Пленница былой любви - Махмуди Бетти (библиотека книг .TXT) 📗
Наконец мы нашли здание, на котором виднелась вывеска на английском языке «Taxi». Мы заказали такси и минут через пять были уже на пути к свободе.
Я пыталась объяснить шоферу, чтобы он отвез нас в Отделение США при посольстве Швейцарии, но он не понимал. Я повторила адрес, который мама передала мне по телефону: «Парковая аллея и Семнадцатая улица». Лицо его просветлело, когда он услышал название «Парковая аллея».
– Мама, куда мы едем? – снова спросила Махтаб.
– В посольство, – ответила я. Сейчас я уже могла вздохнуть свободнее. – Там мы будем в безопасности. Оттуда поедем домой.
Махтаб радостно вскрикнула.
После получасовой езды по запруженным машинами улицам Тегерана мы высадились перед нашей безопасной пристанью, большим современным зданием из бетона с вывеской «Отделение США при посольстве Швейцарии». Вход охранялся полицейским.
Я расплатилась с таксистом и нажала кнопку домофона у входа. Раздался щелчок открывающейся двери. Мы с Махтаб оказались на территории Швейцарии. Не Ирана.
Говорящий по-английски иранец вышел нам навстречу и попросил паспорта.
– У нас нет с собой паспортов, – ответила я.
Он внимательно смерил нас взглядом, придя к выводу, что мы американки, и позволил нам войти. Нас подвергли личному досмотру. С каждой минутой моя душа устремлялась ввысь при мысли, что мы свободны.
Наконец нас пустили на территорию Отделения, где серьезная, но доброжелательно настроенная иранская армянка Хелен Баласанян спокойно выслушала нашу историю. Высокая, стройная, лет сорока, одетая в европейский костюм с юбкой до колен и с непристойно непокрытой головой, она смотрела на нас сочувствующе.
– Спрячьте нас здесь, предоставьте нам убежище, – умоляла я, – а затем найдите возможность отправить нас домой.
– О чем вы говорите? Вам нельзя здесь оставаться!
– Но мы не можем вернуться в тот дом.
– Вы гражданка Ирана, – мягко сказала Хелен.
– Нет, я гражданка Соединенных Штатов.
– Вы гражданка Ирана, – повторила она, – и вы должны подчиняться местным законам.
Вежливо, но решительно она объяснила, что выйдя замуж за иранца, я в соответствии с законами Ирана стала гражданкой этой страны. Значит, и я, и Махтаб были иранками.
По моему телу пробежал озноб.
– Я не хочу быть иранкой. Я родилась американкой. Я хочу быть гражданкой Соединенных Штатов.
Хелен покачала головой.
– Вы должны вернуться к мужу, – объяснила она мягко.
– Он убьет меня! – крикнула я и, указывая на Махтаб, добавила: – Он убьет нас!
Хелен прочувствовала нашу ситуацию, но была бессильна нам помочь.
– Нас держали в том доме, – говорила я, а слезы градом текли по моим щекам, – нам удалось убежать через парадный вход. Мы не можем вернуться. Я боюсь: что будет с нами?!
– Совершенно не понимаю, почему так поступают американки, – проворчала себе под нос Хелен и сказала, обращаясь ко мне: – Я могу дать вам одежду, могу отправить письма, могу связаться с семьей и сообщить, что вы хорошо себя чувствуете. Это все, что я могу сделать для вас, но не более.
Леденящий кровь факт был реальностью: я и Махтаб полностью были во власти закона этой фанатичной патриархии.
Следующий час пребывания в посольстве прошел для меня в шоке. И все же кое-что нам удалось! Я позвонила в Штаты.
– Я пытаюсь выбраться отсюда! – кричала я маме, находящейся за сотни миль. – Подумай, что можно сделать там, на месте.
– Я уже связалась с Департаментом штата, – сообщила мама срывающимся голосом. – Делаем все, что в наших силах.
Хелен помогла мне написать письмо в Департамент штата. Его должны были переслать через Швейцарию. В нем сообщалось, что меня держат в Иране насильно и что я не хочу, чтобы мой муж снимал наши деньги со счетов в Штатах.
