Глаз бури - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
– Здравствуйте, Михаил Михайлович! – быстро сказал Игнат, подходя вплотную и сверху вниз глядя на сидящих.
– Здравствуй и тебе, коли не шутишь, – медленно отозвался Туманов, пытаясь припомнить фамилию рабочего. Последнее время собственное имя в сочетании с отчеством, произнесенные вслух, производили на Туманова какое-то странное действие. Вслух отметя слова Иосифа, он после вынужден был признать, что глубоко внутри они что-то затронули в его душе. «Если немчура прав, так я, получается, не Михайлович, а Ефимович. Михаил Ефимович, – Туманов мысленно повторил непривычное сочетание и сравнил его с собой. Получилось не так уж и плохо. – Надо после обдумать», – решил он и вернулся в сегодняшний день.
– Прости, не вспомню, как тебя звать…
– Игнат Васильев.
– Что ж ты хочешь от меня, Игнат Васильев? Опять бесчестить станешь?
– Нет! Поговорить с вами хочу.
– Ладно. Присаживайся. Выпьем, поговорим, – не обращая внимания на неодобрительный взгляд и бормотание Лукьянова, сказал Туманов.
– Недосуг. Простите, – смягчая бегучей улыбкой явную непочтительность, ответил Игнат. – Накоротке бы перекинуться.
– Мне уйти? – язвительно поинтересовался Лукьянов.
– Зачем ты так, Петрович! – Туманов примирительно коснулся плеча компаньона. – Мы отойдем.
В тени лип, у самой воды комары были злее и настырнее, а охотящиеся за ними изящные голубые стрекозы с нежным шуршанием садились на заросшую ряской поверхность пруда.
– Что ж скажешь, Игнат?
– Я с увольнения и нынче на рынке утруждаюсь. Слесарный ремонт, и прочее. Два дня назад, стало быть, в среду, ко мне человек подошел. Знал меня откудова-то по имени. Кивал на то, как вы со мной бесчестно поступили, говорил, что вот, богатеи всегда безнаказанными остаются и нельзя, мол, такое допускать. Говорил неуверенно, как заучил, да и по виду – оборванец оборванцем. Я его напрямики спросил: на что ты меня, мил друг, подписать хочешь? Он сказал, что сам ничего не знает, а если я заинтересован вам за обиду отомстить, то должен теперь же пойти с ним. Я пошел…
– Зачем? – жестко спросил Туманов.
– Просвещение – вот что по-настоящему вооружит пролетариат против буржуазии, – усмехнулся Игнат. – Всегда лучше знать, чем не знать.
– Еще одним болтуном станешь от ентого просвещения, и вся выгода, – досадливо поморщился Туманов. – А был – мастер. Ладно, говори дальше.
– В грязном переулке неподалеку мой провожатый куда-то скрылся, а перед тем указал мне на закрытую черную карету. Меня позвали, я подошел. Влез внутрь (ломик небольшой из своего инвентаря я заране прихватил, так что не боялся). А внутри – как будто артист из оперетты…
– Ты ходишь в театр?
– Матрена Владимировна говорит, что искусство развивает тонкость чувств и классовую солидарность.
– Отчего же именно классовую солидарность?! – изумился Туманов.
– Если я правильно понял, оттого, что театр самим своим устройством показывает все в усиленном виде. Как в лупу. Значит, и своих и чужих его посредством сподручней разглядеть…
– Да-а… – посредством Софи Туманов пересмотрел за минувшую зиму едва ли не весь петербургский репертуар, но подобный оборот никогда не приходил ему в голову. – Так что ж актер?
– Он был весь в черном, закутан в черный плащ и на лице такая… тряпка с прорезями…
– Да ну тебя! – необыкновенно оживился Туманов. – Он, значит, был в маске?!
– Да. Именно. В маске. И этот человек предложил мне подкузьмить вас и заодно сжечь гнездо разврата, обещая в том свое содействие и деньги опосля исполнения…
– Гнездо разврата? Это Дом Туманова, что ли?
– Ну да.
– А ты что ж?
– Я отказался.
– Почему?
– Есть другие способы борьбы. Стачки, выдвижение политических требований, организация профсоюзов, просвещение рабочих. Революционный террор – крайняя мера, должна применяться выборочно. А здесь? Мало ли кто может пострадать! Кухарки, горничные, уборщики – тот же наемный люд. А вас так и вовсе в городе нету…
– Та-ак… Слушай, а зачем же ты за мной гнался-то? Чтоб рассказать мне о методах революционной борьбы, которые тебе нравятся?
