Наваждение (СИ) - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Фрося дрожащими руками отворила дверь, но сказать ничего не смогла, так как челюсть у нее ходила ходуном из стороны в сторону и не слушалась хозяйку совершенно. Служанка только моргала длинными ресницами и напоминала быстро-быстро жующую жвачку телушку.
Ирен вбежала в квартиру и, как всегда, остановилась на пороге.
Софи сидела в кресле и пила чай маленькими глотками. Чашку она держала на весу и потому видно было, что рука ее не дрожит вовсе. На диване расположилась связанная по рукам и ногам Люба Златовратская с белой холстинной повязкой на голове. По всей видимости, она была без сознания, во всяком случае, глаза у нее были закрыты. На столе, рядом с блюдечком с сахаром, лежал маленький черный револьвер.
Увидев Ирен и маячившего за ее плечом Костю, Софи отставила в сторону чашку, поднялась и сказала ровным, почти ничего не выражающим голосом:
– Здравствуй, сестра! Здравствуйте, Константин!
– Софи, ты жива… – сказала Ирен и заплакала. Ряжский развернул ее к себе и обнял.
– Ну конечно, жива, – непонятно к кому обращаясь, сказала Софи. – Что со мной сделается?
Чуть позже Ирен перестала плакать, как-то странно огляделась и спросила:
– Софи, а где сейчас Милочка?
– В Люблино, вместе с Павлушей и прочими. А что?
– Ты уверена?
– Ну разумеется. Куда и зачем она могла бы оттуда двинуться?
– Понимаешь, мне кажется… мне кажется, что она где-то здесь, рядом… прямо на улице…
– Милочка в городе? Ночью? На улице? Что за чушь?! – резко спросила Софи, прямо на глазах выходя из оцепенения.
– Вы знаете, Софи, я не стал бы отмахиваться… – вздохнул Константин. – Вот это, – он указал глазами на лежащую на диване женщину. – Ирен почувствовала за много верст отсюда… Так что…
– Хорошо, – тут же согласилась Софи. – Ирен, ты можешь… ну, хоть приблизительно указать мне, где она сейчас находится? Да? Тогда мы едем туда немедленно… Дворник позовет полицию. Ты, Фрося, впустишь их и все объяснишь. Все показания мы дадим утром, когда отыщем Милочку, или убедимся, что с ней все в порядке… Ирен! Она что, там, на улице, одна?
– Н-нет… – пробормотала Ирен, словно прислушиваясь к чему-то. – Она не одна. И ей, в общем, не так уж и плохо… Сейчас…
– Едем! – решительно сказала Софи. – Ирен, уйди с порога. Надоело.
– Надоело – что? – удивленно переспросила Ирен.
Софи, одеваясь, не ответила.
Над горизонтом низко стояло большое черное облако со щупальцами растопыренными в разные стороны. Угрюмые зимние зарницы вспыхивали на его краях. Небо вокруг казалось выбеленным. Дорога, обрамленная лесом, поднималась прямо в край тучи. Все было смутно и необычно, но ум Ефима работал с полной ясностью.
«Если гимназист Кока теперь умрет, то я тоже дальше жить права не имею. Застрелюсь и всему конец.»
От этого решения накатило такое облегчение, как будто бы в голове разорвалось что-то туго натянутое и причиняющее боль.
Но тут же вдруг пришла ужасная мысль: что, если отравленные конфеты остались в петербургской квартире, и их теперь съест та сибирская девушка с огненными волосами, которая обучается музыке. Или ее брат из тени… Отчего же он у них не спросил, не убедился?!
Не в силах более сдерживаться, Ефим застонал сквозь стиснутые зубы. Потом откинулся назад и прикрыл глаза.
Увидел Софи Домогатскую в красном платье и подаренном им рубиновом ожерелье. И на той же картине брата Михаила – тяжелого, уродливого, неуклюжего на первый взгляд. Они стояли – врозь, и даже не глядели друг на друга.
«Так и есть, – подумал Ефим. – Так и есть. Зря я… все – зря…»
Среднего роста, светловолосый юноша с едва пробивающимися усами и бородкой, но взрослым взглядом знакомых глаз вышел ему навстречу.
– Алексей Павлович Домогатский, – представился он.
– Евфимий Людвигович Шталь, – поклонился Ефим.
– Проходите, пожалуйста. Чему обязаны визитом? – юноша оставался напряжен, и этого нельзя было не почувствовать.
