Бита за Рим (Венец из трав) - Маккалоу Колин (мир книг TXT) 📗
— Перестань играть словами и продолжай!
— Извини, Гай Марий.
— Ну?
— Катон-консул остался цел и невредим, но счел, что его dignitas и auctoritas пострадали нестерпимо. И вместо того чтобы предать инцидент забвению, он заковал Тита Тициния в цепи и отослал в Рим с письмом, в котором требует, чтобы Сенат судил старого центуриона за подстрекательство к мятежу. Тит Тициний прибыл сегодня утром и вот сидит в Лаутумии.
Марий начал подниматься.
— Хорошо. Это оправдывает наше решение выйти завтра утром, Цезарь-младший, — согласился он с беззаботным видом.
— Мы пойдем посмотреть, как там дела с Титом Тицинием?
— И заглянем в Сенат, мой мальчик, — я, во всяком случае, собираюсь именно туда. А ты сможешь подождать в вестибюле.
Юный Цезарь подхватил Мария и машинально придвинулся, чтобы принять на себя вес его беспомощной левой стороны.
— Не надо этого делать, Гай Марий. Он предстанет перед плебейским собранием. Сенат не хочет им заниматься.
— Ты — патриций, тебе нельзя находиться в комиции, когда там собирается плебс. И я в моем нынешнем состоянии этого тоже не могу. Поэтому мы подыщем себе хорошее место на ступенях Сената и будем наблюдать весь этот цирк оттуда, — пояснил Марий. — О, мне это будет полезно! Цирк на Форуме гораздо лучше всего прочего, что только могут выдумать эдилы, устраивая игры!
Если Гай Марий когда-либо и сомневался в том, что он выплыл на самую вершину власти на волне народной любви, то эти опасения должны были бы полностью развеяться следующим утром, когда он выбрался из своего дома, чтобы преодолеть крутой спуск Аргилета и через Фонтинальские ворота выйти на нижний конец Форума. В правой руке у Гая Мария имелась палка, а с левой стороны его подпирал мальчик, Гай Юлий Цезарь. Вскоре Гая Мария тесной толпой окружили мужчины и женщины со всей округи. Его приветствовали, многие плакали. При каждом его тяжелом шаге — он не шел, а скакал, сильно выбрасывая вперед правую ногу и приволакивая левую, — толпа шумно подбадривала старого полководца. Весть начала обгонять их, такая радостная: «Гай Марий! Гай Марий!»
Когда он вступил на Нижний Форум, приветствия стали оглушительными. Пот стекал на знаменитые густые брови. Навалившись на Цезаря-младшего так тяжело, как никогда раньше, хотя об этом не догадывался никто, кроме него самого и Цезаря-младшего, Марий проковылял вокруг колодца комиций. Человек двадцать сенаторов кинулись, чтобы поднять его на подиум Гостилиевой курии, но Марий отстранил их и с ужасным усилием, шаг за шагом, проделал весь путь наверх. Ему принесли курульное кресло, и он опустился на сиденье, не пользуясь ничьей помощью, кроме мальчика.
— Левая нога, — проговорил он, тяжело дыша.
Юный Цезарь сразу понял, опустился на колени и вытащил беспомощную конечность вперед, пока она не оказалась, как положено при классической позе, впереди правой, затем взял безжизненную левую руку и положил ее поперек коленей, спрятав неподвижно сжатые пальцы в складки тоги.
Гай Марий сидел теперь более величественно, чем любой царь, склонив голову в знак признательности за приветствия, а пот катился по его лицу и груди, работавшей, словно гигантские мехи. Плебс был уже созван, но все до одного мужчины в колодце комиций повернулись к ступеням Сената и приветствовали Мария, после чего десять народных трибунов призвали всех прокричать в честь Гая Мария троекратное «ура».
Мальчик стоял рядом с курульным креслом и смотрел вниз, на толпу; он впервые переживал ту необычайную эйфорию, которую могут создавать люди, объединившись в таком количестве. Щекой он словно ощущал щекотание лести, потому что стоял так близко к ее источнику и понимал, что такое быть Первым Человеком в Риме. И когда возгласы наконец затихли, чуткое ухо юного Цезаря уловило бормотание и шепоток: «А кто этот очаровательный ребенок?»
Гай Юлий Цезарь знал о своей красоте; знал он и о впечатлении, которое производил на окружающих, и поскольку ему нравилось нравиться, ему нравилось и быть красивым. Однако если бы он забыл, зачем находится здесь, его мать была бы недовольна, а он не любил огорчать ее. Слюна собралась в вялом углу рта Мария, ее требовалось вытереть. Цезарь извлек «Мариев носовой платок» из складки своей детской тоги с пурпурной каймой и, пока толпа вздыхала в заботливом восхищении, промокнул пот на лице Мария и одновременно вытер струйку слюны, пока никто ее не заметил.
