Маленький оборвыш (др. перевод) - Гринвуд Джеймс (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
Я немножко отстал от них, отчасти потому, что устал, отчасти потому, что какой-то прохожий отдавил мне левую пятку, но при словах Рипстона я, насколько хватало сил, прибавил шагу. Вдруг оба мои спутника исчезли из глаз моих. Куда они подевались? Может быть, я обогнал их, сам того не замечая? Хотя это и было неправдоподобно, но я все-таки повернул назад, громко окликая их. Никто мне не ответил. Я побежал опять вперед и изо всех сил крикнул: «Рипстон!» Нет ответа.
Отчаяние с новой силой овладело мной. Может быть, мальчики нарочно сыграли со мной эту злую штуку? Им не хотелось идти со мной, и они бросили меня посреди улицы? Может быть, они завели меня совсем не туда, где находится Ковент-Гарден, и я от него еще дальше, чем был до встречи с ними? Все эти мысли были так печальны, что я не мог совладать со своим горем. Я прислонился к фонарному столбу и начал громко плакать. Вдруг раздался знакомый голос.
– Смитфилд, где ты?
Меня вовсе не звали Смитфилдом, но так называлось то место, где меня встретили товарищи, и они, не зная моего настоящего имени, прозвали меня так. Голос, услышанный мной, принадлежал Моульди, я в этом не сомневался.
– Я здесь, – отозвался я, – а вы где?
– Да здесь, разве ты не видишь?
Я не видел. Голос выходил из какого-то прохода рядом с теми лавками, против которых я стоял, но из какого – я не мог распознать. В эту минуту мальчик схватил меня за руку.
– Это ты, Моульди? – спросил я.
– Конечно, я, – нетерпеливо ответил он, – иди же, коли хочешь идти.
Я скоро увидел, что Моульди вводит меня в какой-то узкий, низкий проход. В лицо мне пахнуло сырым холодным воздухом. Вокруг все было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Пройдя несколько шагов, я почувствовал такой страх, что вынужден был остановиться.
– Вы здесь живете, Моульди? – спросил я.
– Здесь внизу, – ответил он, – надо еще немножко спуститься. Идем, чего ты боишься?
– Да здесь так темно, Моульди.
– Ты, верно, привык сладко кушать да спать в спальной, освещенной восковыми свечами. А мы не так прихотливы. Идем, а не то пусти мою руку, не задерживай меня!
Я всеми силами вцепился в его руку и не знал, что делать. Он, должно быть, почувствовал, как дрожала моя рука.
– Полно, чего тут бояться, малыш, – сказал он почти ласково. – Пойдем скорее, там мы найдем фургон или телегу и охапку соломы, будет на чем прилечь.
Ободренный таким образом, я пошел с ним дальше. Темный, сырой проход так круто спускался вниз и был так скользок, что в башмаках я, наверное, раз десять упал бы. Я старался ободрить себя, думая о том, как недурно будет в конце этого гадкого прохода найти телегу с соломой, о которой говорил Моульди, и улечься на ней; какой добрый мальчик Моульди, что так гостеприимно предлагает мне разделить свою постель! Мы спускались все ниже и ниже, а ветер, дувший нам в лицо, становился все холоднее. Наконец мы догнали Рипстона; он заворчал на нас за то, что мы так замешкались, и предсказал, что теперь не найдется ни одной пустой телеги.
– Куда мы идем? – спросил я несмело. – Куда ведет эта дорога?
– В реку; если идти прямо, – засмеялся Рипстон.
– Чего ты его пугаешь, – добродушно вмешался Моульди. – Да, Смитфилд, дорога ведет в реку, если идти по ней все время прямо, но мы свернем в сторону.
Я не помнил себя от страха и шел вперед, потому что если бы вздумал вернуться, то не нашел бы дороги. Вокруг нас было по-прежнему темно. Моульди вел меня за руку, а Рипстон шел сзади, напевая какую-то веселую песенку. Мы свернули в сторону и спустились вниз по лестнице. Дойдя до самого низа, Моульди сказал:
– Ну, вот мы и пришли, Рип, возьми его за другую руку, а то он наткнется на что-нибудь и переломает себе ноги!
– Поднимай ноги, Смитфилд, – посоветовал мне Рипстон, – да коли наступишь на что-нибудь теплое, мягкое, не думай, что это муфта. И не трогай, не то, пожалуй, укусит.
