Ельцин - Минаев Борис Дорианович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«С лета 1991 года, и особенно после августовского путча, ОКЧН приступил к практическим действиям по захвату власти. 28–29 августа вооруженные отряды ОКЧН блокировали центральные улицы и площади Грозного, силой захватили здания Совмина, радио и телецентра, аэропорта».
Москва отреагировала быстро. В Грозный вылетела делегация в составе зампреда Совмина РСФСР Гребешевой, народных депутатов Аслаханова и Гаджиева (последний был еще и союзным министром, заслуженным нефтяником) — вылетела, поскольку Ельцин и Хасбулатов (кстати, тоже видный чеченец) поручили им договориться с местной элитой о прекращении беспорядков и кровопролития.
Договориться не удалось. 6 сентября вооруженный отряд ворвался в здание Дома правительства, где заседал Верховный совет Чечено-Ингушской республики (на тот момент Чечня и Ингушетия еще не разделились). Пытавшихся сопротивляться депутатов жестоко избивали.
Председатель городского Совета, шестидесятилетний Виталий Куценко, разбил окно и попытался выпрыгнуть, чтобы спастись. Но выпрыгнуть удачно из высокого окна первого этажа ему, увы, не удалось. Он ударился головой и через несколько дней скончался в больнице. Двадцать человек доставили в реанимацию.
Так началась история новой Чечни.
Ельцину на стол тем временем поступает абсолютно противоречивая информация о ситуации в Грозном. По одной версии, Доку Завгаев, глава республики, «как паук, опутал сетью всю республику, расставил везде своих подонков и отчаянно цепляется за власть. Что если бы снять его указом Горбачева? Это оздоровило бы обстановку». По другой — «в начале сентября 1991 года в республике совершен антиконституционный переворот… Республика вовлечена в глубокий политический кризис, последствия которого, безусловно, будут для нее катастрофичными».
Некоторая противоречивость позиции новой российской власти по отношению к перевороту в Чечне стала понятной позже. Вот что пишет об этом Сергей Филатов, в ту пору работавший в Верховном Совете РСФСР, а позднее глава кремлевской администрации:
«На следующий день после этого кровавого побоища пришла в Грозный телеграмма от исполняющего обязанности председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатова: “Дорогие земляки! С удовольствием узнал об отставке Председателя ВС республики. Возникла, наконец, благоприятная политическая ситуация, когда демократические процессы, происходящие в республике, освобождаются от явных и тайных пут…” В Хасбулатове бурлила прямо-таки лютая ненависть к Завгаеву, а независимость Доку Гафуровича приводила его в бешенство — до такой степени, что он, говорят, по телефону, плохо себя контролируя, требовал расстрелять земляка. Но и тот, видимо, относился к Хасбулатову не лучше и как-то в разговоре даже обронил: “Когда всё закончится и обстановка у меня на родине нормализуется, я добьюсь, чтобы в тюрьму посадили единственного человека — Хасбулатова. Вот уж кто настоящий преступник!”».
Итак, Ельцину кладут на стол две противоположные по смыслу, по оценкам записки о положении в Чечне.
Он пишет на второй записке резолюцию для первого вице-премьера Бурбулиса: «…Глубоко ли мы разобрались в процессах в ЧИ?»
Но вскоре и самой «ЧИ», то есть Чечено-Ингушетии, как территориального образования в составе России, не стало. 27 октября 1991 года прошли выборы в чеченский парламент «на произвольно очерченной территории». «Конгресс чеченского народа» определил границы: где Чечня, где Ингушетия, а где Россия.
Однако чем бы ни руководствовались восставшие люди в Грозном, но по отношению к федеральной власти это был явный мятеж, бунт, причем вооруженный. 19 октября Ельцин направил в Грозный ультиматум, предложив в течение трех суток освободить все захваченные здания и помещения, сдать всё имеющееся оружие органам внутренних дел и распустить незаконно созданные вооруженные формирования (если бы он знал, сколько таких ультиматумов ему еще придется подписывать!). А 6 ноября 1991 года президент России ввел в Чечено-Ингушской республике чрезвычайное положение.
