Вирус Зоны. Фактор человечности - Лазарев Дмитрий Владимирович (список книг txt) 📗
Я, конечно, хорошо стреляю из любого оружия, но тут готов признать, что мне повезло: со второго выстрела из такого положения, да еще с одной руки в голову попасть дико сложно. Он убит наповал, но радоваться рано: во-первых, меня задержали, и остальные «лояльные» наверняка уже на подходе, во-вторых, все мои спецталанты выключены, а в-третьих, нож торчит из плеча сзади, мешая двигаться и причиняя нешуточную боль. Выдергивать его прямо сейчас неудобно, да и кровь хлынет потоком, а перевязываться некогда. Ну и до кучи с ножом в теле в сверхскоростной режим уже не выйдешь: рана средней тяжести может очень быстро перерасти почти в смертельную, тем более регенерация еще не до конца залечила предыдущую. Не фонтан, в общем, положение. Надеюсь, хоть ребятам удастся уйти…
Кидаюсь на выход из подъезда: надо срочно вывести из игры глушителя, иначе мне точно крышка. Он не ожидает моего появления и нервно палит, но с перепугу мажет – пуля свистит над моим плечом. Стреляю в ответ и не промахиваюсь: «лояльный» убит наповал.
Способности возвращаются, но для меня это означает лишь, что я могу почувствовать приближающихся врагов. Новости плохие: они совсем близко, и их больше десятка. А что еще хуже, один из них, похоже, «животновод», так как на меня несутся сразу два питбуля, и вряд ли с намерением поластиться. Бежать бесполезно: без сверхрежима эти псы догонят меня в два счета. Одного успеваю застрелить, а ко второму повернуться левым боком.
Тридцатикилограммовый живой снаряд сшибает меня с ног. Я неуклюже падаю на правый бок: нож в плече мешает группироваться. К счастью, обхожусь без дополнительных травм, хотя мне их и так хватает: левую руку, которой я пытаюсь защитить горло, самозабвенно принимается грызть псина, словно это сахарная косточка. Мысленно начинаю прощаться с жизнью: чутье говорит, что враги уже совсем близко…
Страшный удар сносит с меня питбуля, будто ураган. Удивленно бросаю на него взгляд и тут же отворачиваюсь: вид того, что осталось от собаки, вызывает рвотный рефлекс. Поворачиваюсь в сторону подъезда и вижу своего спасителя – того самого псионика, своего бывшего пленного. Только черта с два он теперь псионик: ментальный удар не способен вывернуть пса буквально наизнанку. Сид это, зуб даю! Глава НМП, видимо, для верности, решил подстраховать меня лично, взяв для этого под контроль тело Измененного и по-быстрому нейтрализовав в его крови остатки стана. Очень вовремя: пятеро «лояльных» уже метрах в тридцати от нас.
– Уходите! – не оборачиваясь, бросает мне Сид. – Я их задержу.
Упрашивать себя не заставляю: в пиковых обстоятельствах примешь помощь и от самого дьявола. Понятно, что за нее потом придется расплачиваться, да еще как, но ведь это когда еще будет. А сейчас хочется жить. Бегу прочь, сжимая зубы, чтобы не орать от боли: проклятый нож в плече причиняет основательные мучения. Не сомневаюсь, что мы с Сидом еще рассчитаемся, либо когда он сочтет, что я ему уже не пригожусь в войне с предводителями «лояльных», либо когда я почувствую себя в достаточно хорошей форме, чтобы попытаться угробить этого мерзавца… Попозже.
Чувствую позади резко возросшую энергетическую напряженность, но только вжимаю голову в плечи и добавляю ходу.
Глава 6. Козырева
Москва
Если бы Павел и Людмила практически не волокли ее за собой, Лариса бы, пожалуй, в какой-то момент просто встала, не в состоянии сделать больше ни шага. Слишком много всего за короткое время свалилось на ее голову. Как информации, так и событий. Конечно, она и раньше понимала, что у затеянной ею бучи будут последствия, но только теперь до нее помаленьку стало доходить, какое осиное гнездо она разворошила. Да, было круто вещать в эфир об Измененных и заговорах сильных мира сего. Лариса чувствовала себя этакой отчаянной поборницей справедливости, способной на многое, чтобы открыть людям глаза. Это здорово повышало самооценку и внушало мысль, что занимается она очень важным и нужным делом. Если не мир спасает, то что-то вроде этого на уровне страны. Другое дело, что вся эта затея подсознательно воспринималась ею как некая игра. Сложная и опасная, но все-таки игра. До сих пор.
