Первичный крик - Янов Артур (список книг txt) 📗

Я долго лежал на полу, рассуждая и размышляя о моем бедном папе. Только потом до меня дошло, что я, собственно, делаю. «Господи!» — воскликнул я. «В чем дело?» — встревожился Арт. «Я тут распустил слюни и жалею папу за то, что он так и не стал мне настоящим отцом! Но как насчет меня? Ведь вся эта жалость, которой он удостоился со стороны других, тоже не принесла ему ничего хорошего. Давай, дуй вперед, папочка. Доброго пути! Теперь это не имеет никакого значения. Это твои проблемы, и ты уже ничего не сможешь с этим поделать. Иди, иди, счастливой тебе дороги. Мне это теперь совершенно безразлично. Уже слишком поздно. Прощай, папа. Мне очень грустно говорить тебе это. Ты был исполнен добрых намерений. Но мне пора, я ухожу».

Придя домой, я поел и лег спать. Проснувшись, я испытал такое чувство, словно написал дипломную работу по психологии. Это чувство исторгло у меня слезы радости.

Пятница

Сегодня мы решили сделать перерыв, и я взял своего сынишку Фреда купаться на озеро Грегори. Мы отлично провели время, но я все время испытывал какое?то беспокойство. Мы лежали посреди озера на плоту. Но я никак не мог расслабиться. Меня все время уносило в раннее детство — туда, где мне так не хватало мамочки, а она все не приходила. Ее не только не было физически, она отдалилась от меня и душевно. Ее холодная, отгороженная стальной стеной душа отталкивала всякого, когда дело касалось любви.

Суббота — групповой сеанс

Меня одолела детская тяга к мамочке. Вот к чему весь этот сон о большом страхе. Вот что на меня надвигается, вот к чему я готовился. Я попытался сегодня проникнуть туда, но мало в этом преуспел. Тогда я сделал то, что делал обычно, когда мама отталкивала меня — устроил припадок и выписал в унитаз свои чувства.

Понедельник

Сегодня я вернулся к маме. Я должен почувствовать боль оттого, что меня оттолкнули, подавили и выбросили в одиночество. Я сильно разозлился. Я начал кричать. Я кричал, что ненавижу все это, что я ненавижу маму за то, что она это сделала. Потом я горько расплакался от чувства утраты. Я потянулся к маме, но не ощутил пустоту. Я кричал, плакал, звал маму и ничего не чувствовал в ответ. Я рассказал Арту, как я завидовал другим детям, к которым родители относились тепло и с уважением. Я сказал маме, как тяжело было жить на ее условиях и под ее вечным осуждением. Мне было очень грустно и одиноко.

Вторник

Арт начал сеанс с вопроса: «Как себя чувствуешь?» Я ответил, что чувствую себя довольно паршиво. «Отчего?» «Вчера мне было очень грустно чувствовать себя брошенным и одиноким. Я всегда чувствовал себя ближе к бабушке, чем к собственной маме». «Расскажи мне о бабушке» «О, это была прекрасная душа. Она была терпелива и всегда все понимала. Она никогда не читала мне напыщенных нотаций и не кричала на меня, как моя мать. Когда у меня возникали трудности, я всегда приходил к ней. Она всегда меня выслушивала и чем могла помогала. Когда я заболевал в школе, то переезжал к бабушке, потому что знал, что она не будет на меня злиться, будет поить горячими отварами и целебным чаем и ухаживать за мной. Она отрывала время от своих дел и бросала все, пока я не выздоравливал.

Потом, когда умер дед, она переехала на квартиру. Я ходил к ней и помогал, потому что знал, что она любит, когда к ней ходят, а мне всегда так нравилось, как она ко мне относится, что я был готов делать для нее, все, что только смогу. Потом, после того как она упала и сломала бедро, она еще раз переехала и стала жить напротив церкви, чтобы ей было легче ходить к мессе. Она жила теперь недалеко от моей школы, и я каждый день забегал к ней, чтобы узнать, все лив порядке. Если бы что?то случилось, я мог бы сразу помочь. Я на самом деле любил бабушку. Жаль, что меня не было рядом, когда она умирала». «Так попрощайся с ней сейчас». И я попрощался с бабушкой. Я плакал по ней так же, как плакал по деду — почти также. Я говорил ей, как много она для меня значила. Я благодарил ее за то, что она была добра и ласкова со мной. Я говорил ей, что она всегда будет частью моей души, что я сохраню ее образ до конца моих дней. Я говорил, как мне хотелось обнять ее, быть к ней ближе. Я говорил, как хорошо изливать душу и плакать, потому что она заслужила всю ту любовь и преданность, какую я мог отдать ей. «Легко плакать по деду и бабушке, — сказал я, — но трудно плакать по матери и отцу». ,

«Пусть по маме поплачет ребенок, — сказал Арт. — Просто поплачь о ней».

