Коммунисты - Семанов Сергей Николаевич (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Однажды, возвратись из Петербурга, Надежда Константиновна увидела свет во всех окнах дома. Владимир Ильич вернулся со съезда. В первый момент она его не узнала — он сбрил бороду, коротко постриг усы. На даче было полно людей — вся большевистская фракция. До утра проговорили, обсуждая дальнейшие действия.
На съезде опять и опять столкнулись непримиримые политические линии. Отчет о деятельности ЦК делал Мартов. Он не смог затушевать того факта, что меньшевики ошиблись в основном вопросе, кто должен быть гегемоном демократической революции, и скатились на позиции прихвостней либеральной буржуазии.
По целому ряду важнейших вопросов съезд стал на позиции большевиков. О Государственной думе съезд принял большевистскую резолюцию.
Крупская внимательно слушала взволнованные речи.
Товарищи будто вырвались из гущи боя. И она ясно видела, как устал Владимир Ильич.
Усталость проявилась в бессоннице, страшных головных болях, в полном отсутствии аппетита. Посоветовавшись с товарищами, Надежда Константиновна настояла на отъезде мужа в Стирсуден, где на одинокой даче жила семья Лидии Михайловны Книпович. Сама же Крупская еще некоторое время оставалась в Куоккале: надо было закончить некоторые дела, организовать переход партии в глубокое подполье. Наконец и она вырвалась в Стирсуден.
Море, сосны и тишина. Ульяновы купаются, ездят на велосипедах, слушают музыку — одна из родственниц Книповичей была певицей. В их жизни мало выпадало подобных минут.
К этому времени относится маленькая любительская фотография — Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна сидят в двуколке. Крупская улыбается, лицо счастливое.
В августе Надежда Константиновна проводила Владимира Ильича в Штутгарт на международный конгресс, а сама активно включилась в работу.
После возвращения Ленина они еще некоторое время прожили на даче «Ваза», а в ноябре 1907 года Владимиру Ильичу пришлось уехать в глубь Финляндии, на небольшую станцию Огльбю. Реакция бурно наступала. Теперь на автономию Финляндии полиция не обращала внимания, шли повальные обыски. За два года на даче «Ваза», скопилось колоссальное количество архивных документов, нелегальщины. Без суеты, деловито разбирала эти архивы Надежда Константиновна с женой Богданова. Самое ценное, то, что было необходимо сохранить, относили к финским товарищам, остальное жгли. Снег вокруг дачи почернел от пепла, пришлось принять меры предосторожности.
Наконец дела приведены в порядок. Крупская едет в Питер, устраивает Елизавету Васильевну, договаривается с остающимися товарищами о связях и спешит в Стокгольм, куда уже переправили Владимира Ильича. Не сразу он рассказал жене, как чуть не погиб, когда при переходе через Финский залив лед стал уходить под воду. Она так ясно представила себе — ночь, метель, треск тонкого льда.
Снова эмиграция, иного выхода не было, они понимали, что реакция затянется на долгие годы. Ехали опять в Женеву. Через Берлин. Там только что прошли аресты среди эмигрантов. Поэтому Ульяновы не пошли ни к кому из товарищей, чтобы никого не провалить, и целый день ходили по городу. Очевидно, в каком-то кафе они отравились. Полубольные, 7 января 1908 года они приехали в холодную, стынувшую от зимнего мороза Женеву. «У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехали», — вырвалось у Владимира Ильича.
Началась их вторая эмиграция.
…С 1907-го по апрель 1917 года Н. К. Крупская снова в эмиграции. Она вела большую организационную работу в партии, в большевистских газетах, выступала по вопросам народного образования и женского движения. В апреле 1917 года вернулась в Россию, работала в «Правде» и «Солдатской правде», в секретариате ЦК РСДРП(б), в бюро печати ЦК, среди работниц и молодежи. На VI съезде партии участвовала в выработке резолюции о союзах молодежи. После Октября работает в Наркомпросе, долгие годы возглавляет там Главный комитет политико-просветительной работы, много сил отдает работе с детьми, с молодежью, неоднократно выступает на съездах комсомола. Крупская — делегат съездов партии, включая XVII, с 1927 года — член Центрального Комитета партии.
