Львиное Око - Вертенбейкер Лейла (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗

Мне исполнилось шестнадцать.

«Капитан колониальных войск», — прочитала я на странице объявлений в газете «Хет Ниевс ван ден Даг», когда клала ее дядюшке на стол.

«Капитан колониальных войск, приехавший в отпуск в Голландию, подыскивает себе жену». Сердце у меня встрепенулось, словно певчая птица. «Письма, фотографии и т. д. направлять: а/я 206, Гаага».

В тот же день я сфотографировалась в дешевом ателье на улице Ланге Хоут-Страат. На фотографии у меня был непроницаемый взгляд и выглядела я на все восемнадцать. Я отправила снимок на а/я 206, приложив записку: «Была бы рада познакомиться с Вами, капитан колониальных войск». И поставила подпись: «Мата Хари».

Объявление, как мне позднее признался. Руди, было помещено шутки ради. Просто один его знакомый журналист, чудак человек по имени Бельбиан Верстер, запивая шнапс пивом в «Американском кафе» в Амстердаме, пришел к выводу, что Руди должен обзавестись супругой. Руди заявил потом, что разорвал все письма, кроме моего. Решив продолжить розыгрыш и увидев, какая я большеглазая, он ответил мне и прислал фотографию, на ней были офицеры всего полка. «Которого из них вы предпочитаете, Мата Хари»? — приписал он.

«Третьего слева», — ответила я.

Я догадалась, кто он, по фамилии. Определить это было так же просто, как если бы он надел шотландскую юбочку и произнес свое имя — «Мак-Лоуд» — на шотландский манер, а не «Мак-Леотт», как сказал бы голландец. (Хотя их мать была урожденной баронессой Свеетс де Ландас, как сказала его сестра при нашем с нею знакомстве, Руди — вылитый дедушка, тот самый, что командовал бригадой шотландских стрелков, поступивших на голландскую службу еще в 1782 году.) Как бы то ни было, он понравился мне больше всех остальных офицеров, изображенных на фотографии. У него был такой трогательно-важный вид и густые светлые волосы.

Мы переписывались ежедневно. Он жил в Амстердаме, и его беспокоила старая рана. Я жалела его. Он сообщил, что родился в Хеукеломе в 1876 году (прибавив себе два года). Он написал, что годится мне в отцы, а я ответила, что мне по душе зрелые мужчины. Он сообщил, что поступил служить в армию, а не на флот, как ему хотелось. На это я ответила, что люблю армию. Выяснилось, что после окончания офицерского училища в Кампене его отправили в Индию на борту «Конрада», допотопного пассажирского судна, и назначили служить в гарнизон Паданга, Магеланг и Венособе. Я написала, что мне нравятся эти романтические названия, что я читала Уйду, и поинтересовалась, знаком ли он с творчеством этого писателя. После участия в кампании в Атье под командованием генерала ван дер Хейдена он был награжден и встретился со своим однофамильцем. По-моему, это восхитительно — встретиться еще с одним Мак-Леодом, предположила я…

«Возможно, это будет не comme il faut [12], — написала я в конце концов, — но если вы третий слева, капитан Джон Рудольф Мак-Леод, то в следующий четверг я приеду в Амстердам навестить своего отца. Искренне ваша, Маргарита Гертруда Зелле».

«24 апреля в десять утра, — отвечал Руди, — перед Королевским музеем я буду встречать мадемуазель Мата Хари».

Он надел свои медали, а я потратила несколько гульденов из сотни, припрятанной на шляпку с перьями. Аллегорическая фигура Голландии, окруженная статуями Мудрости, Справедливости, Красоты и Труда, возвышавшаяся над главной аркой музея, как бы благословляла нашу встречу. Руди оказался очень высоким, очень худым, держался очень прямо и выпячивал подбородок. Он был великолепен. Совсем не похож на доктора Вета. Я ощущала на себе его взгляд, и мне не было стыдно. Но при этом пульс мой не участился, а замедлился, и я была поражена своим самообладанием.

Капитан Мак-Леод предложил мне свою руку — мускулистую и крепкую. Нога в ногу мы пошагали по западному крылу музея и, пройдя двор, уставленный производящими жутковатое впечатление гипсовыми статуями, и кабинет гравюр, попали в ресторан.

Мельком взглянув на себя в зеркало, я увидела незнакомку с томным взглядом, гибкую, как кошка; овальное лицо, полные губы, волнистые волосы, собранные на затылке в шиньон. Карие глаза блестели точно начищенные туфли, в которых вспыхивали искорки, кожа была золотистая. И спутник у меня был видным, с гордой осанкой.

