Изумрудное пламя - Грайс Джулия (серия книг txt) 📗
– Ну как, Эмеральда, – спросил он, собирая рисунки, – мы станем друзьями? Мы должны подружиться, ведь нам идти бок о бок две тысячи миль.
«Друзьями…» Эмери вдруг вспомнила его восхищенный и откровенный взгляд, словно он нарочно смущал ее, разглядывая полуобнаженное тело в реке, но вторая часть фразы – «…две тысячи миль» – заинтриговала ее больше.
– Две тысячи миль, говорите?
– Прибавьте еще пару сотен. А если учесть, что придется кое-где идти в обход, иногда взбираться на скалы, форсировать горные протоки, получится вообще Бог знает какая цифра.
– Я даже представить себе не могу это расстояние. Человек на фоне этих огромных пространств кажется маленьким и беспомощным, как песчинка.
Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты права. Когда мы придем на Запад и встанем под тамошним небом, со звездами, такими большими, словно сковородки, которых миллионы, тогда ты действительно поймешь, какой ничтожно малой величиной является человек.
– Мы? – спросила она, повинуясь какому-то безумному порыву. – Мы с вами будем любоваться звездами?
– А почему бы и нет?
Мгновение он смотрел на нее с едва заметной насмешкой и до того, как она успела отвернуться от него, заключил ее в объятия.
Рот его оказался мягким, подвижным, ищущим и требовательным. Дома, в Батон-Руже, некоторые плантаторские сынки украдкой целовали ее, и, надо сказать, она не очень-то сопротивлялась. Но никто еще не целовал ее так, как он. В этом поцелуе было нечто, что передавалось от него к ней, заставляло дрожать каждую клеточку ее тела.
Она готова была оставаться в его объятиях весь день и всю ночь, вечно.
– Пожалуйста, не надо, – наконец прошептала она, испугавшись незнакомых чувств, и оттолкнула его от себя.
– Что с тобой, малышка? Тебя никто не целовал раньше?
Голос его звучал мягко и участливо.
– Конечно, целовали! Я… Ну…
Она чувствовала смущение и неуверенность, сердце продолжало стучать как бешеное, ноги подкашивались от слабости.
Мэйс легонько похлопал ее пониже спины.
– Иди, Эмеральда, займись делами. Набери воды и возвращайся в лагерь.
– Воды? – повторила она, словно не понимала, о какой воде речь.
– Ну да, воды. – В его серых глазах заплясали огоньки смеха. – Ты ведь пришла к реке, чтобы набрать воды, не так ли?
Эмери торопливо оправила платье и, наполнив тяжелые ведра водой, понесла их в лагерь, к повозке Уайлсов, злясь на себя за румянец, что не сходил со щек, за мысли, что щекотали ей нервы. Мэйс Бриджмен, его рисунки, его серые глаза, то, как он держал ее в объятиях, – она не могла выбросить его из головы.
Все эти долгие дни, заполненные ожиданием того, чтобы подросла трава, дающая пищу животным, Эмери не выпускала из рук альбома и карандаша. Она рисовала Тимми верхом на его ореховой масти лошадке – пони. Ветерок получался у нее как живой, такой же резвый и непоседливый, как в жизни, с упрямым взмахом хвоста, не хуже выходил и солнцеголовый мальчишка, характером похожий на своего пони.
– Смотри, Эмери! – кричал ей Тимми, пролетая на лошадке. Мальчик будто родился в седле. – Мой Ветерок лучше всех! Видишь, как он лихо поворачивает? Смотри на меня! Ну как, получается?
И он носился кругами вокруг лагеря так, что отец вынужден был сказать ему, что если он не угомонится, то загонит лошадку еще до поездки, и в прериях ему придется шагать пешком.
Маргарет Уайлс благодаря помощи Эмеральды стала выглядеть лучше: не такой усталой. Каждый день она посвящала Эмери в очередной аспект лагерной жизни, учила ее всему: как, например, взбивать масло или разжигать костер.
Эмеральда взяла на себя добровольные обязанности домашнего учителя. После обеда она давала уроки Тимми и Сюзанне. Она пригласила на занятия и детей Вандербушей и Ригни, единственных за исключением брата и сестры Уайлсов детей в лагере. Но оба мальчика – двенадцатилетний Жан Вандербуш и Боб Ригни, которому исполнилось тринадцать, – отказались.
