Принц приливов - Конрой Пэт (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
Шериф Лукас подошел к моему брату и защелкнул наручник у него на запястье. Потом шериф и два его помощника, грубо толкая, погнали Люка к выходу. Собрание закончилось, и никто из сотен присутствующих вслух не выразил протеста. Возможно, кто-то и был взбешен происшедшим, но внешних выплесков не было.
На Люка завели дело. У брата взяли отпечатки пальцев. Его обвинили в террористических угрозах в адрес федеральных властей и властей штата. Помимо этого, в подстрекательстве к отделению округа от штата Южная Каролина. Люк заявил, что более не подчиняется ни федеральным законам, ни законам штата и в возникшем конфликте между округом Коллетон и Соединенными Штатами считает себя военнопленным. Он назвал свое имя, звание, личный номер и, сославшись на положения Женевской конвенции по обращению с военнопленными, отказался отвечать на все прочие вопросы.
Через день в газете «Чарлстон ньюс энд курир» появилась ироничная статья о том, как шериф Коллетона впервые за более чем сто лет, прошедших со времен Гражданской войны, разогнал собрание сепаратистов. В магазинах на улице Приливов никто не раздавал петиции об отставке правительственных чиновников. Никто не ходил с зелеными нарукавными повязками, демонстрируя свое несогласие с «Коллетонским речным проектом». Всего один человек принял слова Люка всерьез, и теперь он находился в тюремной камере с видом на реку.
Война, объявленная Люком, началась.
Мать попросила меня пойти вместе с ней к Люку. Я нехотя согласился. Брат уже целые сутки находился под арестом. Мать держала меня под руку. Мы шагали по притихшему городу. Свет, льющийся из окон домов, казался мне тусклым и безжизненным. Старинные особняки, которые я всегда считал вечными, вдруг превратились во что-то хрупкое и эфемерное вроде любовного послания, написанного на снегу. Под уличным фонарем стоял бульдозер — молчаливое напоминание о скорой участи Коллетона. Застывший механизм чем-то напоминал насекомое или самурая. К его блестящему щиту прилипли комья земли — кровь моего родного города. Мы шли молча. Мне казалось, что я разматываю тонкое полотно истории своей семьи. Недавний дождь освежил воздух, наполнив его дурманящими ароматами растений. Темнели длинные ветки вольнолюбивых глициний, сильно пахли розы на своих клумбах-медальонах. Что ожидает эти сады? У меня сердце сжималось от чувства невосполнимой утраты. Я страдал оттого, что не могу сказать матери ни одного доброго слова. Будь я в достаточной степени мужчиной, я бы обнял мать и заверил ее, что понимаю все ее поступки. Но если вы имеете дело с Томом Винго, знайте, что этот парень всегда найдет способ выкинуть какой-нибудь дешевый трюк и вырубить на корню любые прекрасные качества, которые могут быть присущи взрослому мужчине. Моя зрелость была такой же фальшивкой, как сверкающие стволы пушек нашего округа. Мы капитулировали, не сделав из них ни одного выстрела.
У входа в тюрьму мать стиснула мне руку.
— Том, прошу тебя, поддержи меня. Понимаю, ты обижен, но я боюсь за Люка. Я-то его характер изучила лучше, чем кто-либо. Он всю жизнь искал себе дело, ради которого можно умереть. И теперь он думает, что нашел его. Мне страшно, Том. Если мы не остановим Люка, мы его потеряем.
Из зарешеченного окна камеры брата лился лунный свет, разделяя пол на восемь почти ровных квадратов. Дверь тоже имела решетки. Шериф проводил нас и удалился. Люк стоял к нам спиной, глядя на реку. Лунное сияние обрамляло его волосы, шею и плечи. Равные промежутки света и теней на его спине напоминали фортепианные клавиши. Я смотрел на мускулы брата и думал, что вряд ли существует более прекрасное мужское тело. Мышцы Люка не были набрякшими шарами; они располагались равномерно и симметрично. От брата веяло холодной решимостью. Его ярость буквально ощущалась в воздухе, а напряженные плечи подтверждали это наглядно. Он слышал, что мы пришли, но не повернулся, чтобы поприветствовать нас.
— Здравствуй, Люк, — неуверенно начала мать.
— Привет, мама, — ответил он, не спуская глаз со сверкающей реки.
— Чувствую, ты до сих пор сильно злишься на меня, — попыталась разрядить тягостную обстановку мать.
— Да, мама, — согласился Люк. — Сколько времени ты уже знала о планах федералов? Когда Ньюбери поделился с тобой этим чертовым проектом? Когда вы оба задумали отобрать у отца единственную ценность?
— Я заработала право на Мелроуз, — возразила мать. — Этот кусок земли оплачен моей кровью.
— Ты беззастенчиво украла его, — отрезал Люк. — И не жди, что твои дети будут тебя за это любить.
— Глупо бороться со временем, Люк. Мелроуз и все прочие острова — в прошлом. Коллетон тоже в прошлом. Нам всем нужно смотреть в будущее.
— Как? — спросил Люк, обращаясь не к матери, а к реке. — Как, если тебе не на что оглянуться? Человеку необходимо место, откуда он вышел. А у нас там — ничего, кроме знака с надписью «Не приближаться!».
— Интересно, кто тебе придумал вчерашнюю речь? — поинтересовалась мать.
— Никто. Я ее сам написал. Так думаю только я один.
— Слава богу, у других хватает здравого смысла. Но все-таки кто-то помогал тебе? Кто? Ответь, не бойся.
— Ты меня всю жизнь считала дураком, а я этого не понимал. Ты сумела меня убедить в моей недалекости. Я ощущал себя тупым и в школе, и когда был рядом с Томом и Саванной. Теперь-то я осознаю, что совсем не глуп. Я вижу мир не так, как большинство людей. У меня другой угол зрения. Я не могу похвастаться разносторонностью. Кто-то умеет делать сотню разных дел, а я — всего четыре или пять. Но зато я довожу их до конца. Признаюсь тебе, слова о том, что Книга Бытия — книга притч, не мои. Я слышал их в проповеди Амоса. Он произнес ее незадолго до смерти, в той церкви, где мы его отпевали. И мне очень-очень понравилась та проповедь.
— Ты хочешь меня убедить, что Амос говорил о плутонии и именовал его запретным плодом? — язвительно уточнила мать.
— Нет, эту часть я немного изменил. Амос называл запретным плодом кондиционеры воздуха. Но в сравнении с плутонием кондиционеры — просто игрушки.
— Правительство лучше знает, что надо делать, — уже мягче сказала мать. — Эти заводы нужны для национальной безопасности.
— С каких это пор правительство лучше знает, что надо делать? — устало возразил Люк. — Что именно оно знает лучше? С теми же словами ты провожала меня во Вьетнам. С теми же дурацкими словами. И я поехал истреблять крестьян. Они были настолько бедны, что хотелось плакать. Я щадил тебя и врал, что не участвую в боевых действиях. На самом деле я убивал этих нищих крестьян, их скот, жен и детей. Я уничтожал все, что двигалось. Я даже прикончил пару солдат. И все это я делал, потому что мое правительство лучше знало, зачем отправило меня во Вьетнам. А теперь я стою здесь, перед тобой, и утверждаю с полным основанием: правительство ровным счетом ничего не знает. Правительство всегда жестоко. Только ведет себя в разных случаях по-разному. Я сам это понял. Если правительство кормит нищих, это не из-за доброты, а от страха. Правительство боится, как бы народ не поднялся и не перерезал глотки чиновникам. Правительство пугает нас Россией. Знаешь, что я думаю о России? Я думаю, что она дерьмо. И Америка тоже дерьмо. И вьетнамское правительство, которое я помогал защищать, дерьмо. Северный Вьетнам — дерьмо. Знаешь, мама, почему я воевал во Вьетнаме? Если бы я отказался, меня бы упрятали в тюрьму. Широкий выбор, правда? По той же причине я плачу налоги: если я перестану это делать, меня посадят за решетку. А теперь, если я захочу вернуться на остров, где родился, мое прекрасное правительство и за это предоставит мне камеру. Стоило мне вчера напомнить людям о Декларации независимости, как наше сказочно справедливое правительство бросило меня сюда.
— Сын, ты не можешь бороться с законом, — заметила мать.
— С чего ты взяла, что не могу? Я сражался с Вьетконгом. Значит, смогу и с законом.
— Люк, ты вбил себе в голову, что можешь заставить мир быть таким, каким хочешь его видеть. — Мать наклонилась к прутьям дверной решетки. — Ты прямолинеен, упрям и…
