Перо бумажной птицы - Михалкова Елена Ивановна (читаем книги онлайн .txt, .fb2) 📗
Даша миновала вольер, в котором ветеринар занимался со свежеприбывшим пациентом, помахала издалека таджику-разнорабочему, смуглому тщедушному человеку без возраста, у которого самый озверевший пес становился ручным, и вышла за ворота.
На душе было тошно. Хоть становись рядом с Бураном на корточки и начинай выть.
«В чем я виновата, в чем? – ожесточенно спросила Даша, обращаясь неизвестно к кому. – Я, что ли, ее убила? Я привела ее на это крыльцо?»
Да, не приводила и не убивала, но вызвалась помочь с проклятой футболкой. Теперь живая Даша ведет собаку прогуляться в перелесок, а мертвая Вика лежит в морге.
На нее накатила слабость. Даша отошла к обочине, потянула за собой недоумевающего пса и опустилась в пыльную траву, иссушенную июльским солнцем.
– Ложись, Буран, ложись.
Сунула ему кусочек сыра, и дурачок понял, что от него требуется. Повалился на косматый бок, обмахивался хвостом: выпрашивал еще.
Общение с собаками всегда ее успокаивало. Псы, в отличие от людей, предсказуемы. Даша запомнила свое потрясение, когда мать привела ее, большую уже девицу, в интернат, и только перед входом сообщила, что в сумке, оказывается, белье и вещи. Что, оказывается, ее дочери предстоит здесь жить.
У Даши было тринадцать лет, чтобы привыкнуть к сюрпризам матери. Но в то утро она оцепенела. Не могла сделать ни шагу. Людмила не предупредила ее, не подготовила, бросила во двор интерната, как в прорубь, и спортивную сумку швырнула сверху – спасайся, милая, как хочешь! Видимо, мать по ее лицу поняла, что в душе дочери творится что-то нехорошее, и совершила то же, что и всегда: сбежала. Чмокнула Дашу в лобик, развернулась и зацокала каблучками.
Если бы не настигшее ее оцепенение, Даша удрала бы не задумываясь. Но ее пригвоздило к месту. В первые минуты, когда она толком не поняла, что случилось, ей почудилось, будто мать привела ее сюда насовсем. Детей в семье Белоусовых слишком много, Даша слышала об этом отовсюду, и что удивительного, если мать пожелала избавиться от одного рта!
У нее, наверное, сердце разорвалось бы от горя. Если бы не Степашина. Даша, конечно, тогда еще понятия не имела, кто это такая. Просто к ней спустилась со ступенек высохшая, точно хвощ, рыжеватая тетка и внезапно улыбнулась. Было это странно и даже пугающе. Даша жила в мире, где взрослые редко ей улыбались.
– Ты Даша Белоусова? – спросила тетка. – Здравствуй. Меня зовут Любовь Антоновна, я твоя учительница. С остальными ты позже познакомишься. Пойдем, я покажу тебе комнату, в которой ты будешь жить, и расскажу, какие тут у нас порядки.
Даша не двинулась, и тогда Степашина сама подхватила сумку, лежавшую у ног девочки, и положила руку ей на плечо.
От прикосновения Даша вздрогнула.
– На выходные сможешь вернуться к семье, – сказала учительница. – Но если захочешь остаться, предупреди за пару дней. Это нужно для столовой.
«Остаться?» Это было первое слово, пробившее Дашино оцепенение. Да кто в своем уме будет здесь оставаться?!
Пару месяцев спустя, совершенно освоившись на новом месте, она проводила в интернате одни выходные в месяц. Оставалась бы и больше, но очень уж жалела Пашку. Нельзя бросать его одного с этой сворой. Даша пыталась и для брата выбить место в интернате, даже у директрисы рыдала в кабинете. Та развела руками: извини, на освободившиеся места берем в первую очередь сирот. Для семьи Белоусовых уже однажды сделали исключение. Администрация города вникла в положение несчастной матери-одиночки, которая тащит многочисленных детей, и пошла навстречу. Но второй раз ничего не получится.
С возрастом Даша стала понимать, какую роль в ее судьбе сыграл интернат. Старшие братья и сестра свирепели с каждым месяцем, срывались на всех подряд. Олег пару раз сжигал ее школьные тетради. От Вадима она шарахалась: пройдешь слишком близко – получишь тычок под ребра. Бил он вслепую, не разбирая, просто от избытка дурной силы. Однажды, вывалившись из комнаты с побелевшими глазами, щелкнул зажигалкой под Дашиной косой. Волосы вспыхнули мгновенно, и, если бы не реакция Пашки, ходить ей обгоревшей. Мелкий схватил с подоконника банку с отстоянной водой для цветов и выплеснул на сестру. Вадим хохотал как безумный. На крики выскочили Инга с Олегом и сползли на пол от смеха. Ржали как гиены, не могли успокоиться. Дашу трясло.
