О проценте ссудном, подсудном, безрассудном. Хрестоматия современных проблем «денежной цивилизации» - Катасонов Валентин Юрьевич

Денежное обращение — это система обращения «крови» в организме, называемом «национальное хозяйство». Денежное обращение — это важнейшая отрасль инфраструктуры, а инфраструктура, как написано в любом учебнике, может и должна находиться в руках государства. Лишь в некоторых случаях государство может передавать в управление (эксплуатацию) те или иные объекты инфраструктуры (например, дороги, мосты), не теряя при этом права собственности и контролируя деятельность той частной структуры, которая временно управляет объектом (договор концессии).

Вроде всё очевидно. Но «профессиональные экономисты» почему-то «забыли» включить денежное обращение (денежное хозяйство) в состав инфраструктуры. В десятках словарей и учебников даётся примерно одно и то же определение инфраструктуры.

Вот одно из них: «Инфраструктура — совокупность отраслей, предприятий и организаций, входящих в эти отрасли, видов их деятельности, призванных обеспечивать, создавать условия для нормального функционирования производства и обращения товаров, а также жизнедеятельности людей. Различают производственную и социальную инфраструктуру. В инфраструктуру включают дороги, связь, транспорт, складское хозяйство, внешнее энергоснабжение, водоснабжение, спортивные сооружения, озеленение, предприятия по обслуживанию населения. Иногда к инфраструктуре относят науку, образование, здравоохранение»^[501].

Обратите внимание: в состав инфраструктуры включили даже «спортивные сооружения» и «озеленение», а вот денежное обращение из списка отраслей выпало. Забыли? Думаю, нет. «Профессиональным экономистам» просто запретили. Если денежное обращение окажется в списке отраслей инфраструктуры, у людей сразу же возникнет резонный вопрос: а почему эта отрасль не в руках государства? А это крамольный вопрос. Ростовщики вместе с «профессиональными экономистами» уже более века делают всё возможное, чтобы такого вопроса не зародилось в головах студентов, профессоров, политиков, домохозяек и прочих граждан демократического общества.

Денежно-кредитные институты — это не просто важные объекты инфраструктуры, это одновременно стратегически важные пункты управления национальным хозяйством и всей общественной жизнью.

Недаром вождь мирового пролетариата накануне известных событий в октябре 1917 года в списке объектов, которые в первую очередь должны захватить большевики, называл не только мосты, почту и телеграф, но также банки. Ульянов-Ленин прекрасно знал, что такое банки.

В первую очередь, конечно, нужна национализация центральных банков (причём национализация не только и не столько де-юре, сколько де-факто, т.е. выведение центральных банков из-под сегодняшнего эффективного контроля ростовщиков). Во вторую очередь — национализация коммерческих банков.

Что касается национализации центральных банков, то кое-где такие национализации были проведены. Прежде всего, это национализации Банка Англии в 1946 г. и Банка Франции в 1945 г. после прихода левых сил к власти после Второй мировой войны. Однако это были национализации де-юре, но не де-факто. Контроль банковского монополистического капитала над этими центральными банками сохранялся. Такой контроль удалось сохранить благодаря тому, что принимались различные законодательные акты, которые обеспечивали «независимость» центральных банков от правительств (о чём мы уже говорили выше).

Нельзя не согласиться с тем, что было написано в советском учебнике по поводу национализации ряда центральных банков в Западной Европе^[502]:

«Буржуазная национализация центральных банков не является социалистическим мероприятием, как это часто пытаются изобразить буржуазные теоретики. Решающую роль при оценке этого мероприятия играет классовая природа господствующего строя. В Англии, Франции и других странах, где центральный банк был передан в собственность государству, национализация по существу не оказала никакого влияния на буржуазные отношения собственности и распределения общественного продукта. Основные средства производства остаются в руках капиталистов. Национализация была проведена на условиях, выгодных прежним владельцам центральных банков, которые в большинстве случаев получили огромное вознаграждение в виде государственных ценных бумаг. Национализация лишь зафиксировала юридически те связи, которые сложились между центральными банками и другими государственными органами».

Как следует из приведённого отрывка, национализация центральных банков не была «социалистическим мероприятием», т.е. она не посягала на экономическую и политическую власть ростовщиков. Наоборот, её можно назвать своеобразным манёвром, направленным на сохранение этой власти в кризисные моменты истории. То есть её можно назвать «тактической национализацией».

Также нередко происходили и происходят национализации коммерческих банков, которые по своему характеру также являются «тактическими».

Сегодня в условиях кризиса происходит, правда, национализация коммерческих банков в Европе и даже в цитадели мирового капитализма — США. Однако эти национализации являются «тактическими» — они направлены на спасение ростовщиков. При первом удобном случае процесс обратится вспять, т.е. будет иметь место восстановление частного статуса банков (приватизация). Это уже было в Западной Европе после Второй мировой войны: сначала происходила национализация, а затем приватизация кредитных организаций. В связи с ослаблением текущего кризиса кое-какие банки уже восстановили свой частный статус.

Проходят национализации банков и в ряде стран бывшего СССР. Например, проводится частичная национализация четырёх крупных банков в Казахстане. Два из них — БТА и «Альянс» имеют крупную внешнюю задолженность (примерно 2/3 всех обязательств), и государство под давлением западных кредиторов вынуждено идти на поддержку указанных банков. Государство выкупает по 25% акций в банках, но банки имеют опцион (право) на обратный выкуп пакетов акций.

Можно вспомнить также национализацию банков в начале 1990-х гг. в Швеции и Финляндии. Там было национализировано несколько крупных банков, которые получили неофициальное название «плохих банков». «Плохими» их назвали потому, что они стали скупать «плохие» активы частных коммерческих банков, причём по ценам, выгодным для последних. Естественно, что убытки «плохих» банков покрывались за счёт государства, а частные коммерческие банки благодаря такой схеме смогли чрез некоторое время стать рентабельными, т.е. «хорошими».

Очевидно, что для радикальной перестройки денежно-кредитной системы необходимы национализации, ликвидирующие власть ростовщиков. Их можно назвать «стратегическими национализациями».

Мы говорим в данном случае о «стратегической» национализации, которая преследует цель не спасения ростовщиков, а построения новой денежно-кредитной системы. Такая «стратегическая» национализация банков происходила в нашей стране после революции и гражданской войны. Были при этом, конечно, серьёзные издержки. Но время было смутное, да и опыта национализации не было. Не было и чёткого представления, какую банковскую систему надо создавать.

Вот что пишет о национализации российских банков в ходе революции С. Кара-Мурза^[503]:

«Очень важным событием была национализация банков по декрету ВЦИК от 14 декабря 1917 г. Банки — главный системообразующий элемент капитализма (рыночная экономика есть особый уклад, при котором в товар превращаются деньги, земля и рабочая сила). Отмена «продажи денег» — принципиальное условие для обобществления хозяйства в масштабе страны. Поэтому вопрос о национализации банков ставился, начиная с «Апрельских тезисов» Ленина, и вошёл в документы VI съезда партии в августе 1917 г.

• В России положение банков было особым, они контролировались иностранным финансовым капиталом. В России было 8 больших частных банков, из них лишь один (Волжско-Вятский) мог считаться русским, но он был блокирован «семёркой», и капитал его рос медленно. Иностранцам принадлежало 34% акционерного капитала банков. Поэтому их национализация была актом и внешней политики государства. Через банки иностранный капитал установил контроль над промышленностью России, поэтому, затронув банки, Советское правительство начинало огромный процесс изменения отношений собственности, к которому в тот момент оно не было готово.