— Проводите ваше собрание, трибуны! — крикнул Марий, как только его дыхание выровнялось.
— Введите арестованного Тита Тициния! — приказал Пизон Фругий, председатель коллегии. — Народ собрался здесь по трибам, дабы решить судьбу некоего Тита Тициния, центуриона в легионах консула Луция Порция Катона Лициниана. Дело Тициния было передано нам, равным ему, Сенатом Рима после должного рассмотрения. Консул Луций Порций Катон Лициниан утверждает, что Тит Тициний пытался поднять мятеж в армии, и требует, чтобы мы поступили с ним по всей строгости закона. Так как мятеж является изменой, мы должны решить: жить ли Титу Тицинию или умереть.
Пизон Фругий замолк, ожидая, пока арестованный, крупный мужчина лет пятидесяти, одетый только в тунику и закованный в цепи, будет приведен на ростру и поставлен впереди, сбоку от Пизона Фругия.
— Народ Рима, консул Луций Порций Катон Лициниан в своем письме сообщает, что выступал перед легионами, и в тот момент, когда консул обращался к этому законно созванному собранию, Тит Тициний поразил его метательным снарядом, брошенным рукой, и тем подстрекнул остальных находившихся вокруг него делать то же самое. Письмо скреплено консульской печатью.
Пизон Фругий повернулся к узнику:
— Тит Тициний, что ты на это ответишь?
— Это правда, трибун. Я действительно поразил консула метательным снарядом, брошенным рукой. — Центурион помолчал, а потом продолжал: — Комком мягкой земли. Таков, трибун, был мой метательный снаряд. И когда я бросил его, все вокруг меня стали делать то же самое.
— Комок мягкой земли, — медленно повторил Пизон Фругий. — И что же заставило тебя метнуть такой снаряд в твоего командира?
— Он называл нас деревенщиной, жалкими червями, тупыми захолустными болванами, непригодным для работы материалом и еще многими оскорбительными именами, — крикнул Тит Тициний своим строевым голосом. — Я не обратил бы внимания, если бы он назвал нас mentulae и cunni, трибун, — это нормальный разговор полководца со своими солдатами. — Он набрал воздуха в легкие и прогремел: — Если бы мне попались под руку тухлые яйца, я бы с большей охотой забросал его тухлыми яйцами! Но комок мягкой земли — тоже подходящая вещь, и земли там было предостаточно. Мне все равно, повесите вы меня или сбросите с Тарпейской скалы! Потому что если мне опять попадется Луций Катон, он получит то же самое, но в большем количестве — и это факт!
Тициний повернулся к ступеням Сената и, гремя цепями, указал на Гая Мария:
— Вот здесь сидит полководец! Я служил у Гая Мария легионером в Нумидии, а потом в Галлии, уже центурионом! Когда я уходил в отставку, он дал мне участок земли в Этрурии, выделив его из собственных поместий. И я скажу вам, что Гай Марий никогда не оказался бы засыпанным комками земли! Гай Марий любил своих солдат! Он никогда не презирал их, как Луций Катон! Гай Марий никогда не заковал бы человека в цепи и не отослал бы его на суд гражданских лиц в Рим только за то, что человек в него чем-то бросил! Полководец попросту начистил бы физиономию этому человеку! А Луций Катон — не полководец, и с ним Риму не одержать никаких побед! Полководец сам разбирается в своих непорядках. Он не перекладывает своих дел на собрание триб.
Наступила мертвая тишина. Когда Тит Тициний кончил говорить, никто не проронил ни слова. Пизон Фругий вздохнул.
— Гай Марий, что бы ты сделал с этим человеком? — спросил он.
— Это центурион, Луций Кальпурний Пизон Фругий, и я знаю его. Он сказал чистую правду. Он слишком хороший солдат, чтобы вот так запросто терять его. Но он засыпал своего командующего комками земли — и это дисциплинарный проступок, независимо от того, какой причиной он вызван. Тит Тициний не может возвратиться к консулу Луцию Порцию Катону. Это было бы оскорблением для консула, который уволил этого человека со службы, отослав его к нам. Я думаю, мы сослужим наилучшую службу интересам Рима, отправив Тита Тициния к другому командующему. Могу ли я дать совет вернуть его в Капую, чтобы он приступил там к своим прежним занятиям?
