимум, да? А так вплоть до пятидесяти тонн?
— Ну, я так навскидку прикинул. Ну, так получалось. Меньше не должно было у еврея быть. Иначе какой он еврей?
— А ты знаешь, что по нашему святому воровскому закону ты теперь недостающее должен.
— Что?
— Около семи тысяч рублей — это обещанное за вычетом твоей доли. Арифметику учил?
— Но я, — Таксист отдернул ладонь от денег, как от ядовитой жабы. — Где я возьму?!
— Ну и ладно. Тогда на вилы, — Грек жизнерадостно хохотнул, и его улыбка сверкнула железными фиксами.