Но когда кто-то вторгается в твой мозг и начинает наводить там свои порядки, даже не спрашивая твоего мнения, глава террористической организации Измененных говорит с тобой чужими устами, а незнакомый человек, прикрывая твой отход, применяет свои сверхспособности и отчаянно сражается с превосходящими силами врагов, жаждущих тебя убить, это здорово меняет восприятие. А когда все вышеперечисленное происходит в течение очень короткого промежутка времени, напоминая горную лавину, натура впечатлительная вполне может впасть в шоковое состояние.
Лариса считала, что она другая. Что она видела всякое и что ее из танка не прошибешь… Наивная! Все познается в сравнении. Ее «всякое» было детскими играми, не имевшими ничего общего с действительно серьезными испытаниями. То, что Козырева удержалась, не впав в ступор, уже было если не чудом, то основательным везением… как и присутствие рядом этих ребят из АПБР… Видимо, уже бывших ребят из АПБР. Они спасли ее жизнь и рассудок. И продолжают спасать. Михаил Стрельцов там, позади, сражаясь с Измененными, а Павел и Людмила – утаскивая ее прочь от опасности.
Вот только… Вспыхнувший в голове неприятный этический вопрос Лариса не замедлила озвучить, задыхаясь на бегу:
– А мы… разве не должны были… ему там помочь?
– Думаешь, нам это в голову не пришло? – иронически осведомилась Людмила.
В отличие от Ларисы она даже не запыхалась. Физподготовка АПБР, однако! Это вам не йога два раза в неделю!
Козырева смутилась:
– Пришло… наверное… но…
– Почему мы ничего не сделали? – подхватил Павел. – Да потому что даже нам с Людой в том бою цена – червонец за двоих, не говоря уже о тебе. Там схлестнулись ребята из совсем другой лиги, понимаешь? Таких, как мы, они на завтрак едят десятками!
– Погодите… – не справилась с изумлением Лариса. – Но вы же… обучались бороться с Измененными!.. Вы же… АПБР!
– Мы и боремся, – подтвердила Людмила. – Кому-то можем противостоять на равных, кому-то – при условии численного преимущества. Но эти… мы их даже не увидим. Только почувствуем, как они нас убивают.
– Скоростники, – продолжил Павел, не сбавляя хода, но и стараясь не слишком опережать Ларису. – Раньше их было мало… Сейчас, похоже, ситуация изменилась. И это чертовски плохая новость! В таких хрен попадешь хоть станом, хоть пулей…
Он вдруг осекся, похоже, только сейчас сообразив, с кем и о чем откровенничает в нарушение всех инструкций. Пусть даже инструкции эти были написаны теми, кто сейчас по другую сторону баррикад.
– Только ты это… панику в народе не поднимай, журналистка! Сама понимаешь, чем это пахнет!
– Но как же! – Лариса задохнулась уже не только от бега, но и от возмущения. – Люди же должны…
– Ни хрена они не должны! – оборвал ее Павел. – Ты только представь, какая истерика начнется! Мы и так войну ведем тяжелую, и все не идет вразнос только потому, что она тайная. А кому станет лучше или легче, если по стране миллионы психов с квадратными глазами метаться начнут? Тут сразу всему швах наступит, ясно?
– Ясно…
Ларисе даже стыдно стало за свой наивный идеализм. Как она еще умудрилась его сохранить в современном-то мире? Помимо черного и белого она допускала еще лишь серое, а кучу других цветов и оттенков совсем не использовала в своих оценках людей и событий, как будто их и не существовало. Может, вся эта свистопляска вокруг нее началась именно потому, что она, со своей черно-белой философией, оказалась слишком удобной марионеткой?
Погрузившись в свои невеселые мысли, Козырева чуть не упала, поскользнувшись на обледенелых ступеньках, ведущих в соседний двор. Спасибо Павлу, который, ругнувшись, в последний момент поймал ее за капюшон куртки, а то могла бы и костей не собрать.
Этот мелкий инцидент как-то помешал им обоим вовремя заметить, что рядом с ними уже нет Людмилы. А когда через несколько шагов Павел обернулся, его лицо побледнело и вытянулось. Увидев это, Лариса тоже развернулась как ужаленная. Людмила стояла шагах в десяти от них, и в ее руке был пистолет, направленный прямо в лоб Козыревой. Он сидел словно влитой, и рука не дрожала. А вот глаза… Они были странными. Какими-то невидящими, что ли.
