Рыцарь света - Вилар Симона (бесплатные серии книг TXT) 📗
Милдрэд разрезала очищенное яблоко и съела дольку. Юстас неотрывно смотрел, как она кладет яблоко в рот, как движутся ее губы, как прокатился комочек под кожей на горле. Проклятие, он все еще желал эту женщину! Он презирал ее за то, что она сделала, но одновременно сгорал от желания касаться ее, чувствовать ее, знать, что она ему принадлежит! И он стал говорить, что готов все ей простить, что все еще любит ее, что на все готов ради нее…
Милдрэд повернула к нему свое бледное надменное лицо.
— Может, вы тогда послушаете меня и оставите мощи святого Эдмунда в Денло? Если вы надумали тут воцариться, то зачем вам порочить свое имя разорением аббатства?
Уголки рта принца дернулись.
— Саксонское аббатство. Гм. Эти свиньи уверяют, что святой Эдмунд — покровитель Англии. Может, поэтому в этой стране нет покоя, раз ее защищает святой, который проиграл банде пришедших из-за моря викингов. Как можно поклоняться тому, кто проиграл?
Сидевший неподалеку Хорса слышал эти слова и сильно вздрогнул. Залпом опорожнил кубок и поглядел на своего благодетеля принца отнюдь не ласковым взором.
Юстас этого не заметил. Он смотрел только на Милдрэд. И опять стал повторять, что любит ее, что хочет вернуть те времена, когда она была покорна, когда слыла его датской женой и все ее почитали, считая их парой. И он еще не забыл, как однажды она раскинулась под ним и всхлипнула, кусая губы. О, она еще получит наслаждение в его объятиях.
Милдрэд резко отшвырнула яблоко, так ей стало дурно. Но Юстас только смеялся.
— Что скажешь, моя красавица, когда я надену на твою хорошенькую голову корону правительницы Денло?
Она пожала плечами.
— Ничего.
Юстас перестал улыбаться.
— Тяжелая штука — это твое «ничего». Я получаю его, как увесистый булыжник.
— Ну и что? Этот булыжник не причиняет тебе вреда, Юстас. Иначе ты давно был бы забит камнями за все свои прегрешения, как велит Ветхий Завет.
Юстас рассмеялся, пнул локтем Геривея, сидевшего по другую сторону от него.
— Видишь, какая она у меня? Мне никогда не бывает с ней скучно.
Все-таки он был слишком пьян. Опять стал говорить о своей любви. Некогда Милдрэд, истерзанная и во всем отчаявшаяся, поддалась на эти признания. Теперь же содрогалась, слушая, что скорее луна посинеет от холода, чем он ее отпустит, что второе пришествие настанет скорее, чем Милдрэд удастся ускользнуть от него.
— Как ты бесконечно скучен, Юстас, — не выдержала Милдрэд. — Ты скучен, а я пришла на пир, чтобы развлечься. Но какое же тут веселье? Где танцы? Где музыка? Где изысканные трубадуры, каких я могла бы послушать?
Она обвела рукой зал, где, пошатываясь, бродили пьяные рыцари, визжали растрепанные девки, музыка на хорах звучала вразнобой и ее почти не было слышно, а в дальнем конце какой-то фигляр давал представление с собачкой: собачка кидала мячи своему хозяину, а затем забирала их у него под громкий хохот обступивших их вояк и шлюх.
— Танцы? — хмыкнул Юстас. — Милдрэд, ты же знаешь, что я не люблю их. Но когда-то с тобой…
— Мне надоело, что ты все время напоминаешь о нашей первой встрече. Или не расслышал, что я сказала? Я хочу изысканных песен.
Юстас подчинился, крикнул в зал, что желает, чтобы его даму потешили пением. Во всеобщем шуме его даже не сразу услышали, Юстас стал стучать кубком по столу, но тут и впрямь перед столом появился трубадур.
Милдрэд так и не поняла, что взволновало ее в его облике, но почему-то не могла отвести от него глаз. То, как он подходил, как двигался, как устраивал на плече ремень лютни… Она почувствовала смятение, сама не зная отчего. Она не видела его лица, скрытого под капюшоном, трубадур не поднимал головы, но когда зазвучала музыка… О Небо! Она узнала эту мелодию! И узнала голос, который запел:
Звучала прекрасная мелодия, струны звенели и переливались, и даже шум в зале как будто стал стихать.
Артур все еще не решался поднять на Милдрэд глаза. Он понимал, что открываться после всего, что он узнал о ней, весьма опасно. Ведь у него было совсем иное дело, ему следовало захватить Юстаса, а не выступать перед Милдрэд. Но он не сдержался. Ему во что бы то ни стало хотелось понять, какова она теперь, стоила ли того, чтобы он позабыл все, что о ней говорили и что разъединяло их.
Когда Милдрэд только появилась в зале, они с Рисом развлекали солдат Юстаса, а Метью в черной бенедиктинской сутане проник в аббатство и искал, с кем бы из монастырской братии потолковать. Причем Метью строго-настрого велел им не привлекать к себе внимания, тем более что в зале был и Геривей Бритто, который мог их узнать. Но сейчас, когда Геривей вгрызался в олений окорок и его больше ничего не волновало, когда Юстас льнул к саксонке, а она… Она была так спокойна.
Артур пел:
Артур не смотрел на нее, хотя понимал, что она должна узнать, кто перед ней. И как она поступит? Для Артура это было неимоверно важно, важнее всего в мире… даже важнее свободы и жизни, которой он мог лишиться, если его Милдрэд… уже не его. Поначалу она такой и казалась — невозмутимо восседающая среди окружающего ее бесчинства, великолепная и горделивая, словно выходки этих разбойников были ей привычны и совсем не трогали. И Артур даже не думал открываться ей, пока не обратил внимание на то, что, несмотря на заигрывания Юстаса, они оба выглядели несчастными. Милдрэд, хотя и слушала принца, когда он что-то говорил ей, время от времени вырывала у него руку и, казалось, с трудом терпела его. И это давало Артуру надежду. Нет, его далекий свет, его любимая не такая, как эта нарядная леди в венце, спокойно и равнодушно взирающая на окружающих.
Но, чтобы убедиться в этом, ему надо было предстать перед ней.
Он все же осмелился поднять голову, взглянул на нее из-под капюшона.
Милдрэд узнала его еще раньше. Артур! Это был ее Артур! Но уже… не ее. Она вспомнила, что он женился на другой и уехал в Уэльс. Что же он делает тут? Почему так смотрит на нее? Как он посмел!
Были еще какие-то смутные мысли: почему Артур опять стал трубадуром? Почему приехал сюда? Она даже отметила, как он изменился, возмужал, отметила, что его подбородок покрывает щетина, но глаза… все те же, нежные, полные любви. Которой, впрочем, и не было. Одно сплошное притворство.
Милдрэд заставила себя опомниться. Во рту у нее пересохло, и она сделала глоток вина. Заметила, как дрожит ее рука. А сердце стучит так, что, казалось, его грохот могут услышать и иные. О, ей следовало держаться. Ибо если Юстас что-то заподозрит… О нет! Что бы там ни было, она не желала, чтобы на Артура пало подозрение. Независимо от того, зачем он тут.