– В пути нам будет не до книжек, – объяснил белобрысый Жан.
– А я, – сказал Боб Ригни, – никогда не умел читать и не намерен учиться.
Тимми, однако, уже успел прочесть несколько книг. Рассказы Эдгара По относились к самым любимым.
Сюзанна, которой предстояло встретить свой пятый день рождения в пути, уже знала алфавит и понемногу училась складывать слова. Эмеральда сделала букварь, иллюстрировав его собственными рисунками.
Однажды после полудня к Эмери, делающей наброски с играющих детей, подошел Мэйс Бриджмен:
– Вижу, вы работаете, Эмери.
– Да. К сожалению, я не такая искусная рисовальщица, как вы, Мэйс. Меня никто не учил, но я всегда любила рисовать.
– Не возражаете, если я посмотрю?
– Смотрите, если хотите.
Мэйс медленно листал альбом, внимательно разглядывая работы: вот Оррин возится с лошадьми, вот старый. Рэд играет на скрипке, а это – Тимми на своем пони. Здесь же было несколько набросков, сделанных в Ста Дубах, – мускулистые рабы с мотыгами, старый садовник Кальвари, везущий тяжелую бочку с водой…
Эмери напряженно ожидала его вердикта. Однако он просматривал страницу за страницей и ничего не говорил.
– Рисунки очень хороши, Эмери, – наконец сказал он. – Все передано с обстоятельной точностью, и, что самое главное, рисунки сделаны с чувством юмора. Каким-то образом вам удается передать не только то, как выглядят люди, но и то, чем они дышат, о чем думают, какие они.
– Я… Вы так считаете?
Она даже не думала, что он так серьезно отнесется к ее работам. В Ста Дубах над ее набросками подсмеивались. Мэйс был первым, кто отнесся к ее работам как к произведениям, достойным внимания.
– Ваши рисунки станут бесценным сокровищем – летописью нашего путешествия, – проговорил он медленно. – Когда-нибудь они станут достоянием истории. Вы должны хранить этот альбом. Сшейте для него водонепроницаемую обложку или папку наподобие моего портфеля. Возможно, когда мы доберемся до Калифорнии, их можно будет опубликовать.
– Опубликовать? – Она посмотрела на него в недоумении.
– А почему бы и нет? – Его глаза смеялись, а в глубине, словно солнечные зайчики, светились золотистые огоньки. – Ты художница, Эмеральда, такая же, как и я. Но у тебя свой путь, своя манера письма. Аудибон учил меня: нельзя зарывать талант в землю. Мир нуждается во всяком, кто может что-то привнести в него своего, чем-то прделиться с людьми, не важно, большим или малым. Миру нужен наш талант.
Какие высокие слова и какой музыкой звучат они в ее ушах. После ухода Мэйса Эмери долго сидела, глядя на незаконченный рисунок у себя на коленях. Она – художница, так сказал Мэйс, и это согревало ее.
Пятнадцатого мая, во вторник утром, как и планировалось, они тронулись в путь.
Утро нельзя было назвать ни праздничным, ни светлым. Небо заволокли тяжелые, свинцовые тучи. Оррин уверял, что вот-вот начнется дождь. Однако Эмеральда не замечала мрачности погоды, сердце ее было переполнено радостным возбуждением. Они действительно двинулись в края нехоженых троп и непокоренной природы, в края, о которых ходили только легенды.
С первой проблемой они столкнулись сразу же: волы отказались переплывать через Миссури. Испуганные бурлящим потоком, они в панике метались по реке, плыли кругами и все время старались вскарабкаться на спины друг друга.
– Будьте вы прокляты, ублюдки! – кричал Оррин вне себя от бешенства. Эмери улыбнулась. Библия была у Уайлсов всегда под рукой, но никакими заклинаниями невозможно было заставить упрямых животных действовать себе же во благо.
Решение предложил Мэйс: они пересекут реку на нанятом пароме, к которому сзади привяжут самого покладистого из животных. Это сработало. Волы последовали за товарищем и благополучно пересекли реку. Затем на другой берег переправили повозки с женщинами и детьми. Эмери прижимала Сюзанну к себе, глядя вниз, на бурлящий, пенящийся поток.
– Ну и отлично, – сказала Труди, – если мы свалимся, я по крайней мере еще раз искупаюсь. Не хочу мокнуть просто так.
