Чужое сердце - Градова Ирина (полные книги TXT) 📗
– Ох, Артем Иванович, – недоверчиво покачал головой Павел. – И не такое, знаете ли, бывает – уж поверьте моему опыту! Известны случаи, когда родители годами дурили следствие, и никто не мог поверить, что они и в самом деле имеют отношение к преступлению. Правда обычно открывалась по чистой случайности, с появлением ранее не опрошенных свидетелей.
– Послушайте, но как же тогда быть с возвращением Владика?! – сочла я нужным вступиться за Елену. – Если Красина или Лавровские и в самом деле причастны, то почему дети-то вернулись? По всем законам жанра они должны были бесследно исчезнуть, а родители, поплакав для протокола, вернулись бы к своей нормальной жизни.
– Как бы там ни было, – сказал майор, – сейчас Елена Красина в больнице, дежурит возле сына. Ему может понадобиться пересадка спинного мозга, а не только кровь. Врачи ждут результатов анализов.
Только бог знает, что пережила Елена за все то время, что о Владике не поступало никаких известий! Сначала его украли, потом ее заставили поверить в то, что похитители потребуют выкуп (это у нее-то, простого учителя, считающего каждую копейку и подрабатывающего везде, где только можно!), а затем вообще обвинили в самом страшном грехе.
Каждый раз, работая с ОМР, я обещала себе, что не стану воспринимать наши расследования как что-то личное, и каждый раз эти обещания не выполнялись. То, что случилось с Толиком и Владиком, не могло обойти меня стороной.
Я обожаю пятницы. Раньше мне было все равно, ведь выходные случались и среди недели. Но теперь пятница олицетворяла собой не просто день перед уикендом, она стала чем-то вроде праздника. У нас с Олегом вошло в привычку после работы отправляться в большой торговый центр, находящийся по дороге домой. Как правило, мы проводили там несколько часов. Одной из многочисленных хороших черт Шилова была терпимость к моим маленьким слабостям. Я – законченный шопоголик, хоть мне и стыдно в этом признаваться. К счастью, у меня мало времени для того, чтобы тратить деньги, иначе они вообще не задерживались бы в моем кошельке. Но по пятницам я позволяю себе «уходить в отрыв», и Олег, надо отдать ему должное, не мешает мне это делать. Конечно, он не ходит со мной по бутикам, не ожидает часами, пока я примеряю шмотки и верчусь перед зеркалом, – нет. Он просто дает мне время насладиться любимым делом, а сам отправляется в продуктовый отдел, где затаривается овощами, фруктами, чаем, кофе и прочей снедью, а потом усаживается в кафе, где ожидает моего возвращения. Я прибегаю всегда с опозданием, нагруженная пакетами с заветными кофточками, шарфиками и обувью, и мы обедаем, разговаривая обо всем, что произошло за неделю, ведь частенько Шилов и я не успеваем поболтать, хоть и живем в одной квартире. Оба устаем и порой просто не хотим вспоминать о работе, особенно когда дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Но в пятницу, в ожидании двух свободных дней, мы бываем откровенны друг с другом и не жалеем времени на обсуждение самых разных тем.
Вот и теперь, сидя в маленьком китайском кафе, среди большого количества других людей, я рассказывала Олегу о том, чем сейчас занимаюсь.
– Это отвратительно! – сказал он, когда я дошла до описания состояния Владика. – Агния, тебе не кажется, что вы влезаете в дело, которым должны заниматься другие люди? Ты хоть понимаешь, какие деньги крутятся в этом бизнесе? А это означает, что соваться туда опасно!
– Но у тех, кто должен этим заниматься, как ты говоришь, почему-то руки оказались коротки! Вместо того чтобы прислушаться к голосу разума, милиция начинает разрабатывать самую легкую версию: они едва не привлекли родителей за то, что у тех украли детей! Я даже не думала, что торговля органами ведется в таких масштабах. Нет, я, конечно, слышала, что время от времени такое происходит, но где-то в других местах, в других странах, и я никак не могла представить, что это может коснуться меня так близко. Оказывается, в России существует огромная проблема и целая разветвленная преступная сеть, которая заполняет вакуум отсутствующих органов для пересадки. А свято место, как известно, пусто не бывает!
Шилов задумчиво посмотрел на меня.
– Ты помнишь громкое московское дело Орешкина в две тысяча третьем году? – спросил он неожиданно.
