Горечь войны - Фергюсон Ниал (книги онлайн .txt) 📗
Войска вторжения, высадившись, самостоятельно смогут обеспечить себя и несколько недель действовать без поддержки. Тем временем, следует надеяться, моральное воздействие на густонаселенные районы Англии и удар, нанесенный английскому кредиту, способны повлечь если не полное подчинение, то по меньшей мере заключение соглашения, по которому Англия сделается сателлитом Германии 70.
Даже Эдуард VII в 1908 году выразил опасение, что его кузен Вильгельм II вынашивает планы “бросить на Англию один или два армейских корпуса и издать прокламацию, что он явился не как враг короля, а как внук королевы Виктории, чтобы оградить короля от шайки социалистов, разрушающих страну” 71. Старшие чиновники английского МИДа разделяли эти страхи. Постоянный замминистра Чарльз Гардинг, Айра Кроу (сам родившийся в Германии) и сам министр Эдвард Грей сходились на том, что “немцы рассматривали и прежде, и теперь вопрос о вторжении” 72.
У Грея не было сомнения, что “множество немецких офицеров проводит отпуск в нашей стране в различных точках восточного и южного побережий… для чего нет иных причин, кроме рекогносцировки нашего побережья” 73. Военный министр Ричард Холдейн также в это уверовал, хотя на него могло повлиять увеличение числа новобранцев Территориальной армии (его детища), последовавшее за премьерой пьесы дю Морье “Дом англичанина” 74. Хотя предшественник Асквита на посту премьер-министра публично раскритиковал домыслы Ле Ке, в 1909 году Асквит поручил специальному подкомитету Комитета обороны империи изучить сообщения Ле Ке и других об иностранном шпионаже. На основании доклада этого подкомитета и было учреждено контрразведывательное Бюро секретной службы 75. Доклад гласил: “Собранные доказательства не оставляют у членов этого подкомитета сомнений в том, что в стране действует широкая сеть немецких шпионов” 76. Черчилль (тогда министр внутренних дел) в июле 1911 года, во время Агадирского кризиса, приказал расставить в Лондоне посты у флотских складов, чтобы “двадцать решительно настроенных и хорошо вооруженных немцев… однажды туда не явились” 77. Увы, в Великобритании, вопреки стараниям Келла и его коллег, почти не нашлось немецких военных (в отличие от военно-морских) агентов 78. Как бы то ни было, бóльшая доля информации, интерес к которой Ле Ке и ему подобные приписывали немцам, была широко доступна (и почти даром) в виде карт Государственной топографической службы и Адмиралтейства. В самом начале войны (исходя из списка 28 830 иммигрантов, подготовленного в апреле) проверке подверглись около 8 тысяч вызвавших подозрение иностранцев. Очень скоро стало ясно, что за ними не стоит никакой единой военной организации 79. Уже в декабре 1914 года Морис Хэнки, секретарь Комитета обороны империи, опасался того, что “25 тысяч крепких мужчин, немцев и австрийцев, которые все еще свободно находятся в Лондоне” могут “разом перебить все правительство” 80. Тайная армия так никогда и не была создана. Не увенчались успехом и поиски замаскированных бетонированных площадок, на которых немцы якобы собирались разместить свои тяжелые осадные артиллерийские орудия.
Немецкими наиболее воинственными авторами, как правило, двигали и политические, и корыстные мотивы. Классический пример – Фридрих фон Бернгарди, чья книга “Современная война” (1912) провоцировала подозрения англичан касательно германских намерений. Бернгарди (бывший кавалерийский генерал, ранее возглавлявший Военно-исторический отдел Большого Генерального штаба и в 1909 году вышедший в отставку) был тесно связан с Августом Кеймом, главой Германского союза обороны (DWV) – лоббистской группы, выступавшей за увеличение численности армии. “Современную войну” нередко считают классикой прусского милитаризма, однако ее следует рассматривать как пропагандистский материал DWV, обличающий не только пацифизм и антимилитаризм левых, но и малодушие германского правительства во время Агадирского кризиса, а также (это еще важнее) консерваторов из прусской военной верхушки, желавших, чтобы армия оставалась сравнительно немногочисленной 81.
