Принц Вианы - Старицкий Дмитрий (полная версия книги .TXT) 📗

Глаза у нее были светло-карие, ореховые. Нос пуговкой на треугольном лице и яркие красные губы, свои — без помады. Верхняя губа несколько пухлее нижней. Руки свои она держала под передником — той же материи, что и юбки, который подвязан был только на поясе.

Ну вот… Начали отдирать повязки, и мне стало совсем не до баб.

Перед этим вина налили, но толку с этого кислого сухаря как анестезии никакого: не водка даже и тем более не спирт.

Досмотрев до конца всю экзекуцию, которой тут называют смену повязки, и насладившись тем, как я все это стоически терпел, девушка ушла.

Ужин подавали во вполне современном — для конца пятнадцатого века, естественно, — банкетном зале, в котором не дуло, были в наличии остекленные окна и на полу (вместо соломы на камнях) лежал нормальный штучный паркет, натертый воском. Стены зала совсем не имели украшений в виде знамен и оружия, а были завешаны восхитительными гобеленами на тему охоты. И вот ведь какая штука — ни одного с религиозным сюжетом. Я так понял, что это потому, что апостолы рыбалкой увлекались, судя по Писанию, а не охотой.

Длинный стол под льняными скатертями, хозяин которого сидел на одном конце, хозяйка — а ею оказалась та самая девчонка, которая нас встречала, — на другом. Я около хозяина, так как мое инкогнито — а хотел я скромно представиться графом Бигоррским, спалили мои же присные с первых фраз разговора, раздувшись от собственной важности и близости к короне. Дона Саншо посадили около хозяйки как второго феодала нашей иерархии. Остальные — по чинам. Таким вот образом образовалось в середине этого длинного стола много пустого места. Со мной — рядом с бароном, — сидели Филипп и шевалье д'Айю, около хозяйки — сьер Вото.

Микал прислуживал мне, пажи — своим рыцарям. Остальных охватили сервисом местные слуги. Шевалье д'Айю, к примеру, пажа с собой в поход не взял — мал больно.

Сержант харчился где-то в другом месте с кнехтами.

Мне, как болезному, уступили темного дерева неудобный прямой стул с высокой спинкой и прямыми подлокотниками — скорее трон, украшенный затейливым гербом неаполитанских королей. Откидываться на спинку этого чуда мебельного искусства было очень неудобно. Но я это должен был почитать за честь. Хозяева старались угодить царственной особе, раненной в неравном бою. Даже сесть за стол мне пришлось первому, несмотря на старость хозяина и его увечье — этикет, его маман. Хорошо, что удалось отбрыкаться от места хозяина за столом. Хотя это и заняло больше десяти минут расшаркиваний и плетения словесных кружев.

Стол освещался ярко горевшими и распространявшими сладковатый запах воска свечами в массивных подсвечниках. Просто островок цивилизации посередине косматой Галлии. Еще бы — мне в куверт подали вместе с ложкой огромную серебряную двузубую вилку, которой можно было насмерть забодать целого барана. И на каждого едока поставили по серебряной тарелке размером с баклер [84]. Ну а нож, как исстари повелось, у каждого должен быть свой — пришлось доставать мой понтовый кортик.

Все было готово, но к еде не приступали. Оказалось, ждали только замкового капеллана, который по старости своей всегда опаздывал. Даже на этот раз, когда в замке такие высокопоставленные гости — я и Саншо.

Наконец и святой отец пришкандыбал, поддерживаемый под руки двумя подростками. Седой старик, которому из-за обширной лысины не было нужды выбривать себе тонзуру, но с гладко выбритым подбородком. В некрашеной холщовой рясе, подпоясанной веревкой. Показалось даже, что он босой, но пришаркивающий стук деревянных подошв информировал, что нет, обутый. На босохождение его святость не распространилась.

Сел падре к середине стола, где было много свободного места, и неожиданно громким, хорошо поставленным голосом прочел молитву, освящающую нашу трапезу.

Сам он ел очень мало и медленно, но вино пил.

Вслед за капелланом и остальные поспешили утолить первый голод.

— Это загородный охотничий домик дюка Анжуйского, — просветил меня хозяин, неловко пытаясь за мной ухаживать. — Я же тут только кастелян [85]. Так что считайте себя гостями самого господина дюка, который у нас еще и неаполитанский ре [86]. Вы под его защитой, хоть он и кузен Турского затворника.