– Кто укусит? – боязливо спросил я, раскаиваясь, что не остался ночевать в свином ряду.
– Кто? Да крыса! – ответил Рипстон, явно наслаждаясь моим страхом. – Тут бегают громадные крысы, с добрую кошку величиной!
– Полно болтать пустяки! Иди вперед! – оборвал товарища Моульди.
Мы были в ужасном месте. Величину его нельзя было рассмотреть; от кирпичных стен валил густой пар, это видно было при мерцающем свете сальных огарков, рассеянных там и сям. Эти немногие огарки составляли все освещение. Один из таких огарков был прилажен к стене на старом ноже со штопором, шагах в двадцати от лестницы, по которой мы спустились. Свет его падал на грязного оборванного старика, чинившего сапог.
Старик сидел на крышке рыбной корзины; рабочими инструментами ему служили старая столовая вилка и кусок бечевки. Провертев вилкой дыру в сапоге, старик заострял губами конец бечевки и держал развалившийся сапог поближе к огарку, чтобы лучше разглядеть, куда попасть бечевкой. На носу его были надеты очки, или, лучше сказать, медная оправа с одним стеклышком; руки его дрожали так, что, даже высмотрев дырку, он не сразу мог попасть в нее бечевкой. Огарок, освещавший старика, бросал также свет на часть телеги, в которой сидело несколько мальчиков, кидавших комки грязи в свечу старого сапожника. Комок грязи попал в лоб старику.
– Ха-ха-ха! Смотри, Смитфилд! – засмеялся Моульди. – Славная штука! Поделом старику!
– Отчего поделом? Что он им сделал? – спросил я.
– О, он скряга, – ответил Моульди. – У него, говорят, зарыто под этими камнями много денег, и все золотом. Эх! Хорошо бы нам найти их!
В эту минуту метко пущенный комок грязи вышиб сапог из рук старика, которому только что наконец удалось продеть бечевку сквозь дырочку. Теперь он ползал на четвереньках, отыскивая на земле сапог. С телеги, на которой сидели мальчики, раздался дружный хохот.
– Дети! Дайте мне, пожалуйста, закончить работу! – просил старик. – Мне осталось сделать шесть-семь стежков, и я отдам вам свою свечку, можете тогда играть в карты или во что хотите.
– А ты нам спой, дядя, песню! – раздался голос с телеги. – Тогда мы не будем тебя трогать!
Старик запел дрожащим голосом, стараясь воспользоваться перемирием, чтобы завершить работу. Когда он пропел первый куплет и дошел до припева, мальчики хором подтянули ему, и в эту самую минуту ловко пущенный комок грязи совершенно залепил одинокое стеклышко на очках старика, другой комок погасил свечку и свалил ее на пол; в телеге поднялся смех, еще громче прежнего.
– Идем, – сказал Моульди, – нечего нам тут стоять, наш фургон там, в дальнем конце.
Крепко держась за Моульди, я последовал за своими товарищами. Оба они, видимо, были совершенно привыкшими к этому месту. Они ловко пробирались вперед, между тем как я беспрестанно скользил или натыкался на оглобли телег, которые трудно было различить в темноте. Только свеча бедного старика могла бы сколько-нибудь освещать пространство; все остальные огарки были окружены толпами мальчиков и взрослых, которые, присев на сыром полу, на клочках соломы, играли в карты, курили трубки и бранились самыми гадкими словами. Наконец мы остановились.
– Стой, Смитфилд, вот наш фургон, – сказал Моульди.
Я ничего не видел, но слышал, что он лезет по спицам колеса.
– Ну что, каково там? – спросил Рипстон.
– Отлично, – ответил Моульди с фургона.
– Ну, полезай, – торопил Рипстон, – становись ногой на колесо, я тебя подсажу.
Он, действительно, подсадил меня, да так старательно, что я упал на четвереньки на дно телеги.
– Ты сказал «отлично», – проворчал Рипстон, также влезая в телегу, – а соломы-то тут и нет.
– Ни крошки, – подтвердил Моульди.
– Я так и знал, – продолжал ворчать Рипстон. – Я как только вступил на колесо, так сейчас почувствовал, что на этой телеге возили сегодня уголь.
– А ты бы, – заметил Моульди, – написал перевозчику, чтобы он бросил уголь, занялся бы перевозкой мебели да оставлял бы всякий вечер хорошую связку соломы, не то мы переменим квартиру.