– Я беспокоюсь о здоровье Коки, Николая Неплюева, – напрямую (к чему теперь хитрить?) сказал Ефим. – Узнал в городе, на квартире, что он болен и отправлен в имение… И вот…
Удивление на лице Алексея Домогатского усилилось, однако воспитание не позволило облечь его в слова.
– Прошу вас…
– Скажите же: что с Николаем? Это… серьезно? Я могу его видеть? Говорить?
– Ну разумеется, – Алексей пожал неширокими плечами. – У Коки была небольшая лихорадка, кашель, горло распухло… Нынче уже полегче стало… Я пойду, сейчас же предупрежу его об вас… Вы ведь знакомы?
– Д-да… – Ефим опустился на стул и закрыл лицо ладонями.
– Что с вами? – растерялся Алексей. – Вам плохо?
– Нет, нет, – поспешно возразил Ефим. – Мигрень, понимаете… В дороге ветер…
– А-а, – с сомнением протянул Домогатский. Видно было, что происходящее нравится ему все меньше и меньше.
Ситуацию разрешил сам Кока.
Он выбежал в верхнюю гостиную прямо в нательной рубахе и поспешно накинутой на плечи байковой курточке. Порывисто кинулся к гостю, потом остановился, словно кто-то невидимый крикнул ему, как лошади «Т-тпру!»
Почти минуту длилась немая сцена.
Потом Ефим, не в силах долее молчать, спросил:
– Кока, а конфеты?
– Я не передал, простите! – мальчик расплылся в улыбке оттого, что нашлось наконец, о чем говорить. – Видите, заболел некстати, а тетя Софи сюда не приезжала на этих днях. Но они у меня в целости, не думайте…
– Где?
Алексей тревожно крутил по-юношески тонкой шеей.
– Да наверху же! – воскликнул Кока, голос его был хриплым от воспаления в горле. – Пойдемте ко мне. Я вам покажу, как я коллекцию разместил. У меня нынче все по классам… Или вам с пути отдохнуть надо? Вы ведь погостите у нас теперь, правда? Коли уж вы такую дорогу… Я и подумать не мог… Леша, барон ко мне приехал, ты такое себе представить можешь?
Алексей вполне искренне помотал головой.
– Не могу совершенно.
– Пойдем к тебе, Кока, – сказал Ефим. Ему не терпелось увидеть злосчастные конфеты.
– Мы подумали, что надо вас предупредить, – объясняла Соня. – Вдруг это и правда опасно. Но Петра Николаевича не было, а Мария Симеоновна… я ее, если честно, побаиваюсь… Вот мы и решили… Милочка сказала, что она дорогу найдет. Стеша осталась нас прикрывать, если хватятся, и Карпушу сторожить. А Джонни сам попросился, я его и взяла, чтобы ему не страшно за нас было…
– А ты? Как же ты сама? – с интересом спросила Софи. – Ты же боишься незнакомых людей, улиц, площадей, городов… Всего! Как же ты решилась?
– А что было делать? – пожала плечами Соня. – Я – самая старшая. Я и должна была…
– И как? Как тебе было? Здесь, в городе? У тебя такое лицо, как будто бы с тобой этой ночью что-то произошло… Ты… вы повстречали кого-нибудь?
– Да, вы правы, – сказала Соня. – Я повстречала ночной ветер, одиноко странствующий по городу…
– Ишь ты, – усмехнулась Софи. – Значит, наш город принял тебя, и поделился с тобою своей силой. Гордись, он принимает далеко не всех… И что же теперь?
– Теперь я могу вернуться назад, к Матюше, и быть с ним…
– Ты хочешь этого?
– Всею душою…
– Не жалко будет уезжать?
– Это всегда со мной…
– Ты, конечно, права, девочка. Я представляю себе, как обрадуется Матюша…
В полицейском участке, рядом со следователем, на облупившемся стуле сидел Густав Карлович Кусмауль. Под стулом, вытянувшись и завалив на сторону зад, расположился такс Герман, округлившийся боками и оттого похожий на изрядное изделие немецкой колбасной лавки. Смотрел такс подозрительно.
– Густав Карлович, вы?! – воскликнула Софи. – Вот удивительно!
– И вы… – улыбнулся Кусмауль. Улыбка его была похожа на складку на брюках. – А я, знаете ли, отчего-то вовсе не удивлен…
