Истории моей мамы - Трауб Маша (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Это мой Габа, что вы тут делаете? – кричала Зина на родственников Баданова. – Он умер, как собака, но я его жена! Я решаю, кто тут будет, а кто нет!
– Это мой родной брат, – убеждал Зину один из Бадановых.
– А чем докажешь? – ехидно интересовалась Зина.
– Шрам на ноге и часы, – отвечал родственник Баданова.
– А документы? – радовалась Зина тому, что последний аргумент остается за ней.
– Я же брат, что я, брата не знаю? – говорил родственник.
– А я – жена! Я сердцем чувствую! – возражала Зина.
– Что я, дядю своего не знаю? – возмущался племянник Баданова.
– А одежда? Одежда Габы! – доказывала Зина свою правоту.
– А часы? И шрам? Это мой дядя! – не сдавался племянник.
Мы с Соловьевым и Шуриком предпочитали молчать и не вмешиваться. Дело деликатное, семейное. Эти трое замолкали только для того, чтобы выпить еще «клюковки», и принимались делить труп с новой энергией.
В разгар похорон, когда Зина собиралась уже выцарапать глаза брату Баданова и заслонила своим телом гроб, не давая никому к нему приблизиться, на дороге появилась машина, военный «уазик», откуда вышли три мужика – в унтах, в шапках, в тулупах.
В принципе это было в порядке вещей. Проезжавшие по трассе машины всегда останавливались, чтобы узнать, не нужна ли помощь – и машина могла застрять или заглохнуть, и люди замерзнуть.
– Ольга, привет, Юрка, Шурик, здорово. – Одним из мужиков был Габа. Он поцеловал меня и пожал руки Соловьеву и Шурику. Мы с Юркой онемели. Стояли как столбы. Шурик, вместо того чтобы передать фляжку с «клюковкой» начальнице, приложился сам. Габа же не без интереса наблюдал, как его Зина убивается над гробом.
– Кого хороните? И почему Зина пьяная? Что тут у вас стряслось? Помощь нужна?
Я начала хохотать. Соловьев рассматривал сугробы. Шурик опять приложился к фляжке.
– А почему они ругаются? – спросил Габа, прислушавшись к разговору безутешных родственников, которые не могли поделить усопшего.
И в этот момент повернулась Зина.
– Габа? – уточнила она и упала в обморок.
Мы думали, что она от переизбытка чувств упала, но Шурик заверил, что его начальница слишком много выпила и с ней все хорошо. И действительно, оказавшись в снегу, Зина повернулась на бок и немедленно захрапела.
– Ольга, ты мне объяснишь, что здесь происходит?
– Давай до дома доедем. – Я уже даже смеяться не могла.
Мы погрузились в «уазик», оставив родственников Баданова, которые одержали победу в споре, продолжать церемонию. Они и вправду были счастливы, поскольку могли подойти к гробу и провести обряд погребения так, как им хотелось. Главное, что Зина им не мешала. Правда, несостоявшаяся вдова отказывалась вставать, и, если бы не мужики, с которыми приехал Габа, мы бы никуда не уехали. Под руководством Шурика они погрузили повариху в машину.
– Мне на работу нужно, – подал голос Соловьев.
– Даже не думай. Ты эту кашу заварил, тебе и расхлебывать, – заявила я.
Дома Габу ждало потрясение. Первое, что он увидел, – свой портрет с доски почета, перевязанный черной лентой. В холодильнике – шаром покати, а на плите – кастрюлька с «клюковкой». Загрузив Зину в квартиру и дотащив до кровати – опять же, спасибо мужикам, – мы сели ужинать. Габа достал из сумки тушку освежеванного зайца и отдал Шурику, который в фартуке начальницы жарил картошку.
– Ну, рассказывайте, – велел Габа.
– Ты где был? – спросил Соловьев с вызовом, решив, что лучший способ защиты – нападение.
– Как – где? На охоте. Где еще мне быть? – не понял Габа.
У каждого мужика на буровой был вещмешок на экстренный случай – теплая одежда, смена белья, унты. Какие там развлечения? Только охота. Могли собраться спонтанно и поехать охотиться. Вот к Габе и заехали прямо на работу. Он переоделся, а свою одежду – пиджак, рубашку, брюки и сумку с документами – отдал земляку, который в тот день заканчивал вахту. И этот самый земляк, Баданов, должен был отвезти сумку в поселок, Зине. Передать, что Габа уехал на охоту и вернется дней через пять. Чтобы не волновалась.