К своему стыду, я вынуждена была ответить отрицательно.
– Напомнишь мне?
– Там все до сих пор не ясно. Состоялось уже три заседания суда, но каждый раз дело возобновлялось. Самое главное, ни один суд так и не сумел окончательно доказать, что пациент Орешкин действительно был мертв к тому моменту, как у него извлекли почки.
Сторона обвинения настаивала, что он был жив, и приводила показания врачей госпиталя МВД, которых прокурорские работники привезли с собой в нашумевший момент «захвата врачей с поличным». В качестве доказательства была приведена электрокардиограмма, на которой якобы были отмечены четырнадцать секунд самостоятельного биения сердца у Орешкина, когда его уже готовили к изъятию почек.
– Но, – сказала я, – ты ведь понимаешь, что только лишь по ЭКГ, тем более с таким коротким интервалом времени, нельзя утверждать, что человек жив? Отдельные сердечные сокращения могли быть только патологической электрической активностью умирающего сердца в отсутствие кровотока.
– Да, – кивнул Шилов. – Врачи госпиталя МВД в течение сорока минут пытались оживить Орешкина, и у них ничего не вышло. Но обвинение основывалось не только на этом. Прокурор поставил вопрос о том, правильным ли и достаточным ли было лечение пациента Орешкина в больнице. Эксперты заключили: лечение было правильным, но недостаточным. А недостаточным потому, что врачи-реаниматологи сделали все, что было в их силах, за исключением операции. Фактически Орешкин умер бы уже в приемном отделении, если бы его не реанимировала одна из подсудимых врачей. Но она утверждала, что Орешкин из-за низкого артериального давления не перенес бы операции, которая могла ему помочь. Допрашивали кучу народу, и один из свидетелей показал, что один из подсудимых однажды признался ему, что за каждый забор органов получает пятьсот долларов. Еще одна медсестра рассказала, что иногда получала от своего больничного руководства пятьсот рублей премии «в конверте» и думала, что это за участие в операциях по изъятию органов, почему и была уверена, что органы продают. Как раз в то время сменилось руководство Московского центра органного донорства: бывшего директора сняли за систематическое пьянство, поставили женщину, Марину Дронову. Когда начался процесс над «врачами-убийцами», ее называли чуть ли не главным организатором налаженной продажи органов. Тем не менее, ни прокурорская проверка документов центра, ни даже обыск в квартире Дроновой результатов не дали.
– Интересно, – фыркнула я, – а что они надеялись найти в ее доме – почки и печень в холодильнике вперемешку с помидорами и колбасой? А что касается документов, неужели ты действительно веришь, что даже если бы эта Дронова имела отношение к преступлению, то она стала бы вести документацию и хранить ее дома – тем более, зная о начавшемся следствии? К чему ты вообще рассказываешь мне об этом?
– Да к тому, что сейчас в нашей медицине такое творится, что сам черт ногу сломит! Возможно, из-за этого Верховный суд и решил устроить «показательный процесс» над «врачами-убийцами»? Просто потому, что ни милиция, ни прокуратура не в состоянии справиться с разгулом преступности в нашей области?
Я склонна была согласиться. Медицина – сфера специфическая, и, чтобы разобраться в том, что действительно происходит, необходимо хоть немного в ней разбираться. Могу представить, как чувствуют себя следователи и судьи, когда допрашиваемые ими врачи начинают сыпать медицинскими терминами! Я сама врач, и мне обидно слышать то, что порой по телевизору кричат о нечистоплотности моих коллег, взяточничестве, некомпетентности и халатности, которая порой приводит к тяжелым последствиям или даже смерти пациентов. Беда в том, что я знаю: часто это чистая правда, и мне стыдно и больно это признавать, однако закрывать глаза было бы политикой страуса, который прячет голову в песок при малейших признаках опасности. Врачей, честно выполняющих свой долг, подавляющее большинство, но это не значит, что все мы должны набрать в рот воды и блюсти своеобразную омерту, сицилийский закон молчания, благодаря которому итальянскому правительству понадобилось так много времени, чтобы победить мафию. Возможно, дело Орешкина и высосано из пальца – надеюсь, Верховный суд наконец разберется, что правда, а что – показуха. Однако оно ясно показывает одно: процент раскрываемости дел, связанных с медициной, настолько низок, что возникает необходимость в «показательных» судах!
