Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Бакин Виктор Васильевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
—
Не мешай! Я пропитываюсь ненавистью!
Информация была ему необходима для творчества.
Есть телевизор — подайте трибуну,
Так проору — разнесется на мили!
Он не окно, я в окно и не плюну —
Мне будто дверь в целый мир прорубили.
Это был ответ поэта на популярный в те годы лозунг «Телевидение — окно в мир», когда поездки за рубеж для 99% советских граждан были так же нереальны, как полеты на Марс. Но даже такое скромное «окно» было доступно далеко не каждому. В стране с самым современным вооружением телевизор был признан «растущей потребностью», но его покупка для многих и в год написания песни (1972), и даже позднее становилась крупным событием.
В августе Высоцкий пишет письмо в Гавр А.Гарагуле:
Дорогой Толя!
Я вспоминаю тебя, и обнимаю, и хочу тебя видеть во всех портах.
Мой адрес: Москва, Малая Грузинская, 28, кв. 30. Телефон 254 75 82.
Сообщи свои дела и расписание. Целуем. Володя, Марина.
Эту квартиру Высоцкий не будет любить. Даже не квартиру, а дом — из-за людей, которые в нем жили. Он его называл «гадюшник». Жильцами, главным образом, были люди искусства, так как это был кооперативный дом от Министерства культуры. Соседями были Александр и Лиля Митта, Никита Михалков... Не ко всем Высоцкий относился одинаково, не каждого принимала душа.
Вспоминает частый и желанный посетитель этой квартиры В.Туманов: «В доме Высоцкого встречаю однажды известного киноактера, повествующего о себе в обычной для «кинозвезд» самоуверенной манере. Володя больше молчит, отвечает мало и неохотно. Чувствуется, визит его тяготит, но законы гостеприимства связывают. После ухода визитера вздыхает:
"Талантливый и умный негодяй опаснее бездарного. Есть люди, после общения с которыми хочется сразу умыться"».
Была и мечта — обмен... И даже был понравившийся двухэтажный кирпичный дом на Сивцевом Вражке с чердаком, пригодным для студии. Но обменяться не успел...
Оставив квартиру с незавершенными переделками, Высоцкий и Влади с младшим ее сыном — Володей — едут отдыхать на Рижское взморье.
В этом году вышла пластинка-спектакль режиссера Б.Тираспольского «Зеленый фургон» по приключенческой повести А.Козачинского. На радио этот спектакль по инсценировке Е.Метельской был записан еще в ноябре 1971 года. Рассказ о борьбе с бандитизмом на заре Советской власти насыщен непритязательным юмором и, хотя был предназначен для детской аудитории, был интересен любому возрасту. Здесь Высоцкий работал в окружении известных актеров О.Ефремова, Е.Весника, В.Абдулова. Свою небольшую роль Красавчика он сыграл отменно! Его герой был близок героям его первых песен — лихим ребятам с улицы, не слишком чтившим Уголовный кодекс, но имевшим свой кодекс чести. В спектакле Высоцкий спел две песни: блатную «Такова уж воровская доля» и — вместе с Абдуловым — свою
«Нет друга, но смогу ли...».
«И МНЕ ДАВАЛИ ДОБРЫЕ СОВЕТЫ...»
Из интервью:
— Вам бы хотелось их опубликовать, издать сборник?
—
Конечно. Это, наверно, мечта, каждого пишущего. Я уже думал об этом, и мои друзья, поэты, обещают помочь. Во всяком случае, нужно поработать: не все, что хорошо звучит, так же хорошо ляжет на бумагу...
Однако сочеталось, казалось бы, несочетаемое — любовь и
«энтузиазм миллионов»
соседствовали с полузапретностью, замалчиванием и практическим отсутствием публикаций в центральной прессе, тем более книг. Но иногда механизмы запрета давали сбои...В этот очень насыщенный событиями год в сборнике «День поэзии — 1975» было напечатано стихотворение Высоцкого
«Из дорожного дневника» («Ожидание длилось, а проводы были недолги...»).