Но Баданов решил напоследок гульнуть, раз уж появился повод съездить в поселок. К Зине он собирался заехать позже. Баданов переоделся в костюм Габы, чтобы произвести впечатление на местных барышень – правда, пиджак и брюки были слегка великоваты, – и пошел в общагу к проституткам. Где и упал неудачно на калорифер.
А Габа, совершенно не переживая, спокойно стрелял по зайцам.
– А мы лося загнали. Завтра мясо заберу, – сказал он. – Только я одного не пойму, что вы там все делали? Мужика жалко, да, он наш земляк, но чего Зина-то так напилась?
– Может, выпьешь? – предложил Соловьев.
– А надо? – уточнил Габа.
– Понимаешь, мы же сумку у этого Баданова с твоими документами нашли. Ну и пришлось Зину везти на опознание в морг. Я должен был, работа у меня такая! – объяснил Соловьев.
– Понимаю, – кивнул Габа. – Бедная моя Зинуля. Ну ничего, переживет. Все уже позади. Успокоится.
– Габа, тут такое… – Соловьев уставился в скатерть. – Дело в том, что…
– Короче, Зина тебя опознала. – Я решила прекратить Юркино словоблудие. – И она думает, что ты от нее в общагу ходил. Обещала тебя убить.
– Кто опознал? Кого? – Габа чуть зайцем не подавился.
– Тебя. Она решила, что это ты там, в морге, – объяснила я. – Но ты не переживай, протокол мы ей не дали подписать. Так что по документам ты жив?здоров.
– Ольга, ты с ума сошла? Ну ладно они, – он показал на Соловьева и Шурика, – ладно моя Зина истеричка, но ты-то – здравомыслящая женщина!
– Вот и скажи спасибо моему здравомыслию. А так бы ты сейчас считался покойником и бегал бы доказывал, что ты – это ты и что живой. Сам знаешь, у нас проще умереть, чем доказать, что не умер.
– Подожди, я не понял. То есть Зина поверила в то, что я ходил к проституткам? – зашелся от возмущения Габа. – Даже не усомнилась? И спутала меня с другим мужиком?
– Там же лица не было… – подал голос Соловьев.
– При чем здесь лицо? А все остальное? Да этот Баданов на двадцать сантиметров ниже меня! И… Зина что, не знает, как я выгляжу? И как мне после этого с ней жить?
– Габа, у нее был сильный стресс. Она очень переживала, – пыталась успокоить его я.
– А подождать она не могла? Или хотя бы в розыск меня объявить для начала?
– Да объявили! – отмахнулся Соловьев. – И ждали!
– Я думал, раньше вернусь, но мы на одной заимке были, потом на другую поехали… Нет, я все равно не пойму, как она меня могла перепутать! Мы же столько лет вместе! Ей что – все мужики на одно лицо?
– Не, лицо тут точно ни при чем, – ухмыльнулся Соловьев. – Давайте лучше выпьем за то, что все хорошо закончилось!
– И сколько времени вы пьете? – уточнил Габа. – Точнее, Зина давно в таком состоянии?
– Так все время, что тебя не было… А что нам оставалось? Она же вообще не замолкала. А так хотя бы спала.
Из соседней комнаты раздался молодецкий храп Зины.
– Шурик, а ты что молчишь? Есть что добавить? – спросил Габа.
– Очень тяжело было. Очень плохая обстановка. За спиной все шептались, что ты в притоне угорел. Так ее жалко было… – Шурик чуть не плакал.
– Как она могла поверить? – Габа не мог успокоиться. – Я же… брезгливый! Ольга, ну ты-то меня понимаешь! Ну какие проститутки? Все, я нанимаю тебя. Будешь мне развод оформлять.
– Не буду я тебе ничего оформлять.
В этот момент проснулась Зина и вышла на кухню.
– Горит, что горит? – деловито спросила она и кинулась к плите. Вторая порция картошки с грибами действительно подгорала.
– Габа? Габа!!! – отвлеклась Зина от сковородки и посмотрела на мужа. После чего рухнула на него всем телом, свалила со стула, сжала в объятиях… Ну, мы с Юркой и Шуриком ушли.
На следующий день Зина встала к плите у себя дома и сделала жаркое из лося, которого подстрелил на охоте Габа. Я такое жаркое ни до, ни после не ела.
Родственные чувства
Я единственная дочь. Мама не верила ни в братскую, ни в сестринскую любовь и никогда не хотела родить еще одного ребенка, чтобы я не выросла эгоисткой, чтобы «не была одна». Наоборот, она хотела, чтобы я была эгоисткой и к тому же единственной наследницей. Нет, никакого имущества у нас не было, только маленькая квартирка на окраине Москвы. Но мама говорила, что люди убивают и за меньшее количество метров.
