Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон (книга бесплатный формат .TXT) 📗

На прилавке «Морского бриза» стояла коробка с пластинками молодежной музыки. Чтобы скоротать время (я сказал себе, что жду, когда отец покажется из «Коряги» через улицу), я предпринял исследование современных вкусов Юной Америки. Посмотрим-ка… вот у нас Терри Келлер, «Вместе с летом» — очень мило — «Чужак на берегу» — сочинения — кого? — Мистера Экера Билка. Эрл Грант, «Нежный свинг»; Сэм Кук, «Твист всю ночь напролет»; «Кингстон Трио» — «Джейн Джейн Джейн»… Бразерз Фор… «Хайвеймен» (поют про «Любителя птиц из Алькатраса», балладу, основанную на фильме, основанном на книге, основанной на жизни житуна, который, наверное, и слыхом не слыхивал про «Хайвеймен»…) «Скайлайнерз»… «Джой Ди и Старлайтерз»… [92] Пит Хэнли со своей «Дарданеллой» (это-то как сюда попало?), Клайд Мак-Кто-то просит «Забудем Прошлое» … [93] а вот и номер один в хит-параде кафе «Морской Бриз»: официантка с трехфунтовым носом под тридцатью унциями пудры, под аккомпанемент посудомоечной струи исполняет композицию «Чего торчишь тут?».

Я пробормотал в кофейную чашку:

— Жду, когда милый папочка заберет меня отсюда. — Но это никого не убедило…

Склон звенел надрывным рыданием лесоповала; зуд работы в лесу — будто осы в дощатых стенах. Онемевшие ноги отмечали удары о холодную землю лишь болезненным кряхтением костей. Генри подтащил домкрат к очередному бревну. Джо Бен подпевал своему радио:

Лес бросил в контратаку на защиту своих извечных владений все извечные средства, изобретенные природой: ягодные кусты возводили колючие баррикады; ветер бомбил подгнившими бронебойными сучьями-вдоводелами; валуны молчаливыми надолбами выползали из земли, блокируя дотоле свободное и легкое продвижение; ручейки выползали из своих траншей, обрушивались ледяной бурой лавой… А верхушки огромных деревьев, казалось, цеплялись за самый дождь, миллионами зеленых иголок лихорадочно пришивали себя к небу.

Но деревья продолжали валиться, вздыхая тяжко и протяжно, «каабухаясь» в губчатую землю. Чтоб быть остриженными и распущенными на бревна, стащенными и спущенными в реку с обескураживающей регулярностью. Против всех сил, что могла выставить природа в оборону.

С прошествием часов, отмерянных падениями дерев, эти трое приспособились к рабочим возможностям и недостаткам друг друга. Слов меж ними было мало, изъяснялись они безмолвным языком общего труда, сплачиваясь во все более умелую ударную бригаду, лихо наступавшую на крутой склон. Они стали почти одним человеком, одним тружеником, знающим, как применить свое тело и умение без лишней траты сил и двойной работы разных членов.

Генри выбирал деревья, намечал их путь к реке, ставил домкраты в наиболее подходящие места. И отступал в сторонку. Вона как поехала, а? Можно поиметь их, не имея ничего, акромя опыта и сметки, и черт меня раздери, если не так… Хэнк без устали, как машина, валил и обстригал деревья, и громоздкая пила молнией мелькала в его длинных канатно-жилистых руках; работал он без спешки, но методично, механически и уж конечно брезговал неизбежными для любого другого работяги перекурами, а прерывался лишь, чтоб заправить пилу или вложить новую сигарету в угол рта, когда губы чувствовали слишком близкий жар от прежней, — он доставал пачку из кармана, вытряхивал сигарету, брал ее губами за кончик… и только тогда впервые прикасался к окурку грязной перчаткой, чтоб возжечь им новый дым. Подобные пунктирные паузы были кратки и широко разбросаны по его упрямой трудовой прямой, и он почти ликовал, снова окунаясь в свой ударный ритм — не думать, только работать, как эти, от звонка до звонка, с восьми до пяти, и не брать в голову всякий мусор, пусть лишь меня направят и укажут мне, как лучше. Как было когда-то. Покойно. И просто. (И за все эти часы я даже не вспомнил о Малыше, не задумался, где он сейчас.) … А Джо Бен взял на себя основную долю работы с домкратом, перебегал от одного ствола к другому, там чуть подвернет, тут чуть подтолкнет, и — оп-па! Пошла-поехала, споро-скоро, да по косогору! О'кей — а теперь туда, дальше бревна домкратом низвергать, круть-верть, скрип-кряк-плюх. О да, кайф, кайф! Шуууууум, вниз до речки — и лови еще подарочек, Энди, старина, огромный, как ковчег… и спина его бугрилась горами радостной энергии, и восторг веры рос с каждым новым бултыхом бревна в реку. Кто верует — и горы в море свергнет и сверзнет, и только Богу ведомо, что еще… и он направлялся к очередному бревну — бежал вприпрыжку бескрылой птицей в оперении дерна, хромовой кожи и алюминия, а радио болталось и вопило из-под горла:

И все трое, притершись друг к другу, соединились совершенно… некое подобное и прекрасное единение можно изредка наблюдать в джаз-бэнде, когда у него взаправду получается, когда музыканты свингуют разом, или же когда баскетбольная команда на своем поле и до того выкладывавшаяся из последних сил, внезапно вдохновляется вторым и многими дыханиями, единым дыханием, и разом вырывает победу у пришельцев… ребята знают, что проиграть невозможно; потому что все — передачи, ведение, розыгрыш — каждая крошечная деталька идеально притерта к другим. И когда такое происходит, каждый зритель понимает, что они… будь то пять парней в баскетболе, или четверо в джаз-бэнде, или же трое лесорубов… что они, эта команда — вот сейчас, вот в эту секунду — лучшая в своем роде на всем свете! Но чтобы стать таковой, команда должна задействовать все свои компоненты, и наилучшим образом подогнать их друг к другу — и все их безжалостно бросить на алтарь победы, возводя их к абсолютным вершинам и выше.

Джо чувствовал это единение. И старик Генри. А Хэнк, наблюдая работу своей команды, ведал лишь ее красоту и был до головокружения счастлив, легко и свободно крутясь колесиком этого замечательного механизма. Но не думал о безжалостном порыве. И не думал о том, что они стремятся к своему пику, подобно тому, как машина, что слишком долго несется на полной скорости, продолжает реветь цилиндрами, уже не разгоняясь и не ведая критической точки своего ресурса, и летит мимо нее и к ней с той же скоростью, на тех же оборотах, и в том же ревущем молчаливом неведении. Лишь радио пробивалось сквозь раж лесоповала:

Дымчатая стеклянная дверь «Морского Бриза» распахнулась, и из дождя возник какой-то прыщавый Адонис. Зашел и уселся у стойки рядом со мной, явно замышляя похищение трехнедельной шоколадки с прилавка подле кассы — чревато для него парой месяцев за мелкую кражу и усугублением прыщей.

— Миссис Карлсон… Я тут подумываю прокатиться по реке до Шведской лощины, чтоб с Лили повидаться, и я поеду мимо дома Монтгомери. Это если вы желаете навестить свою маму, — один глаз — на несвежей шоколадке, другой — на еще более несвежей официантке.

— Нет, не сейчас, Ларкин. Но спасибо за предложение.

— Ну тогда ла-ана! — Цап! — Ну, до свида-анья.

Когда он отвернулся от стойки, наши глаза встретились, и мы застенчиво ухмыльнулись друг другу, похвалившись своими тайными грешками. Он поспешил к своей машине, но на улице стоял, колеблясь, несколько минут, тревожась на предмет моей сознательности: не лучше ли вернуться и расплатиться за умыкнутую шоколадку, покуда я не заложил. А в лесу падают деревья, и дождь ломтями кромсает небо… а я в кафе колеблюсь, тревожусь на предмет своей сознательности: в уме ли я, что дурачу себя столь долгим ожиданием папаши?.. В лесу, склонившись над бревном, старик Генри умело заводит домкрат между пеньком и стволом, точь-в-точь как, ей-богу, делал это в былые деньки, хоть, может, и не такой я нынче живчик, как в былые-то деньки… И еще я недоумеваю, почему бы не выйти и не попросить прыщавого воришку подвезти меня. Почему нет? Он едет к дому Монтгомери, прямо мимо нашего дома. Он мой должник, при таком-то компромате на него! Джо Бен сбегает по склону, перепрыгивает через папоротники прямо к сползающему бревну, и втыкает свой домкрат, не дожидаясь остановки, потому что не надо тормозить, когда сомненья прочь, потому что когда не сомневаешься — ты уже у Христа за пазухой, в пуховом платочке, в меховом мешочке… И вот я сполз с дермантинового стула, зачерпнул сдачу из кармана, чтоб оплатить окончательный счет, и поторопился к двери — исполненный решимости сделать ход, покуда порыв не иссяк… А Хэнк выдергивает, пилу из огромного замшелого ствола, едва тот кренится; отскакивает, глядит, как в вышине клонится верхушка, качается, все быстрей, свистит и охает, всасывая серый дождь — и валится, ровно так, как я люблю: просто, прямо — бух! Ну разве не счастье, ну разве не чудо?… и поспешая, я представлял себе: привет, Вив, вот и я; готова ли ты, нет ли! «Что такое?» — восклицает Вив, но то лишь собаки скребутся у крыльца, требуя обеда. Она откладывает расческу, откидывает волосы назад. Ли поддергивает воротник, делая шаг в дождь. Прыщавый парень паникует при его приближении и уносится на своей машине. Хэнк вырубает пилу, чтоб заправить. Прикуривает очередную сигарету, снова заводит четырехсильный движок. Старик Генри жонглирует табачной жестянкой, руки его закоченели. Джо прыгает, спотыкается, падает, жертвуя лоскуток кожи с подбородка настройке громкости на своем транзисторе, музыка обрывается. Внезапное затишье шипит горящим запальным фитилем под сырым небом. Все замирают, замечают эту давящую тишину, но тотчас спохватываются, хватаются снова за работу. Ли бредет по гравию на восток. Вив кормит собак. Хэнк давит большим пальцем кнопку смазки на пиле. Генри заправляет рот порцией табаку, хрипит, сплевывает. Джо Бен снова включает радио, убежденный, что падение, ей-богу, улучшило прием… Бёрла Айвза: