Проклятие любви - Гейдж Паулина (список книг TXT) 📗

– Как ты смеешь прикасаться к моей царственной особе! – закричала она. – Долу!

Он упал в траву, но Тейе успела заметить злобное выражение, промелькнувшее в круглых черных глазах. Аменхотеп сдавленно засмеялся.

– Солнце ищет убежища у женщины-сфинкса, – задумчиво заметил он. – Интересно. Надо спросить оракулов, что это значит.

– Это значит, – резко ответила Тейе, когда насекомое улетело прочь, – что Ра не особенно жаждет разделить с тобой свою священную барку, мой упрямый супруг. Встань, глупый мальчишка.

Она поднялась, носитель опахала тут же подскочил к ней. Пока царская свита кланялась царице, она запечатлела поцелуй на лбу фараона и направилась к себе.

Целый час ее личный писец сидел у подножия трона, скрестив ноги и держа на весу над папирусом тростниковую палочку, пока она мерила шагами залу для приемов, пытаясь сочинить письмо Хоремхебу. Сына под любым предлогом нужно было задержать в Мемфисе, не ранив при этом его чувства. Задача оказалась невыполнимой, и, в конце концов, она приказала командующему просто объяснить Аменхотепу, что, если он появится в Малкатте, его шансы завладеть троном могут упасть. В конце концов, – думала она, пока писец торопливо записывал, – он не ребенок. Он вполне способен понять страх своего отца. Когда папирус свернули и запечатали ее кольцом, а писец с вестником ушли, она упала в кресло, вдруг ощутив усталость. Пиха и Херуф терпеливо ждали новых приказаний, стоя в сгущающейся тени, но она все сидела, медленно обводя взглядом залу. Временами она слышала музыку и взрывы смеха – это с сухим ночным ветерком доносились отголоски праздника из пиршественной залы, где, несомненно, царила Нефертити – грациозная и самоуверенная, величественно притворяющаяся, что не замечает устремленных на нее восхищенных взглядов. Что если фараон вздумает перехватить письмо, – подумала она. – А может быть, и нет. У меня мало секретов от фараона, и он знает их все. Как не хватает сейчас Эйе. Вызвать бы его с праздника, мы бы сели на полу в опочивальне, выпили бы легкого пива, он принялся бы рассказывать смешные и скандальные истории, которых у него всегда было в избытке еще со времен службы в войске фараона.

У двери появился слабый проблеск света, и Тейе, вздрогнув, поняла, что уже совсем стемнело. Это был Хайя, помощник Херуфа в гареме, путь ему освещал носитель факела.

– Говори, – рассеянно разрешила она.

– Царица, мне нужен Херуф. Сцепились две вавилонские жены Великого Гора. Если бы они были жительницами Техен-Атона, я бы мог сам разнять их, но они выше меня по положению. Боюсь, что они покалечат друг дружку.

Тейе кивнула Херуфу.

– Даже если и убьют, мне все равно, но, возможно, тебе стоит пойти, Херуф. Пиха, принеси факел. Я, пожалуй, тоже немного прогуляюсь у озера перед сном.

Она надеялась найти успокоение, но тщетно. Гул праздника преследовал ее всюду, и, когда подвыпившие веселые гости стали постепенно перемещаться из залы в сад за стеной, Тейе I вернулась в свои покои.

4

Начавшиеся в день Нового года праздники Опета и вместе с ними третий юбилей фараона проходили с соблюдением всех церемоний, приличествующих этим торжественным событиям. На седьмой день празднований Амона, покоящегося в золотой божнице, вынесли из святилища карнакского храма и под возбужденные крики толпы поместили в золотую барку; жрецы, одетые в белые одежды, совершали обряд очищения, поливая дорогу перед баркой молоком и вином, струи смешивались и текли розовыми потоками между плитами мостовой. Трепещущие опахала из страусовых перьев укрывали бога от ослепительного дневного света; жрецы-носильщики, истекая потом и пошатываясь под драгоценной ношей, несли барку к священной ладье, качавшейся на волнах у храмового причала, а их собратья воспевали хвалу Амону. Он все еще был могущественным, милосердным богом, гордостью Египта, богом, который благословил великого воина Тутмоса Третьего на покорение диких стран, помог ему создать великую державу и наделил огромными богатствами. Гордые иноземные царевичи смирялись пред живым его воплощением, Аменхотепом, тысячи людей собрались, прославляя его, готовые идти за ним до самого Луксора, к его второму дому.

