Билет в одну сторону - Костина Наталья (серии книг читать бесплатно txt) 📗
– На раз-два-три перекладываем!! – заорала я.
Реанимационная бригада, похоже, нисколько не удивилась моему появлению – или же они видали здесь и не такие виды?
– Заряжаю, три тысячи, – деловито сказал кто-то рядом, и я скомандовала так, как будто вела беглый артиллерийский огонь:
– Разряд!
– Заряжаю, пять тысяч.
– Еще разряд!
– Есть. Бьется.
– Дышит самостоятельно! Давление шестьдесят на сорок!
Господи, это были голоса ангелов: и «есть, бьется» и «давление шестьдесят на сорок». Я сама едва дышала, как будто это у меня было шестьдесят на сорок, – ничего, нормально, даже у живых такое бывает! Что это я мелю – он и есть живой, он не умер, он смог, он вернулся! И теперь он будет жить долго! Очень долго!
Я рывком втянула в себя воздух – с усилием, так, как будто это мои легкие уже начали спадаться… Этот первый вдох после того, как сердце парня, который сейчас лежал на реанимационном столе, забилось, дался мне так же тяжело, как и ему, смертельно раненному, неизвестно как дожившему, дотянувшему до погрузки в аэропорту, до «скорой», несшейся с воем и мигалкой по проспекту и неистово трясшейся по переулкам. Так же непросто дается первый вздох и младенцам – только-только появившимся на свет. И он, беспомощно распростертый на реанимационном столе, сейчас сродни тем, кто впервые пробует жизнь на вкус – входящую в них с первым глотком воздуха планеты Земля. Я наклонилась над его лицом, вслушиваясь, как будто мне мало было показаний приборов. Теперь мы дышали синхронно, вместе. Живи же, живи! Не позволяй смерти снова взять над тобой верх! Ты родился во второй раз, ты должен! Должен!
Я так стиснула его руку – еще не отмытую от земли, копоти, крови, – что он на долю секунды приоткрыл глаза. Может быть, это мне показалось, но я могла бы поклясться, что все это было: и проблеск сознания, и новое видение мира – сквозь боль, сквозь предсмертную агонию, сквозь пространство, которое снова развернулось из точки во всю ширь Вселенной. Время снова затикало, пошло переливаться, пересыпаться, шуршать секундами. Мои пальцы подрагивали в его ладони, сердце бухало так, как будто я сама только что пробежала марафон, – потому как посланный мною мощный импульс желания снова вдохнуть жизнь в того, кому рано было умирать таким молодым, был сопоставим с теми тысячами вольт дефибриллятора, которые только что сотрясали его тело.
Но одного моего желания было мало. Я не Господь Бог, чтобы оживлять мертвых одним мановением руки. У нас, созданных по Его образу и подобию, но все же просто смертных, это далеко не так просто:
– Адреналин, глюконат кальция струйно! Готовьте атропин и верапамил!
Почему они все меня слушаются? Наверное, потому что лицо парня медленно розовело – вопреки всему! – потере крови, раздробленным костям, инфекции, которая для него не менее опасна, чем остановка сердца, и с которой мы тоже будем бороться, – это было уже лицом ЖИВОГО, а не мертвого. Он смог, и теперь он будет жить… наверное. Наверное? Нет, я не приемлю никаких сомнений! Он точно выживет. Потому что я ТАК ХОЧУ!
– Группа крови определена?
– Четвертая.
– Плазма, кровезаменитель, давайте что есть! Готовьте расширенную сердечно-легочную реанимацию.
– Ну, Швабра дает! – изумленно протянул кто-то у меня за спиной, и я опомнилась. Что я здесь делаю? По какому праву распоряжаюсь?
Из меня как будто выпустили воздух. Все, хватит. Наверное, я и так зашла слишком далеко. Дальше они все сделают без меня. Это их работа, да и вообще – кто впустил меня в стерильное отделение в этом халате технички?
Я отвернулась от стола, где бригада реаниматологов продолжала свой кропотливый труд. Они все сделают, как надо: и ЭКГ-диагностику, и анестезию, проверят венозный доступ и все прочее – по инструкции и без моего вмешательства и контроля. Мне же больше не было тут места. И как будто не стало больше и никакого дела – выживет ли тот, которого я только что держала за руку, передавая через эту – отнюдь не медицинскую манипуляцию – страстное желание жизни? Может быть, я заблуждаюсь – и не я перевела его через границу обратно, когда сердце уже не гнало остатки крови по его венам? Это сделал дефибриллятор – никакой магии, ничего запредельного, просто мощные электрические разряды…
Я вяло вышла за дверь – моего ухода как будто никто и не заметил. Мое личное, принесенное из дому ведро и сброшенные технические перчатки валялись там, где я их оставила, – прямо посреди коридора.
– Что, курсы первой помощи закончила? – насмешливо поинтересовался тяжелый, как и рука, властно взявшая меня за плечо, голос.
Однако мне уже было все равно.