В то время председателем российского КГБ был Виктор Иваненко. Иваненко позже рассказал журналисту Леониду Млечину, что, когда мятежники захватили здание КГБ в Грозном, он попытался дозвониться до Ельцина в Сочи, но его «не соединили». Иваненко в интервью возмущается тем, что «руководитель спецслужбы не может связаться с президентом, когда такое происходит в стране!». Что же хотел сообщить Иваненко Ельцину? «…Был выбор: то ли идти на силовые действия, то ли договариваться с Дудаевым».
На самом деле никакого выбора не было…
В своей записке Ельцину Иваненко позднее напишет: «Значительная часть населения, прежде всего чеченской национальности, поддерживает смещение Верховного Совета Чечено-Ингушской республики. В этих условиях, на наш взгляд, выход из кризиса возможен только на путях политических решений, поскольку силовые методы неминуемо приведут к эскалации насилия, большим жертвам, дискредитации политики РСФСР и ее руководства».
А вот что пишет в своей книге об этой ситуации Сергей Филатов:
«К ночи в Белый дом приехал Хасбулатов; вместе с ним мы спустились к Руцкому, который взял на себя руководство по организации ЧП в Грозном. Ждали пяти часов утра, а в пять или немного раньше выяснилось, что внутренние войска, на действии которых и строился весь расчет, с места не сдвинулись: таков приказ Баранникова, тогда министра внутренних дел СССР, полученный от Горбачева. Думаю, если бы Горбачев не сделал этого шага, события в Чечне в дальнейшем развивались бы по другому, менее драматичному сценарию, ибо каждое нарушение закона должно быть наказуемо. Решение вопроса отложили до 14 часов. По поручению Хасбулатова в 14 часов прихожу к Руцкому: там уже все “полуночники”. Александр Владимирович докладывает свой план решения проблемы. Мне в ту ночь, и особенно при его докладе, как-то по-новому пришлось взглянуть на Руцкого: этот человек, понял я, весь во власти амбиций и эмоций; в этот момент он беспощаден, предлагая окружить непокорную республику кольцом армейских подразделений и начать тотальную бомбежку ее территории. Такому жестокому варианту я воспротивился — прошу перенести обсуждение на заседание Верховного Совета, который правомочен утвердить или не утвердить указ о чрезвычайном положении: ведь указ появился накануне праздника, депутаты в отпуске. Ясно, что чрезвычайное положение организовать не удалось, подготовка его сорвана: каждый надеялся на другого, а сами собой такие дела никогда не делаются».
Ельцин прекрасно понимает, что происходит в Чечне. Но понимает и другое: эскалация военного конфликта сейчас, в ноябре 1991 года, через три месяца после августовского путча, абсолютно невозможна. Конфигурация власти еще до конца не определена, опасность продолжения неконтролируемых событий висит в воздухе, попытка подавить мятеж вооруженным путем в республиках России грозит новым мятежом в самой Москве. Цепная реакция гражданской войны. Ее нужно прекратить, Ельцин не готов решать конфликты с применением силы.
Председатель Верховного Совета РФ Хасбулатов направляется в Грозный, чтобы создать новый орган власти — Высший временный совет, который бы возглавил еще один «видный чеченец», Леча Магомадов, председатель российского госкомитета по ценам. Но, увы, «на путях политических решений» уже стоял мощный заслон: генерал Джохар Дудаев.
Почему, кстати, чеченцы выбрали именно его в свои руководители? Ведь, как и другие «видные чеченцы», авиационный генерал Дудаев никогда не жил в самой Чечне, вернулся туда только в 1991 году, женат на русской, вся его карьера проходила в военных гарнизонах, которыми он командовал на Украине, в Сибири, в Прибалтике. Между тем среди «видных чеченцев» был не только Хасбулатов, второй по статусу человек в новой России, но и еще, как мы видели, два министра, несколько заместителей министров, академики, предприниматели, руководители крупнейших производств. Так почему же именно Дудаев?
Считается, что Чечня очень гордилась своим единственным генералом Советской армии. Ликовала, когда Дудаев получил это звание. Ведь среди осетин, например, издавна были генералы, большие советские военачальники, а среди чеченцев — нет. Вот и гордились Дудаевым, вот и пригласили его в Грозный как главного претендента на лидерство. Потому что, мол, народ воинственный, превыше всего ценящий воинскую доблесть.