Это фраза означала, что здесь нас будут защищать даже от целого войска французского короля. Только вот кем? Тем десятком инвалидов, которых мы видели в замковом дворе? Так что в ответ я только буркнул:

— Я тоже его племянник, что не мешало его людям напасть на меня прямо во дворе Плесси-ле-Тур.

Подали очень хорошее красное вино, почти черное, на вкус сорта каберне. Местное вино, как заверил хозяин, из замковых подвалов.

Общаясь как-то с археологами, я узнал, что самый древний сорт винограда в Европе — именно каберне-фран. Определили это по косточкам, прикипевшим к донышкам античных амфор. Но именно анжуйское каберне мне очень понравилось. В меру терпкое, в меру кислое, хорошо выдержанное. О чем не преминул сообщить хозяину — ему приятно, и я не кривлю душой.

— Мой принц, — польщенно улыбнулся барон щербатым ртом, — мне приятно слышать вашу похвалу, так как в давильный пресс и бочки я всю душу свою вложил за прошедшие тридцать лет. Видели бы вы, что тут творилось на виноградниках после Длинной войны… — махнул он рукой. — Мне пришлось новую лозу сюда возить из Бордо и Бургундии.

— Давайте за это и выпьем, — предложил я тост, — за гостеприимного хозяина этого славного местечка! И его прекрасную хозяйку!

Все подхватили здравицу, хотя вряд ли расслышали наш разговор.

— Я вам в дорогу дам бочонок этого вина, — пообещал польщенный кастелян, — раз оно вам так понравилось, ваше высочество. Ему шесть лет выдержки, и оно на пике зрелости. Ваше здоровье!

Ох, не напиться бы мне сегодня до неприличия: старое вино очень коварное. Это я еще по первой поездке в Болгарию помню.

— Здесь давно уже нет никакого привозного вина, — просвещал меня в местные реалии старый барон, хорошо так отпив из большого кубка. — С тех пор как тут закончилась всякая куртуазия с отъездом Рене Доброго в Прованс, где его в прошлом году и прибрал к себе Господь. Нынешний же дюк, Шарль Мэнский, сиднем сидит в Анжере за стенами крепости, и после смерти жены даже не помышляет о веселых праздниках с жонглерами [87] и музыкантами. Да и нет их тут — все укатили в Прованс вслед последнему царственному трубадуру Рене. Так что мы вряд ли сможем развлечь вас подобающе вашему сану, — поклонился мне барон, слегка привстав со стула.

— Мне сейчас не до развлечений, как видите, господин барон, — поспешил я его успокоить, указав пальцем в повязки на голове.

Иначе бы я точно остался без ужина, выслушивая бесконечные сожаления от старика. А слюна уже выделилась, как у собаки Павлова, при взгляде на многочисленные блюда, которые вереница слуг все ставила и ставила на стол. Хотелось жрать, а этикет требовал от меня отведать по маленькому кусочку от каждого блюда, и лишь потом выбирать, чем насыщаться. Микал меня заранее предупредил о такой засаде. Тяжела ж ты, шапка Мономаха!

Всего-то от каждого блюда по маленькому кусочку, а в итоге облопался, как паук мухами. Микал расстарался и все подтаскивал мне новые и новые блюда на пробу, походя отпихивая от моей особы местных слуг. А блюд этих на столе приготовили и расставили, как на роту голодных матросиков с острова Русский. Но не пропадет ничего — все доест многочисленная дворня в замке.

Каплуна я совсем не распробовал, чем он так особо от обычной курятины отличается, хотя и отъел от него приличный кусок; бройлер и бройлер, только зажаренный на вертеле. Я на каплуна специально налег потому, как с ним особые воспоминания связаны. В Перестройку это было. Заглянул я как-то в пафосный супермаркет из новых, который не для всех. Но и в них всегда можно было найти продукт, который был бы дешевле, чем в демократических магазинах. И вижу надпись «каплун» и — для особо одаренных, ниже расшифровка: «французский петух». Купил. Цена была средняя, а вот тушка — очень большая, с гуся так размером, только в груди пошире. Жена этого каплуна варила-варила, варила-варила, а он, стервь такой, — все жесткий и жесткий, не укусить даже. Не выбрасывать же… Заморозили и долго еще всей семьей питались куриным салатом, натирая каплуна в него на терке. Жена сказала, что это ни хрена никакой не французский петух, а самый настоящий «дикий кур».