— Самое забавное, — произнес Руди, когда мы с ним уселись за столик, — это то, что ты еще совсем ребенок.

— Вовсе нет, — ответила я с легкомысленным видом. — Я уже в таком возрасте, что за мной можно ухаживать, красавец капитан, нравится вам это или нет.

— Мадемуазель Зелле, — сказал он, — давайте будем откровенны. Я убежденный холостяк. Но я очарован вами.

— Вам придется сделать вид, что вы за мной приударили, — ответила я. — Моя мачеха не позволяет мне жить в Амстердаме, но я сказала папе, что приличный офицер оказывает мне внимание.

— Третий слева? — засмеялся Руди и откинулся назад, поглаживая свои великолепные усы.

— Фотография вам льстит, — заметила я, чтобы поддразнить его. — Вы не находите?

— А ваша вводит в заблуждение, мадемуазель с младенческим личиком, — парировал он.

Официант принес кофе и вновь отошел. Мы остались одни у окна, залитого дождем.

— Выходит, за мной поцелуй, — дерзко сказала я и, прежде чем он успел что-то ответить, коснулась ресницами его щеки.

— И за мной тоже, — произнес Руди. Приподняв одним пальцем мой подбородок, он прижал свои губы к моим. Вспомнив доктора Вета, я чуть приоткрыла рот.

Пять минут спустя мы решили, что влюбились друг в друга с первого взгляда.

— Если этот мужчина желает просить твоей руки, пусть приедет на паре лошадей, — сказал папа. — Ты ведь моя детка.

— Господи, а что тут такого, если он придет пешком, Адам Зелле? — спросила Хельга. Ей не терпелось сбыть меня с рук. — По одежке встречают, по уму провожают.

— Ей и семнадцати нет. Это девочка. Моя маленькая девочка, — ответил папа.

— В семнадцать я уже была замужем, — возразила Хельга.

— Я требую уважения, — проговорил папа. — Уважения, которое следует выказать отцу моей девочки.

— А какое ты даешь за ней приданое, старый олух? — поинтересовалась Хельга.

— Если бы не я, то и ей откуда было бы взяться, — ответил папа, умевший вывести из себя Хельгу, говоря простонародным языком. — Капитана на мякине не проведешь. Ты только глянь на Герши. — Хельга посмотрела на меня, словно желая сказать, какая я длиннющая, черная и безобразная. Папа хохотнул. — Ты ж за настоящего мужика выходишь, верно, детка?

Оставив их обоих, я написала своему милому капитану, чтобы он приехал на паре лошадей.

Руди должен был сообщить о наших планах своей сестре. По-моему, он опасался, что та станет возражать и поднимет шум. Но вдова Волсинк заявила, что давно желает видеть его женатым.

— Кому же ты передашь свое имя, если у тебя нет законнорожденных детей? Я только надеюсь, что она настоящая дворянка, вот и все.

— Она голландка до мозга костей, — заверил ее Руди. — Хотя и брюнетка. Вели заложить экипаж с парой лошадей, Джинна, и я тебе привезу свою нареченную.

Луиза-Хуана Мак-Леод Волсинк жила в доме № 79 по Ледише Каде, в квартире над лавкой, которую открыла после смерти своего мужа. Она тоже походила на шотландку и также твердила о «клане». Мне она сразу пришлась по душе. Луиза настояла на том, чтобы я переехала к ним, вместо того чтобы оставаться с папой или возвращаться в Гаагу.

— Чем я не дуэнья? К тому же Руди не хочет терять тебя из виду.

Так оно и оказалось. Что бы я ни делала, повсюду меня преследовал взгляд его серо-голубых глаз. Мы подолгу оставались вдвоем, поскольку Джинне приходилось присматривать за магазином, а спать она ложилась рано.

После публикации о нашей помолвке надо было ждать две недели. Мне было приятно находиться в обществе Руди, который все время ласкал меня. Это доставляло мне удовольствие, не то что прикосновения доктора Вета, возбуждавшие меня и одновременно вызывавшие во мне отвращение. Иногда меня тревожила мысль о предстоящей брачной ночи, но я внушала себе, что другие женщины пережили ее и ничего с ними не случилось. Правда, тетушка из Снеека заявляла, что «это отвратительно, но с этим приходится мириться ради блага отчизны». Старательно прочитав все книги, какими увлекалась тетушка, я из них ничего не почерпнула, поскольку дальше невинных ласк в них дело не доходило.