– Мединститут, красный диплом! – огрызнулась я, разворачиваясь.
– Что, действительно красный? Нет, ну зачётно же дала джазу, Швабра! – Это снова тот, красивый, с наглой мордой, которого я сразу возненавидела за все: и за прозвище, которое ко мне наверняка прилепится, и за то, что он, скорее всего, большей частью занимается тем, что тискает сестричек по углам днем и трахает ночью. У меня просто зачесались руки заехать своим красным, как и мой без толку лежащий дома диплом, ведром прямо ему по физиономии – но тот, второй, что стоял рядом с ним, похоже, этого не заценит. Да и смотрит он на меня как-то слишком уж странно. Ладно, красавчику нужно, конечно, отдать должное – он был необыкновенно расторопен там, за закрывшейся за моей спиной тяжелой дверью реанимационного отделения. Дверью с тяжелым кодовым замком – и этот код мне, наверное, уже никогда не набирать… сейчас меня вытурят.
– Работаем! – рявкнул на красавчика грузный, с тяжелым голосом, в котором я уже признала самого завотделением. – Бегом ставим на ИВЛ!
Наглый испарился в одно мгновение, так, что я даже засомневалась – был ли он вообще? Не привиделся ли он мне, впрочем, как и все только что происшедшее?
Однако завотделением был более чем реален – наверное, он был всамделишнее, чем мои тряпка, ведро и мокрые перчатки, которые я уже выудила из грязной воды.
– Фамилия как? – не слишком вежливо осведомился он, хотя и имя, и фамилия были проставлены у меня на бейджике.
– Мурза. Анна Мурза.
– Действительно с красным дипломом или так – соврала для красного словца?
– С красным, – упрямо подтвердила я.
– Специальность какая? Не косметолог часом?
О, так мы и шутить умеем! Хотя мне пока не до шуток. Я все еще дрожу, как пружина, которой слишком долго не давали воли и которая вдруг вырвалась на свободу.
– Торакальная хирургия.
– О как! Подходяще. И реанимацию, я смотрю, хорошо знаешь. А полы чего моешь? Или зарезала уже кого?
– Волонтер, – бросила я сквозь зубы. – Веление сердца.
Мне уже хотелось уйти отсюда подальше, снова погрузиться в унылую, рутинную, но такую спасающую от чувства вины работу – однако главный все не отставал:
– Ага! Веление сердца – это прекрасно. А в реанимацию как – тоже оно, сердце? Как ты туда сегодня попала, а?
– Нечистый попутал. Больше не буду.
– Будешь, будешь… талант не пропьешь, даже если тряпкой каждый день махать. А Ваня Мурза тебе кем приходится, красна девица?
Я, наверное, действительно была уже цвета переспелой свеклы – к нашему разговору прислушивались любопытствующие, кто-то бросал откровенные взоры, кто-то просто остановился и смотрел в упор, радуясь бесплатному развлечению. Я нехотя буркнула:
– Анна Ивановна я.
– Ух ты! Анна Ивановна, значит? Ну, привет отцу передавай. Когда-то на одном потоке учились и даже за одной девушкой ухаживали! Так-то вот. Ты, Анна Ивановна, когда то, что тебе сердце велит, домоешь, зайди ко мне… часа через два, пожалуй. Тяжелых сегодня много. Поговорим с тобой за жизнь, покурим.
Ну что ж… покурим так покурим!
Егор
– Ты, млять, не выеживайся! Тебя, млять, в дело взять предложили, а ты, на хер, млять, благородного из себя строишь! Видали мы таких! Да кто ты такой ваще, млять!
Кто я такой, я действительно стал понимать только сейчас. И кто такие мы все – те, кого здесь называют народной армией, или ополченцами. К народу мы имеем весьма опосредованное отношение. Модное же слово «маргиналы», которое в последнее время стали часто употреблять по отношению к «защитникам Донбасса», подходит всем этим людям, да и мне самому так же, как корове седло. Никакие мы не маргиналы, больше всего мы, пожалуй, похожи на сомалийских пиратов. Отщепенцы, невероятный сброд: с миру – по романтику, с помойки – по отрыжке. Мы кое-как вооружены, наскоро обучены и представляем реальную угрозу только для мирного населения. Так же и с пиратами. Если им дают решительный вооруженный отпор, они, как правило, предпочитают искать более легкую добычу. Однако если не вникать глубоко и не судить строго, то наше, то есть ДНРовское ополчение некоторым может показаться настоящей армией. Не современной армией – до нее нам еще расти и расти – но той самой армией старого совкового типа, в которой мне так и не довелось послужить. Меня признали негодным к строевой по причине давнего компрессионного перелома, полученного еще в детстве, но который в призывном возрасте моя матушка постаралась раздуть до травмы, совершенно несовместимой – нет, не с жизнью, но с пребыванием в том месте, где люди, собранные злою волею военкома, по ее представлению, должны были два года драить унитазы собственными зубными щетками и строить генералам дачи.