Хелен заполнила анкету, детально расспрашивая меня о Муди. Особенное внимание она уделила вопросу о его гражданстве. Муди не получил американского гражданства, поскольку вмешался в дела иранской революции. Хелен поинтересовалась его зеленой картой – официальным разрешением на проживание и работу в Штатах. Еще сейчас он мог вернуться в США и получить работу, но если будет медлить, то срок разрешения истечет и у него уже не будет права работать по специальности в Америке.
– Я очень боюсь, что он начнет работать здесь, – сказала я. – Если ему позволят здесь заниматься врачебной практикой, то мы окажемся в западне. Если он не сможет найти здесь работу, то, возможно, решится вернуться в Америке.
Сделав все, что было в ее силах, Хелен дала мне совет, но для меня он прозвучал страшным приговором.
– А сейчас вы должны возвращаться, – сказала она спокойно. – Мы будем делать все возможное, чтобы помочь вам. Потерпите.
Она вызвала такси. Когда машина подъехала, Хелен вышла на улицу, чтобы поговорить с шофером. Я назвала адрес недалеко от дома Амми Бозорг. Нам лучше немного пройти пешком, чтобы Муди не заметил, что мы высаживаемся из такси.
Все во мне сжималось, когда мы с Махтаб снова оказались на улицах Тегерана. Нам некуда было больше идти. У нас не было никого, кроме отца и мужа, который принял роль нашего всемогущего тюремного охранника.
Пытаясь собраться с мыслями, я сказала Махтаб:
– Мы не должны рассказывать папе, где мы были. Скажем ему, что мы пошли на прогулку и заблудились. Если будет спрашивать, ничего не говори.
Махтаб кивнула головой. Жизнь вынуждала ее быстро взрослеть. Муди ждал нас.
– Где вы были? – рявкнул он.
– Вышли погулять, – солгала я, – и заблудились.
Муди с минуту анализировал мое объяснение, а потом отбросил его. Он знал, что я хорошо ориентируюсь на улицах. Глаза его горели, в них была явная угроза мусульманского мужчины, на пути которого встала женщина. Одной рукой он схватил меня за плечо, другой – за волосы. Так он тащил меня на глазах всех членов семьи, которые в полном составе сновали по холлу.
– Она не должна выходить из дома! – распорядился он.
А меня предупредил: – Если еще раз выйдешь из дому – убью!
И снова ограниченное пространство спальни, дни, полные небытия, полуобморочное состояние, тошнота и глубокая депрессия. Когда я выходила из комнаты, Амми Бозорг или одна из ее дочерей контролировали каждый мой шаг. Силы покидали меня. Я понимала, что скоро смирюсь с судьбой и навсегда останусь оторванной от своих близких и отчизны.
Отрезанная от мира, я с удивлением ловила себя на мысли, что меня беспокоят мелочи. Заканчивается последний месяц бейсбольного сезона, а я не знаю, на каком уровне держится команда «Тигров». Когда мы уезжали в Иран, она сохраняла место в своей лиге. Мне хотелось по возвращении домой взять отца на матч.
Охваченная ностальгическими чувствами, однажды в полуденный час я попыталась написать родителям письмо, не представляя себе, как смогу его отправить. К своему ужасу я обнаружила, что у меня слишком слабая рука: я была не в силах вывести даже собственное имя.
Проходили часы, а я анализировала ситуацию. Будучи больной, измученной, погруженной в глубокую депрессию, я утратила присущее мне чувство реальности. Муди выглядел удовлетворенным, что загнал меня в угол, и был уверен в том, что я не сумею восстать и бороться за свободу. Уходило лето. Скоро наступит зима. Поры года сольются в бесконечный ход времени. Чем дольше я здесь останусь, тем легче будет мне примириться с этим.
Я вспомнила излюбленное выражение моего папы: «Хотеть – значит мочь!». Но если я даже найду в себе силы сопротивляться, кто и каким образом нам поможет? Способен ли кто-нибудь вырвать меня и моего ребенка из этого пекла?
Постепенно я сама нашла ответ на свои вопросы.
Никто мне не поможет.
Только я сама могу вызволить нас отсюда.
Однажды вечером, когда я находилась в холле дома Амми Бозорг, в наступивших сумерках я услышала зловещий рев летящего низко бомбардировщика. Небо разрезали трассирующие снаряды противовоздушной артиллерии. Потом мы услышали глухое эхо взрывов.