Милитаристская политика
Следует указать на важное обстоятельство: и в Англии, и в Германии сторонники активных военных приготовлений добились очень немногого. Так, им определенно не удалось привлечь на свою сторону большинство избирателей. В Великобритании после серьезных трудностей в войне с бурами доводы в пользу укрепления “национальной боеспособности”, несомненно, находили отклик у всех политических сил 82. Однако конкретные меры, направленные на повышение боеготовности (например, введение всеобщей воинской повинности), политической популярности не снискали. Основанная Джорджем Ши Лига национальной службы в свои лучшие дни – в 1912 году – насчитывала 98 931 членов и 218 513 “сочувствующих” (они платили всего по пенсу). Не более 2,7% мужского населения Великобритании в возрасте 15–49 лет состояли в ополчении (Volunteer Force) 83. В 1913 году в бойскаутском движении Баден-Пауэлла состояло 150 тысяч человек: крошечная часть английских юношей 84. В поддержку обязательной воинской службы выступила пестрая смесь из отставных офицеров, журналистов и священнослужителей (один викарий из Гэмпшира распространил среди двух тысяч прихожан памфлет “Религиозная мысль и воинская повинность”). Саммерс признавал, что патриотические ассоциации почти “не имеют влияния на избирателей” 85. Даже часто упоминаемые празднования по случаю снятия осады Мафекинга во время Англо-бурской войны не стоит рассматривать как однозначное свидетельство якобы широко распространенного среди рабочих “джингоизма” 86.
Во Франции период исполнения Раймоном Пуанкаре обязанностей главы правительства (с января 1912 года по январь 1913-го) и впоследствии президента ознаменовался не только речами о “националистическом возрождении” (символическим жестом стало учреждение национального праздника в часть Жанны д’Арк), но и некоторыми практическими шагами. Генерал Жозеф Жоффр был назначен начальником Генерального штаба, этот пост предусматривал, что он возглавит армию в военное время. Был принят закон, увеличивший срок действительной военной службы с двух до трех лет. Союз учителей (Syndicat des instituteurs) распустили после того, как он выразил поддержку антивоенному обществу “Солдатская копейка” (Sou du Soldat) 87. Однако масштаб националистического возрождения не следует переоценивать. Оно имело гораздо меньшее отношение к внешней политике, нежели к внутриполитическим баталиям по поводу избирательной и налоговой реформ, в особенности к необходимости маловероятного межпартийного альянса против радикалов по вопросу о пропорциональном представительстве. (Вопреки сопротивлению радикалов, в июле 1912 года это решение было все-таки принято.) Не предпринималось попыток расторгнуть торговый договор с Германией, заключенный в 1911 году Жозефом Кайо, министром финансов в правительстве Жоржа Клемансо. А в начале 1912 года Пуанкаре вступил в конфликт не с Германией, а с Италией – вслед за незначительным инцидентом на море. Теофиль Делькассе, самый антинемецки настроенный кандидат на пост председателя Совета министров, этой должности не получил. В сторонники националистического возрождения можно записать меньшую часть депутатов Национального собрания (примерно 200 из 654), причем не менее 236 депутатов не отдали свои голоса за закон об увеличении срока военной службы 88.
Гораздо лучше (и это неудивительно) изучены германские радикальные правые, поскольку часть их можно представить как предшественников национал-социализма. Работы Джеффа Г. Эли, Роджера Чикеринга и других, посвященные радикальным националистическим организациям, выступавшим перед Первой мировой войной за увеличение темпов вооружения, во многом опровергают мнение, будто они были пешками в руках консервативных элит. Для поддержки правительственного курса учреждались ассоциации, деятельность которых можно с полным правом назвать “манипуляцией”, – например, Германский флотский союз (DFV). Они привлекали в свои ряды людей, чья воинственные устремления превосходили правительственные цели настолько, что такие ассоциации постепенно превратились в “националистическую оппозицию” государству. Согласно Эли, это ознаменовало активизацию прежде политически пассивных групп преимущественно из среды мелкой буржуазии – популистского элемента, бросившего вызов засилью “нотаблей” в буржуазной ассоциативной жизни 89.