Н. К. Крупская — первый биограф Ленина, неутомимый пропагандист ленинизма, автор многих работ по педагогике. В 1931 году она была избрана почетным членом Академии наук СССР.
Умерла 27 февраля 1939 года.
Михаил Васильевич
Фрунзе
Родился 21 января (2 февраля) 1885 года в городе Пишпеке (ныне город Фрунзе — столица Киргизской ССР), в семье фельдшера. Окончил гимназию, в 1904 году поступил в Петербургский политехнический институт, вел революционную работу в рабочих и студенческих кружках, выступал как агитатор-пропагандист от партии большевиков. В 1904 году вступил в РСДРП, был партийным пропагандистом в Петровске, Ливнах, Екатеринославе. 9 января ранен в руку во время расстрела мирной рабочей демонстрации в Петербурге. Был направлен в Иваново-Вознесенск для работы среди текстильщиков.
Ранним утром 6 мая 1905 года Фрунзе вышел на площадь перед вокзалом в Иваново-Вознесенске и отправился на первую встречу с Отцом.
Федор Афанасьев не ждал доброго друга в этот час. И не вдруг вышел в сени на стук. И явился перед Фрунзе в самом будничном, затрапезном виде: пестрядинная косоворотка почти до колен, без пояса, старые валенки с обрезанными голенищами. И на кончике носа круглые очки с обломанными дужками: их заменял жгутик из ниток, полукругом охватывая волосы на затылке.
Видать, была у него думка, что гость не к добру. И для маскировки раскинул он на столе затрепанную толстую библию с рисунками Густава Доре.
Отец с недоверием и не в меру строго оглядел ладную фигуру круглолицего студента и жестом указал ему на лавку.
— Ну, как звать будем, сынок? — Отец уже прочитал записку Марата.
— Трифоныч.
— Неплохо. Фамилию пока никому не говори, даже я не спрошу до времени, будешь чистый нелегал. Жить устроим у товарищей: где ночь, где две. Сейчас пойдешь к Черникову, отдашь записку. В ней два слова: «Одень Трифоныча». Понимаешь: студенты у нас наперечет, негоже сверкать пуговицами и дразнить полицию. Привез чего?
— Да. Литературу и десять браунингов.
— Выложь, я спрячу, вечером заберут ребята. А корзину унеси: с ней пришел, с ней и ушел. Народ кругом зоркий, никому глаз не закроешь. А сейчас чайком побалуемся. Уважаешь?
— С удовольствием!
Отец взогрел самоварчик, чинно сели под божницей и хорошо поговорили.
Федор Афанасьев спрашивал дотошно: где был да кого видел, давно ли в институте и откуда родом?
Оказалось, знал Отец Барона и его свояченицу Мусю Эссен, по кличке Зверь, и боевую подругу Абсолют (ласково назвал ее Леночкой Стасовой: «В «Таганке» сидит. Но она железная — выдюжит!»), и Литвина-Седого, что дал записку Фрунзе на Казанский вокзал Степе — Бороде, и доктора Мицкевича («Он с Лядовым и Шатерниковым прятал в Москве Михаила Ивановича Бруснева, но ищейки все же его взяли»). Трижды видел он Марата и один раз встречался с Лениным, когда тот был еще Ульяновым, лет десять назад.
— Я его не видел, — признался Фрунзе. — А спросить о нем стеснялся.
— Вот голова! Так про товарища спросить никогда не грех. С ним, бог даст, и повидаешься: только взойдет революция на гребень, он и пожалует. Точно говорю, без него партия неполная, он ей голова! Как он меня про Шелгунова спрашивал, про Николая Васильевича, словно ему дружок был, хоть ни разу с ним и не свиделся! Все знал, даже про то, как Шелгунов с женой подавались в Сибирь выручать из крепости своего дружка Михайлу Ларионыча Михайлова. И про Михайлова все знал. И, будто к случаю, спросил, не знакома ли мне его песня: «Смело, друзья, не теряйте бодрость в неравном бою, родину-мать вы спасайте, честь и свободу свою».