Трое старших постоянно проводили время вместе, и если не курили всякую дрянь, то нюхали. Формально у девочек была своя комната, а у мальчиков своя, но спальню мальчишек оккупировали Инга, Олег и Вадим. Заходить к ним было запрещено. Когда Пашка пожаловался матери, то получил от нее подзатыльник: сам разбирайся.
В конце концов Пашка с Дашей устроили себе нору в чулане. Разгребли завалы барахла – на это ушло три полных дня, – часть выкинули по собственному усмотрению, ни с кем не советуясь, а оставшееся переложили, чтобы занимало меньше места. Маленькое окошко под потолком отмыли, Даша из старой выцветшей юбки на скорую руку сметала занавеску, подвесила ее на леску. На подоконник поставили елочную игрушку – серебристую ракету с надписью «Восток-1». Даша узнала, что на такой летал в космос Гагарин, и подарила Пашке на Новый год. Дороже этой ракеты у Пашки ничего не было. Утащили с кроватей матрасы и стали спать на полу. Душно, конечно, и тесно… Но в тысячу раз лучше, чем в общих спальнях! Мать даже не заметила ничего: она в этот чулан сто лет не заглядывала.
После того как Вадим поджег ей волосы, Даша коротко постриглась. И следила, чтобы у Пашки волосы не отрастали. К Светке старшие не приставали. Девочка-дурочка, что с нее взять! Носится как подорванная. Если тронуть, визжит и кусается. Жрет листья и траву, рот вечно выпачкан землей… Однажды Олег двинул ей сгоряча по шее, и в отместку получил дурно пахнущую кучу на своей кровати. Орал до хрипоты и поклялся, что вываляет дуру мордой в ее же собственном дерьме. Но Светка проявила неожиданную предусмотрительность и следующие две ночи провела на чердаке, прячась при каждом появлении старших. На чердаке можно и ногу сломать, и шею, так что в конце концов от нее отстали. Нет, за Светку не стоит бояться…
А Иришка тогда была совсем еще мелюзгой. Висела на матери, как мартышка.
Для развлечений оставались они с Пашкой. Отчего-то Инга, Олег и Вадим не выносили их двоих. Ревностью этого не объяснить: мать кудахтала и носилась со старшими, как курица с цыплятами.
«Чем-то мы их бесим», – сказал однажды Пашка.
«Не мы, а я, – поправила Даша. – Ты идешь в довесок».
И правда: когда мать сплавила ее в интернат, Пашке жить стало легче. Он как будто перестал существовать для старших. К тому же теперь в его распоряжении был целый чулан!
Даша сидела на обочине в соломенно-желтой траве, кое-где голубевшей цикорием, и проговаривала про себя свои удачи. Это очень важно – не забывать, в чем тебе повезло.
Попала в интернат – это раз. То, что мнилось наказанием и бедой, обернулось небывалым везением.
Эмиль Григорьевич взял в секцию и занимался, как с родной дочерью, – два.
Пашка – три. Мелкий, может, звезд с неба не хватает, зато хороший, добрый и любит ее. А могла бы жить в окружении сплошных говнюков, как старшие, или психов вроде Светки.
С Баридзеевым все закончилось – четыре. Даша в бога не верила, иначе весь лоб разбила бы в благодарность за его милости.
И от Егора удрала – пять.
Она вспомнила убитую Вику и до боли прикусила губу. Не ныть! Не хватало еще расклеиться.
Наконец, пункт шестой: смогла договориться о койке в собачьем приюте в обмен на неделю работы. Скоро придется искать что-то новое, но пока есть крыша над головой и кусок хлеба.
«В конце концов, – с горькой улыбкой сказала себе Даша, поднимаясь из травы и отряхиваясь, – я же везучая».
– Пошли, Буран.
Пес неохотно поднялся. Из густой нечесаной шерсти торчали травинки.
– Давай-давай, топай! Недалеко осталось.
Приютских псов водили гулять в лесок поблизости. Старые березы и тополя, поросль боярышника, в которой белел густой тополиный пух… Кое-где можно было отыскать скамейку с подгнившими от старости досками – свидетельство давних попыток облагородить лесок. От этих поползновений остались и две широкие аллеи, обсаженные липами.