Я заплакал. Я не произносил никаких слов, ибо прошлой ночью, лежа на диване, я подумал, что слова отводят меня от великого страха и великого чувства. Я жалобно плакал без слов, а потом все внезапно кончилось, как весенний ливень. Это было чистейшее чувство, не было ни слов, ни образов папы или деда, бабушки или мамы. Это была голая потребность. Я плакал всем телом. Все мое тело сотрясалось от рыданий по неудовлетворенной потребности, и слезы текли из глаз, как кровь из открытой раны.

Когда плач прекратился, меня омыло волной счастья. Арт спросил, почему. «Потому что я ощутил свою цельность», — ответил я. «Что ты имеешь в виду?» «О, есть много способов объяснить это. Теперь я могу пройти весь путь к моим чувствам (я имел в виду момент рождения) и не допустить их конфликта. Мне не надо теперь отказываться ни от одного из них, чтобы избежать конфликта. Теперь весь спектр моих чувств в моем распоряжении. У меня есть ребенок, и я хочу как следует позаботиться о мальчике. Я всегда буду рядом с ним и окажу ему помощь всегда, когда это ему потребуется. Вся моя история привела меня к такому решению».

Весь день я чувствовал себя нежным молодым побегом, который только–только показался из?под земли. Все вокруг очень чувствительно меня задевало. Весь день в моей душе прокатывались волны чувств. В тот вечер на групповом сеансе одна женщина сильно плакала от великой боли жизни. Мы решили поговорить о том, как нам, людям, пережившим первичные состояния, жить в этом варварском мире. Я был реально готов к первичному состоянию, но не знал, как в него войти. Мне не хотелось сорваться и этим испортить сцену. Я хотел душой рассказать этой женщине, что я тоже ощущаю боль, но я хочу жить, ибо есть тепло и радость в способности утоления боли, которую мы чувствуем внутри нас. Боль, как и всякое другое переживание, преходяща и кратковременна. Если мы научимся справляться с ней, если научимся любить и лелеять себя, то наша боль, если она действительно первична, сама приведет нас к теплу, любви и радости, независимо от того, что происходит в этом варварском мире. Ибо первичная боль пребывает не в мире, она гнездится в нас самих, в наших телах, где мы можем утолить и умирить ее. Так будет правильно. Жизнь становится реальной проблемой, ведущей нас к смерти только в том случае, если мы вытесняем первичную боль.

Я не стал высказывать все это словами, потому что в этом не было бы никакого прока. Мы все и так слишком много говорим, всегда, даже если в том, что мы говорим, есть определенная ценность. Поэтому я вернулся домой и записал все это. Но я чувствовал, что ушел с сеанса с пустыми руками, так как не нашел способа войти в первичное состояние, когда был так глубоко тронут.

Теперь я становлюсь цельным. Я и мое тело едины. Я — великая симфония богатых и разнообразных чувств, все гармоники этих чувств находятся сейчас в удивительном созвучии друг с другом. Мои половые отношения, строение моего тела, его энергия, мой гнев, мой страх, мое тепло, моя печаль и моя радость — каждая из этих составляющих имеет свое время и свою фактуру (да, есть фактура во времени), каждая из них выступает на первый план в свое время и служит другим чувствам, поддерживая и укрепляя их. Я становлюсь абсолютно цельным, я сам рождаю себя. Я — мой отец, я — моя мать. Я — мое тело. Я — то, что я сам чувствую и ощущаю.

Среда

Сегодня утром я плакал, испытывая чистейшую потребность. Слушая адажио из бетховенского квартета ля–минор, я стоял посреди столовой и плакал от этой музыки. (Я не слышал другой музыки, которая будило такое интенсивное чувство внутренней первичной боли.) Я плакал, как плакал вчера ребенок во мне. Не было ни слов, ни образов было чистое горе и боль в этой музыке, и я плакал, упиваясь печалью и болью.