Предыстория публикации такова.Высоцкий уже вошел в тот творческий возраст, когда поэту нужны не обнадеживающие рецензии, не поощрительное похлопывание по плечу, а вынесение его работы на читательский нелицеприятный суд. Он отлично знал о масштабах своей популярности. Но его интересовало мнение признанных мастеров о его поэзии. Причем не в общем, как это однажды сделал Н.Эрдман, и не поощрительное похлопывание по плечу со стороны Вознесенского или Евтушенко. Ему было необходимо узнать о качестве своей поэзии, он нуждался в критическом, профессиональном разборе своего творчества, он хотел вынесения своей работы на читательский нелицеприятный суд. Чтобы писать и дальше, писать лучше... Кто-то должен был сказать ему: «Володя, вы — ПОЭТ». Кто-то должен был помочь ему преодолеть душевные метания — неуверенность в своем даровании, боязнь назвать самого себя поэтом. Казалось бы, что это может сделать Любимов... Но понимание того, что он работал с большим поэтом, придет к Любимову только после смерти поэта. По этому поводу в интервью болгарскому писателю Любену Георгиеву Высоцкий сказал:
«...он считает, что я пишу стихи и чувствую поэзию». «Чувствую поэзию»
— этого поэту было мало...Именно поэтому в прошлом году он напросился вместе с В.Смеховым на встречу с маститыми и очень им почитаемыми поэтами — Д.Самойловым, Б.Слуцким и А.Межировым. Встреча состоялась... Читал свою прозу Смехов. Потом Высоцкий не пел, а тоже читал свои тексты. Читал, очень волнуясь, осознавая, кто перед ним. Поэты высказывали мнение о прочитанном и решали, годится ли это в печать.
В. Смехов: «Более всего автор был изумлен их, поэтов, изумлением... в свой адрес. Они подарили ему анализ его большого, как оказывается, таланта. Они исчисляли звуки, живопись, строй, стиль песен удивительным языком поэтоведения. Большие мастера сопоставляли элементы эстетики Высоцкого с примерами других времен и из других народов... Кажется, этот день одарил Владимира открытием в себе поэтической родословной. Словно свершился обряд рукоположения в Поэты и — связалась связь времен...»
В каких-то воспоминаниях промелькнуло, что Б.Слуцкий отнес в редакцию «Дня поэзии» несколько стихотворений Высоцкого, чтобы «пробить» их в печать. Другой участник встречи А.Межиров опровергает это: «Он хотел, чтобы мы ему сказали, может ли он уйти из театра и существовать (не материально, а духовно, умственно) как поэт. Это было так трогательно и наивно, потому что он это знал вовсе не хуже нас, но он считал, что он этого не знает. Он не притворялся, он считал, что это какое-то разграничение жанров искусства — он поет, а мы не поем.... Не носил Слуцкий стихов Высоцкого в издательство, тот и не просил об этом. Это не так, это беллетристика. Ему нужен был ответ на мучивший его вопрос, просто ответ...»
Помогли другие поэты — Евгений Винокуров и Петр Вегин, бывшие соответственно главным редактором и составителем сборника «День поэзии». Удалось напечатать
«Из дорожного дневника»,
из которого выбросили две строфы.Высоцкий ликовал:
«Старик, здорово размочили!
— говорил он Вегину. —
И славно, что мы с тобой рядом напечатаны!..»
О радости и торжестве Высоцкого по этому поводу вспоминает Л.Филатов: «Володю ведь не печатали. Я видел сборник «День поэзии». При жизни напечатанные его «буквы». Одно стихотворение всего. И помню, как он принес его на спектакль «Гамлет». Я-то, как ни странно, уже был избалован печатью — в Ашхабаде еще в детстве печатал стишки всякие. У меня не было такого отношения к «типографским словам». А у Володи... Я, когда видел его, чуть не расплакался. Он сидел как ребенок, как пацан: такой расслабленный, обалдевший. «День поэзии» лежал на столе и был раскрыт на его стихотворении. И он подходил — но не перечитывал! — брал так бережно, подносил к лицу, вдыхал запах бумаги, типографской краски и не мог надышаться... Это был действительно непередаваемый восторг!..»
Всего поэт смог увидеть в советской печати около 20 своих песен и стихов из написанных им около восьмисот. Причем, кроме упомянутой выше публикации в «Дне поэзии», остальные увидели свет либо в песенниках или на конвертах пластинок, либо в газетах или нелитературных журналах («Турист», «Смена», «Химия и жизнь»).
