Дунай. Река империй - Шарый Андрей Васильевич (библиотека книг .TXT) 📗

Людвиг I Баварский. Литография. 1830 год.

Поэт и царь напомнили об античном прошлом Дуная, причем если в древнеримской системе координат эта река была последним рубежом освоенного мира, то для набиравшей силу Германии она стала важной скрепой национального единства. Современник Гёльдерлина и Людвига, экономист Фридрих Лист указывал, что “естественная” ориентация немцев на юго-восток, по течению Дуная, увеличит германское могущество. “Частью немецкой души, немецкой славы и немецкого страдания” еще через столетие назвал Дунай историк Генрих фон Србик. Србик выступал за распространение германских идеалов в Центральной и Восточной Европе, формирование под немецким влиянием универсальной цивилизации. Из дунайских славян могут получаться немцы, считал он, подобно тому как из варваров получались римляне. Однако настоящая культура может быть только немецкой, как прежде настоящей культурой была только античная.

Главные дунайские памятники “германской античности” – конечно, возведенные по велению короля Людвига пантеоны немецкой славы. К “Вальхалле” от дунайского берега ведут 358 мраморных ступеней, на крутой холм Мехельсберг от реки поднимается кривой дугой километровая лесная дорожка. Мне покорились обе символические вершины германского духа. Здесь каждый квадратный сантиметр цветного камня, свезенного из разных уголков Немецкого Мира, продуманно подчинен восхвалению славного прошлого и возвышению национального гения. Ничто не предоставлено случаю, все рассчитано до мельчайших деталей, все – рельеф местности, лесной пейзаж, человеческие умения и таланты, солнечное освещение, даже порывы ветра – служит тому, чтобы подчеркнуть, обрамить, оформить, высветить, оттенить гордую идею величия, ради осуществления которой Людвиг Баварский не пожалел ни своих времени и воображения, ни вдохновения и карандашей своих архитекторов, ни средств из своей казны, ни сил и стараний тысяч своих подданных.

Немецкие победы здесь охраняют мраморные валькирии? [8] (одна символизирует храбрую быструю победу; другая – победу, добытую ценой больших жертв; третья – решающую победу после кровавого сражения и т.?д.); о немецких свершениях здесь рассказывают многофигурные мраморные барельефы; мраморные аллегории немецких земель склоняются здесь к мраморному трону Германии. 34 крылатые девы Зала освобождения, вставшие в круг, символизируют 34 существовавших в пору строительства пантеона германских государства; 17 бронзовых щитов несут на себе указания о германских викториях; на 18 мраморных таблицах высечены имена победоносных германских полководцев. “Пусть все немцы всегда чувствуют, что у них есть общая родина – родина, которой можно гордиться!” – воскликнул король Людвиг на церемонии открытия “Вальхаллы”. “Пусть немцы никогда не забудут, почему нужна была битва за освобождение!” – начертано мрамором на узорчатом полу Befreiungshalle. С 45-метровой высоты через стекло круглого купола прямо на эту надпись падает сноп холодного света. Другого освещения Победы не предусмотрено.

Панорамные виды с цоколя Зала славы и с галереи Зала освобождения являют два разных образа немецкого Дуная. Через реку от “Вальхаллы” – и налево, и направо, к Регенсбургу, – сколько хватает глаз, расстилается сельскохозяйственная равнина, в бесконечную перспективу которой уплывают немецкие облака, пока ты, болтая ногами, сидишь на прохладном камне (чтобы не испортить классических очертаний пантеона, здесь не предусмотрены поручни, объявления предупреждают: будьте осторожны, не упадите!). От Мехельсберга Дунай серебряной, сверкающей на солнце мокрой змеей уползает в Вельтенбургское ущелье, в скалистую долину и рыже-ржавые леса. Середина осени – лучшее время для таких турпоходов; пышное природы увядание созвучно величию Германской Вечности.

Самые многочисленные посетители Людвиговых пантеонов в этот сезон – энергичные пенсионеры, на склоне лет проводящие последнюю инвентаризацию того, чему их полвека назад учили в школе. Это дети первого послевоенного поколения, зачатые привыкшими рассчитывать семейный рацион по пищевым карточкам матерями от вернувшихся из военного плена отцов. Бодрые старички, в крепких дорожных ботинках и сами еще крепкие, они настойчиво преодолевают ступени “Вальхаллы”. Из Кельхайма беззаботный речной теплоход доставляет туристов в монастырь Вельтенбург, на дегустацию самого старого в мире (ab 1050) темного монашеского пива. Германия их родителей не пережила испытания собственным величием – рейх уже рассыпался, только его гранитно-мраморные пантеоны стоят на дунайских холмах.

Мнение о Дунае как о немецкой реке и мнение о законном немецком праве на полный контроль над этой рекой укреплялись по мере того, как крепла и развивалась германская идея. После разрешения прусско-австрийского конфликта? [9] и образования Германской империи Дунай превратился в один из каналов распространения теории и практики пангерманизма. На этнических картах Европы той поры территория расселения немцев похожа на комету, обращенный на восток хвост которой теряет сотни капель “космического вещества” – немецкие анклавы разбросаны аж до Волги и Урала. В начале XX века на тему немецкого проникновения на юго-восток много теоретизировали в журнале Die Freie Donau, “Свободный Дунай”. При национал-социалистах реку назвали “германским водным путем”: завоевания рейха потребовали активной навигации и использования энергетического потенциала реки. Гитлер счел Дунай “потоком будущего”, связанным с Доном и Днепром через Черное море; в рейх – пусть и против дунайского течения – стали поступать с оккупированных территорий нефть и зерно.

Главным портом Дуная, “новым Гамбургом на юге”, назначили Вену. Министерство вооружений разработало “великий проект Железных ворот”, предусматривавший запуск на Дунае “энергетического сердца” – строительство ГЭС для снабжения электричеством промышленных объектов на Балканах (в изменившихся политических условиях такой проект в 1964–1972 годах осуществили Югославия и Румыния). Разрабатывались планы соединения Дуная с разными морями: Северным, Балтийским, Адриатическим, Эгейским. Немцев юго-востока Европы национал-социалисты предполагали сосредоточить в окрестностях Белграда; сербы подлежали расселению, а город – переименованию. Немецкая община мечтала о создании независимого национального государства в междуречье Дуная и Тисы. Но вожди рейха решили иначе: в 1941 году к северу от Белграда, на территории сербского Баната? [10], был образован “всего лишь” самоуправляемый немецкий административный район.

Теперь немецкий Дунай заканчивается, как ему и велено картами, строго в местечке Обернцелль (а австрийский – строго в местечке Хайнбург), потому что политкорректность начала XXI века не позволяет реке и каплей переливаться за границы. Германский водный слалом по “потоку будущего” обернулся катастрофой. Идеологический и военный порывы национал-социализма перечеркнули усилия многих поколений немцев, которые своим трудом, упорством, талантом столетиями покоряли и осваивали некогда девственный дунайский край. Теперь в этом краю память о Гёльдерлине живет рядом с памятью об Адольфе Гитлере, которая куда более материальна, зрима, осязаема, чем все античные и средневековые руины.

Кастрюля Зала освобождения и храмина Зала славы, монументальные песнопения эпоса о германском походе по Дунаю, вызывают (по крайней мере, у человека русского культурного круга и советского образования) довольно сложносочиненные эмоции. Я пытался перевести эти ощущения в словесные образы, обгоняя пыхтящих по ступеням “Вальхаллы” пенсионеров и глядя с верхотуры Befreiungshalle, как яркой золотой звездой падает за Дунай немецкое солнце. Скажу вот так, не без некоторого пафоса: это памятники победам, начисто отрицающим возможность поражения; это возвеличение подвига, не ведающего о страдании; это гимн доблести, не знающей позора. Снова листаю Гёльдерлина и Хайдеггера: если у немецких славы и гордости есть истоки, то их следует искать и у истоков Дуная.