Роддом. Сценарий. Серии 17-24 - Соломатина Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Евграфова как током бьёт. Панин понимает природу этого эмоционального всплеска по-своему.
ПАНИН
Прости. С твоим учителем беда… Я к тому, что понимаешь: у Маши вторичная слабость родовой деятельности. Что на фоне асинклитизма…
ЕВГРАФОВ
…является показанием к кесареву сечению со стороны матери и со стороны плодов.
В палату без стука полноправной хозяйкой врывается радостная бодрая Рамиш, очень громко:
РАМИШ
Машка! Как ты?!
Панин и Евграфов обращают гневные взгляды на вошедшую. Чекалина открывает глаза. Выглядит измождённой. Следом за Рамиш тихо заходит Олег, у него выражение лица сочувствующее и извиняющееся. Евграфов встаёт, молча выталкивает их обоих из палаты, но Олегу быстро пожав руку. Плотно закрывает дверь. Возвращается.
ПАНИН
Затягивать не будем. Сейчас пришлю Святогорского.
Чекалина уже пришла в себя, слабая, но всё понимает.
ЧЕКАЛИНА
Сама не рожу?
Панин ласков. Гладит её по руке.
ПАНИН
Конечно сама! Кто же ещё?! Просто – чуть больше акушерского пособия.
Чекалина слабо улыбается, понимая серьёзность вмешательства, грустно шутит:
ЧЕКАЛИНА
Да, такая «ерунда» – брюшнополостная операция.
Панин оптимистичен, как любой хирург с пациентом незадолго до…
ПАНИН
Мы не урологи: брюха не боимся. … Я вас оставлю ненадолго.
Выходит. Чекалина смотрит на Евграфова.
ЧЕКАЛИНА
Как Сазонов?
ЕВГРАФОВ
Пока без изменений.
Чекалина отворачивает лицо к стене, по щеке – слеза. Евграфов шутливо-грозным папой-товарищем.
ЕВГРАФОВ
Манька! Прекрати!
Она старается взять себя в руки, даже пытается шутить, хотя у неё выходит грустно. Для начала чуть хмыкнув:
ЧЕКАЛИНА
Я даже не знаю, от кого из вас дети. Единственное, что известно наверняка – мои!
Евграфову эти слова доставляют мучительную боль, но сейчас его забота – она. Свои метания по любой из причин он откладывает.
ЕВГРАФОВ
Маняша, сейчас ты уснёшь, а проснёшься уже мамой.
ЧЕКАЛИНА
Не так я себе это представляла. Не сейчас. И не так.
ЕВГРАФОВ
Слава богу, жизнь больше наших представлений. Больше, дольше и…
Её настигает схватка, неэффективная – и от того ещё более болезненная. Она пытается сдерживаться – но ей очень плохо:
ЧЕКАЛИНА
Ужасней!
(БЕЛЯЕВ, ПАЛЕЙ, ПАНИН, СВЯТОГОРСКИЙ, МАЛЬЦЕВА.)
Беляев важно сидит за столом на месте Лидваль, барабанит пальцами. За «совещательным» расположились Палей и Святогорский. Заходит Панин. Беляев весь взвивается:
БЕЛЯЕВ
Вы здесь новый человек, Семён Ильич, и уже позволяете себе опаздывать на совещания у начмеда!
Панин не обращает внимания на гневную отповедь Беляева, спокойно обращается к Святогорскому:
ПАНИН
Аркадий Петрович, роженица Чекалина – в операционную. Иди…
Святогорский встаёт, уходит. Панин за ним, не присаживаясь.
БЕЛЯЕВ
Какая операционная?! Где заявка?!
Панин оборачивается от дверей, спокойно, даже доброжелательно:
ПАНИН
Игорь Анатольевич, не плановая. Ургентная.
Выходит. Осталась Палей, смотрит на Беляева насмешливо.
БЕЛЯЕВ
Марина Викторовна! Что у вас в отделении?!
ПАЛЕЙ
С утренней пятиминутки ничего не изменилось. Я пойду работать.
Встаёт. Выходит. Беляев один, с растерянным лицом. В кабинет заходит Мальцева «по гражданке».
МАЛЬЦЕВА
Привет, Беляев!
БЕЛЯЕВ
Здравствуй, Мальцева! Ты чего тут?
МАЛЬЦЕВА
Мне сделали предложение, от которого я не смогла отказаться…
Беляев всё ещё смотрит, не понимая. Мальцева кивает на стопку бумаг на его столе, иронично:
МАЛЬЦЕВА
Начмед по акушерству и гинекологии! … С приказами по больнице не знакомишься?
Беляев хватает стопку бумаг, лежащую на столе перед ним.
БЕЛЯЕВ
Не успел. Столько дел…
Пробегает первый же лист в стопке. Глаза округляются.
БЕЛЯЕВ
Что?! Это же МОЁ отделение!
МАЛЬЦЕВА
(насмешливо) Я говорила Куликовскому то же самое. Но он кричал: «Это МОЯ больница! Это МОЯ больница!»
(ЗИЛЬБЕРМАН, КУЛИКОВСКИЙ, ЖЕНА ЗИЛЬБЕРМАНА, ЛИДВАЛЬ, РЕАНИМАТОЛОГ.)
Зильберман на функциональной кровати, подключенный к ИВЛ. Лидваль стоит у головного конца кровати, втихомолку промокнула глаза. Жена Зильбермана сидит на краешке постели, держит его за руку, спокойна. Реаниматолог стоит у аппарата ИВЛ, подчинён вердиктам главного врача. Куликовский – посреди палаты, – держит в руках ленту ЭЭГ, фактически кричит.
КУЛИКОВСКИЙ
Это моя больница! Здесь я решаю, кто когда умирает! Я созову ТАКОЙ консилиум!.. Не-е-т! Я не собираюсь констатировать смерть на основании дурацких бумажек!
С омерзением отшвыривает от себя ленту ЭЭГ – та падает на пол, на ней монотонные штриховые линии, без всплесков мозговой активности. Куликовский начинает расхаживать по палате. Лидваль с женой Зильбермана переглядываются. Жена ей взглядом-жестом: я уже пыталась, попробуй ты.
ЛИДВАЛЬ
Михаил Александрович, вы оспариваете очевидное…
КУЛИКОВСКИЙ
Ты вообще молчи! Она ему хоть жена! А ты кто?! Бросила роддом! Укатила в Питер. Родила на старости лет… Чего сюда явилась?!
Лидваль прощает ему, все знают его характер. Спокойно, ровно:
ЛИДВАЛЬ
Я приехала проститься с другом и учителем.
Куликовскому уже стало стыдно… Но он горяч. Останавливается, смотрит на Лидваль:
КУЛИКОВСКИЙ
Извини. … Но…
Оглядывает всех.
КУЛИКОВСКИЙ
Никаких заключений, пока в истории не будет записи из Бурденко! Что вы понимаете про мозг?!
Смотрит поочерёдно на Лидваль, на жену Зильбермана. Стучит себя кулаком по лбу:
