Ельцин - Минаев Борис Дорианович (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Еще в 1989 году, — пишет Анатолий Чубайс, — мы с Сережей Васильевым подготовили материал о том, что предстоящие преобразования будут очень тяжелыми, что они не будут приняты большими группами населения, что возникнет серьезное социальное напряжение, особенно в таких сферах, как угольная отрасль, ВПК, бюджетники… Мы понимали, что придется принимать непопулярные меры, такие, например, как закрытие шахт. Мы понимали, что степень неприятия того, что мы будем делать, какое-то время станет только нарастать… Вообще мы полностью отдавали себе отчет в том, что масштаб преобразований требуется настолько гигантский, сложный и болезненный, что абсолютно неочевидно: получится ли что-то в конечном счете из всего этого. Тем не менее было понятно, что других вариантов просто не остается».
Трудно добавить что-то к этим словам. Пожалуй, только одно: для всего этого потребовалось не только мужество отдельных членов правительства. Но и политический лидер, который взял на себя ответственность за всю эту боль, за все эти «кровь, пот, слезы».
К счастью, такой лидер был — Ельцин.
Но Россия, оставшаяся без привычной работы и привычного образа жизни, серьезно затосковала.
В какой-то момент показалось, что мир попросту рухнул.
Да, большинству было не очень ясно, где заработать деньги. Но главное, было не очень ясно и другое — как вообще жить в этом новом мире?
Трудно было привыкнуть не к существованию «дорогих вещей» самих по себе. Невозможно было привыкнуть к тому, что коммерческая составляющая проникла во все сферы жизни, что платить теперь приходилось за то, что считалось бесплатным просто по определению.
Я помню, какой шок вызвало у населения появление на улицах Москвы первых платных туалетов (хотя туалетов при этом стало значительно больше). А что же говорить о сотрудниках коммунальных служб, которые теперь открыто требовали денег на каждом шагу, «в карман» или «через кассу», о врачах и медсестрах, которые, ссылаясь на низкую зарплату, не хотели оказывать первую помощь, об учителях, которые предлагали родителям ребенка «дополнительные занятия» за наличный расчет…
На фоне исчезновения привычных форм существования, государственной заботы и государственных гарантий — вдруг проснулись темные, забытые, зоологические социальные инстинкты.
В этой книге я не буду касаться темы «нового русского криминала», захлестнувшего Россию. О нем написаны тысячи статей, книг, и серьезных, и в «легком детективном жанре», а уж что касается фильмов, посвященных нашим родным бандитам, ей-богу, уж лучше б их было поменьше…
Любопытно другое: откуда все это выросло, на какой почве так пышно расцвели эти новые «цветы зла»?
Вот интересный документ — аналитическая записка, появившаяся на столе у Ельцина примерно в первой половине уже следующего, 1995 года, авторы которой пытались проанализировать отношение населения к новой российской власти в разных регионах страны. Читаем:
«Екатеринбург. Для людей характерны подавленность и чувство униженности, страха за свою жизнь, страха перед будущим, отсутствие перспектив. Они сравнивают свою жизнь с худшими стереотипами памяти о Гражданской войне образца 1919 года. Особенно сильно выражены страх и тревога за будущее детей, бессилие им помочь как сейчас, так и в будущем… Фрустрирована базовая потребность в безопасности: силен страх и беззащитность перед преступностью. У уральцев есть особое ощущение предательства, поскольку ожидания от “своего” Президента были сильнее, чем у других…
Воронежская область. Для жителей области характерно чувство бессилия и одиночества. Их все обманывают: и чиновники, и милиция, негде правды искать. Угнетает страх перед нищетой. Особенно выражена тревога перед неизвестностью, они не видят перспективы, не знают, что с ними будет завтра. Чувствуют себя пассивными заложниками чьей-то неизвестной политики. Остро нуждаются в лидере, который обнародует для них свою программу. Их гложет одиночество…
Краснодар. Жители региона выражают озабоченность отсутствием ориентиров и программ у нынешней власти. Их в равной степени заботит отсутствие денег и отсутствие возможности самореализации. Они хотят иметь четкие инструкции, как и каким путем следовать. Выражена потребность в контроле. Испытывают потребность в лидере, указующем путь, более остро, чем в реальном защитнике».
Как видите, кремлевская администрация вовсе не была «страусом», который прячет голову от реальных проблем. Но, несмотря на эти исследования, ясно показывающие градус социального напряжения, президент продолжал проводить реформы.
В книге «Американская цивилизация» М. Лернера (посвященной менталитету американцев в 50-е годы) я наткнулся на такой вот интересный пассаж:
«Страсть к созданию всякого рода сообществ в Америке очень сильна: ни в одной другой стране вы не найдете столько тайных братств, “деловых клубов”, профессиональных или отраслевых ассоциаций. Вот лишь несколько выборочных цифр, относящихся к середине 50-х годов, для иллюстрации: разного рода братства объединяли в своих рядах по меньшей мере 20 миллионов членов; существовало около 100 тысяч женских клубов; 2 миллиона молодых людей принадлежали к клубам “4 Эйч” в сельской местности и в маленьких городках. По крайней мере, 100 миллионов американцев были членами какой-нибудь общенациональной организации».
Фантастические цифры, не правда ли? За этой сухой статистикой — портрет нации, у которой были сильно развиты «соседский», общественный инстинкт, чувство локтя и товарищества, а значит, и чувство сострадания, коллективной морали.
Возможно, именно этот сильно развитый «общественный инстинкт» помог американцам выстоять и сохранить свои ценности в годы Великой депрессии (вопреки нашим штампованным представлениям об индивидуализме американцев). Куда же девался в трудные 90-е годы знаменитый советский коллективизм? Очевидно одно: новая общественная ситуация оказалась для него непреодолимой. И в нужный момент он не сработал. Объединиться перед лицом возникшей угрозы общество не смогло.
Для общественного примирения и согласия отсутствовали самые главные инструменты — возможность объединиться хоть на какой-нибудь почве. Общество оказалось расколото ментально, единицы не составляли целого, депрессия поразила главным образом не экономику, а сознание людей.
Но все-таки, несмотря на тяжелый процесс в экономике, страна потихоньку начала выбираться из кризиса, связанного с событиями октября 1993 года. Выбирался, безусловно, и Ельцин.
Психологический портрет президента 1994 года — это отнюдь не только усталый человек, страдающий от своих хронических болезней, измотанный бессонницей, ушедший в себя.
Это, конечно, и деловой, рабочий Ельцин, который борется за подписание Договора об общественном согласии, подписывает проекты важнейших законов, возвращает их на доработку, ведет сложные и многоступенчатые переговоры с депутатскими фракциями, впервые выступает с ежегодным президентским Посланием Федеральному собранию.
Неудовлетворенность тем, что происходит в стране и в Кремле, далеко не всегда заставляет его «уходить в себя». Усталость сменяется бодростью, энергией, активностью.
Огромную часть его работы в 1994 году составляют международные визиты. Их много. Иногда он посещает сразу несколько стран. Довольно часто перелетает из одного края мира в другой. Режим его поездок плотный, даже очень.
Ельцин с трудом воспринимает любой протокол, особенно дипломатический. Вот как он сам напишет об этом в своей книге:
«Вообще у нас в России очень не любят выполнять всякие правила, законы, инструкции, указания, в общем, соблюдать какой-то заранее установленный регламент. Непунктуальный мы народ, и регламент для нас — острый нож. Часто спрашивают: смущали ли меня вот эти протокольные тонкости — куда ступить, где остановиться, и как я со всем этим справлялся?