Как только Амона медленно опустили в позолоченную ладью, рабы на берегу взялись за канаты, и царское судно, стоявшее на середине реки, подняло якоря. По команде ладья неуклюже сдвинулась с места и пошла по воде. На четырех высоких мачтах перед миниатюрным храмом [17] заполоскались на ветру флаги Амона, солнечные лучи отражались от золотой статуи бога, державшего весло, будто он сам греб к Луксору. Толпа у причала стала рассеиваться вдоль берега, люди бежали за ладьей и бросали в воду венки, каждый надеялся накинуть свой венок на одну из бараньих голов с закрученными книзу рогами – древнее изображение Амона-Ра, – украшавших нос и корму. Вокруг ладьи кружили дюжины маленьких лодочек, полных оживленных фиванцев, жаждущих благословения. Люди махали гусиными перьями, протягивали к ладье головы гусей [18] на вытянутых руках, чтобы бог, скрытый от мирской суеты в складках льняного полотнища, мог узреть рвение своих верующих.

За ладьей бога следовали ладьи поменьше, в которых везли его жену Мут и сына Хонсу. Многие придворные дамы изъявили желание сопровождать на ладье вошедшую в моду богиню. Беспрерывно били барабаны, играла музыка, заводили свои песнопения храмовые певчие. На берегу, разложив товар на переносных коробах, трясли талисманами и амулетами бродячие торговцы, зазывая нерешительных покупателей и выкрикивая ругательства вслед тем, кто, отворачиваясь, проходил мимо. У разносчиков еды и питья торговля шла бойчее, потому что многие люди пришли издалека, чтобы занять местечко получше, у самой воды, и теперь были не прочь подкрепиться.

У причала Луксора тоже было людно, но здесь собрались величественные, молчаливые сановники и старшие жрецы. Сам фараон восседал в тени на своем троне и взирал, как неуклюже причаливает увешанная драгоценностями ладья. В этот день у него на плечах лежала леопардовая шкура – убор верховного жреца, а сзади был привязан символ божественности – леопардовый хвост. [19] Если ему и скучно, он умело это скрывает, – думала Тейе, сидя рядом с фараоном и краем глаза наблюдая за выражением его лица. Она заметила, как напряглись мышцы его нижней челюсти – то ли он подавил зевоту, то ли боролся с приступом боли. Священная ладья слегка коснулась причала, и жрецы-носильщики ринулись поднимать божницу. Снова разлилось по камням молоко, и вино, ароматное и соблазнительное, тонкой струйкой потекло в траву. Аменхотеп приподнял ноги, носитель сандалий опустился на колени и разул его, чтобы фараон не осквернил святилище грязью подошв.

В святилище храма вела галерея, где насчитывалось свыше пятидесяти стройных колонн, венчавшихся капителями в форме цветка папируса, созданная сыном Хапу по рисунку фараона. Аменхотеп, традиционно сопровождаемый Птахотепом и Си-Мутом, прошел по галерее в святилище, где совершил кровавый обряд жертвоприношения. Во время заклания он вознес надлежащие моления, потом разоблачился, оставшись лишь в двойной короне и набедренной повязке, и принялся медленно раскачиваться в магическом ритуальном танце, предписанном вековыми традициями. Тейе с волнением наблюдала за ним, опасаясь за его состояние и восторгаясь его непреклонной волей. Когда все закончилось, она с облегчением присела рядом с ним для ритуальной трапезы в присутствии Амона, хотя беспрестанный гул толпы за стенами храма и тяжелый запах горячей крови совершенно лишили ее аппетита.

– Я выполнил свои обязанности на год вперед, – обратился к ней фараон, прихлебывая вино, все еще тяжело дыша и обливаясь потом. – Завтра мы начнем празднование юбилея, а Амон пока побудет здесь. – Он подтолкнул локтем бога, который теперь обосновался на троне, пустующем большую часть года. Золотое изножие Амона утопало в цветах, перед статуей были расставлены пища и благовония, дым воскурений вился у лица, на котором играла легкая улыбка, двойное перо короны вспыхивало в свете факелов. – Как мне жаль его гарем! Бедные маленькие жены и танцовщицы! Они все умрут девственницами. – Не было секретом, что фараон изредка беспокоился о судьбах женщин бога, уединенно живущих здесь и в Карнаке. – Мне будет приятно посидеть рядом с тобой на царской ладье в розовом сиянии рассвета, дорогая Тейе.