– Вы не понимаете? – Игнат покачал головой, будто удивляясь тупости Туманова. – Я отказался, так они другого найдут. Я так понимаю, что почему-то хотелось идейного, но ведь на крайний случай и просто разбойник сгодится… И ждать им нельзя, потому что я-то разболтать могу кому угодно, а до вас дойдет, или уж до полиции… Вчерашний день я вас сыскать не мог, а нынче сказали, что вы на Волхов уехали. Я так думаю, как бы теперь поздно не оказалось…
– Но почему… Почему ты мне все это говоришь?! – упрямо набычившись, повторил Туманов. – Я ведь тебя с фабрики погнал, без куска хлеба оставил… Что тебе до моего Дома? Наоборот, приятно должно… Не твоими ж руками…
– Это, то, что они задумали, – разбой, Михаил Михайлович. Негоже. До вас мне никакого дела нет. У вас денег много, захотите, еще десять таких домов построите. Но, кроме богатеев, там ведь люди невинные… И… Софья Павловна…
– Ты знаешь Софью?!
– Знаю, она с Матреной Владимировной дружна и со мной не раз… ласково говорила. Я теперь видел ее, когда заезжал про вас узнать… Она же там, в Доме… Что ж вы…
Туманов закусил губу с такой силой, что из-под зубов выступила кровь.
– Шиманчик! – заорал он.
Невысокий пейсатый трактирщик выскочил из дверей, испуганно заозирался, не видя Туманова под ивами, в сгустившихся сумерках.
– Что? Кто?
– Шиманчик! – Туманов в три шага вышел из тени, схватил трактирщика за отвороты коричневого пиджака и несильно, но выразительно потряс. – Найди мне сей минут свежую лошадь! Озолочу!
– Найдем-с! Найдем-с непременно, Михаил Михайлович, – почуяв момент для подходящего гешефта, засуетился трактирщик. – Не извольте тратить свое драгоценное здоровье. Не успеете и бутылочку допить…
– Сейчас! – прошипел Туманов. – Бегом!
– Уже убежал, – кивнул Шиманчик и пронзительно завопил куда-то в подступающую вместе с грозовыми тучами темноту. – Се-ме-эн! Се-ме-эн, я тебе говорю!
Когда стало ясно, что локализовать пожар не удается, и, следовательно, трем связанным с ним флигелям угрожает реальная опасность, в шляпной мастерской началась паника, которой не поддались лишь двое: хозяйка мастерской Прасковья Тарасовна и Дашка. Прасковья Тарасовна с присущей ей энергией взялась по своему разумению организовывать оборону мастерской от огня. Нахлестав орущих девок и прислугу по щекам, и тем самым слегка приведя их в чувство, она заставила плотно закрыть окна, запереть и задраить переходную галерею к Дому Туманова, а после – таскать ведра с водой и поливать пол и общую с домом стену. Усилия эти перед лицом разгорающегося пожара, в общем-то, были смехотворны, но позволили всех пересчитать и занять делом. Параллельно общественной службе по тасканию ведер девушкам вменялось собрать в узлы все самое ценное и вынести эти узлы на площадь под охрану сторожа Ивана.
Дашка же по природе своей была не суетливой, а, скорее, заторможенной. К тому же выросла она на южной оконечности Нарвской части, в путанице небольших деревянных домов, палисадов и дровяных сараев, где ежегодные пожары были скорее правилом, чем исключением из него. Не раз и не два по ночам Дашкина мать подхватывала сонных детей и все, что могла ухватить, и выбегала на улицу в накинутом поверх сорочки пальто, чтобы там дожидаться вместе с соседями – дойдет огонь до их дома или доблестные «герои в сером» успеют его затушить. Так что пожаров Дашка не боялась.
Аккуратно собрав в две огромные картонки из-под шляп свои пожитки и стараясь не слишком помять кружева, Дашка перевязала их бечевой и, слегка сгибаясь под тяжестью, сбежала по крутой лестнице вниз. Старик Иван, который симпатизировал пухлой спокойной девице, попытался ухватить ее за рукав:
– Дарья! Стой здесь, со мной! Не ходи туда! Не ровен час…
– Не волнуйся, дядька Иван! – Дашка легко высвободилась и с беспечной улыбкой чмокнула старика в морщинистую щеку, благодаря за заботу. – Я еще раз сбегаю и насовсем к тебе приду!
