Насколько мы близки - Келли Сьюзен С. (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Издав победный клич, она унеслась в ванную. Рид хлопал дольше и хохотал громче всех.
– Может, я и поймаю Берка на слове, с его бесплатным походом, – сказала я Скотти, когда мы наводили порядок после ухода гостей. – Как считаешь, стоит?
– Лично я считаю, что тебе абсолютно ни к чему искусственный «тест», чтобы понять, кто ты такая, – отозвался Скотти ровным тоном, но безапелляционность его ответа оставила в моей душе тлеющий уголек обиды. – Что это сегодня Рут понесло ратовать за женскую солидарность? Что за выпады насчет «рентабельности мужчин» и подписки на «Плейбой»? Я в курсе ее феминистского уклона, но когда это она стала фанатичной мужененавистницей?
– Речь шла о нерентабельности мужчин, – поддела я мужа, – и Рут вовсе не фанатична. Она не рвется за свои идеи в бой и ничего не пропагандирует. Она потешается над убеждениями других, но в первую очередь всегда готова поднять на смех себя.
– Угу. Пресловутое фарисейство. Мягко стелет, да жестко спать. И дался ей этот феминизм. Примкнула бы к «зеленым» или к вегетарианцам.
– А за это получай пресловутый «испепеляющий взор»! – Я пригвоздила его возмущенным взглядом. Затем бережно вытерла бокал на тонкой ножке и спросила: – А как тебе финт с десертом топлес? Выкинь я такое – что бы ты сделал?
– Убил бы, – отрезал он и добавил как бы мимоходом: – Тебе не кажется, что вы с Рут слишком много общаетесь?
Я почувствовала, как губы сами собой сжимаются от упрямства.
– Уточни это свое «слишком».
– По-моему, Рут умышленно ломает все рамки приличий. Она жаждет скандала.
– Ни то ни другое. Она искренне в это верит.
– Во что именно – в это? Она пытается тебя обратить в свою веру?
– Обратить? - Тлеющий уголек вспыхнул яростным белым жаром. Я встала перед Скотти, помешав ему закрыть посудомоечную машину. – Ну, допустим, пытается. Ты что же, не веришь в меня, в мой здравый смысл, в мое право принимать решения и мыслить, как я хочу? – Я крутанула ручку уничтожителя отходов, в кои веки получив удовольствие от его захлебывающегося скрежета.
– При работающей посудомоечной машине его включать нельзя, – сказал Скотти.
– Кухня – это моя вотчина, так что уж позволь здесь командовать мне! – рявкнула я.
– Отлично. – Он вышел вон.
Это был наш первый спор о Рут, но далеко не последний. Как правило, нечастые стычки между нами касались мелких и типично семейных проблем: деньги, воспитание детей, домашние обязанности. Имелись, кроме того, сиюминутные вопросы, щекотливые темы, которые мы научились обходить, и темы намеренно избегаемые, но, возможно, и они уходили корнями в феминизм.
– Я ведь почти ничего не покупаю, – возразил Скотти в ответ на мой упрек, что он пожертвовал крупную сумму на бездомных животных, не посоветовавшись со мной. – Могу и потратиться, на что захочу.
– Ясное дело, ты ничего не покупаешь! – взвилась я. – Когда изъявишь желание прогуляться за продуктами или одеждой для детей – я буду счастлива обеспечить тебя списком всего необходимого!
На заре нашего брака Скотти рассказал мне об одной деловой поездке, во время которой его коллега нагло затащил в постель первую встречную. Я была потрясена, я была в бешенстве от того, что Скотти не попытался его остановить или не пригрозил разоблачением.
– Ты стал его сообщником, как ты не понимаешь? – разъяренная, шипела я. – Ты виновен не меньше, чем он, ты с ним связан хотя бы тем, что тоже знаешь!
Мое негодование не поколебало Скотти.
– Я не принимаю участия в шашнях Алана, и этого довольно. Выкинь из головы. Напрасно я рассказал. Отныне я просто-напросто буду помалкивать о чьих-либо похождениях.
Тема так и осталась саднящей раной.
– Я устала от роли карги, – как-то заявила я мужу, когда он экспромтом устроил детям воскресный поход в кафе-мороженое. – Мне приходится растаскивать их по углам, когда они воюют, вершить правосудие, заставлять делать уроки, наводить порядок в комнатах, а ты появляешься в доме, будто Папуля из Диснейленда.
– Ты тоже могла бы угостить их мороженым, – ответил Скотти. – И вообще, дом и дети – это твоя работа.
Его самодовольство меня взбесило.
– А твоя в чем? Покажи-ка, где это в списке твоих обязанностей значится «регулярно охаживать жену, чтоб не забывала свое место»?
– Что пришло с почтой? – спросила Рут в парке, закрывая каталог «Санданс».
– Вот это, – мрачно отозвалась я, держа в руке письмо с отказом напечатать мою новеллу.
– Ага! Значит, что-то ты все же написала! - Она вслух прочла куцый комментарий редактора: – «Не убедительно». А о чем рассказ?
– О супругах, которые решили развестись.
Рут вернула мне письмо и скрестила на груди руки.
– Быть может, вам со Скотти стоит разбежаться, чтобы твои слова получили убедительность личного опыта.
Я скомкала листок.
– Помощи от тебя…
– Вот что, – сказала Рут. – Один автор, помнится, утверждал, что писатель должен быть молчуном, хитрецом и изгнанником. Я бы к этому краткому списку добавила еще один пункт – безжалостность. Писатель обязан быть безжалостным.
– Благодарю за совет, – обиженно отозвалась я. – Обещаю посвятить тебе первую книгу.
– Ну нет. Ты должна посвятить ее Скотти.
Меня удивило это предложение.
– Скотти? Почему – Скотти? Он в жизни не прочел ни единого написанного мною слова.
– Потому, что он дарит тебе время. Позволяет заниматься тем, чем тебе хочется. Да-да, знаю, – добавила она, – мой Рид делает то же самое для меня. Нам обеим повезло.
– Для страстной феминистки точка зрения необычная.
Рут мотнула головой:
– Любовь к Риду не исключает принципы феминизма.
Глядя на подругу, я вспоминала слова Рослин в тот вечер – в ответ на мой рассказ о том, что Скотти не нравится агрессивно-феминистская поза Рут. Я тогда удивилась, почему Рида не раздражают и не возмущают выходки Рут.
– О нет, – ответила Рослин. – Ведь Рид обожает Рут. Разве не заметно?
Бесстрашная простота этих слов меня потрясла, и я без конца их анализировала, с завистью препарируя подтекст. «О нет. Он ее обожает».
– Угадай, где сегодня Рослин? – спросила Рут. – К Берку прибыли клиенты из Мексики, и Рослин повела их жен за покупками в «Мир игрушек». Примерная корпоративная супруга.
Я в изумлении покачала головой:
– Тебя Рослин не сводит с ума?
– В каком смысле?
– Тем, какая она. Слишком хорошая. Приторная.
Рут хохотнула.
– И этот вопрос мне задает человек, которому требуется еженедельная подзарядка «Звуками музыки»? – Хмыкнув еще раз, она задумалась, потом сказала: – А почему ты спросила? Хочется быть похожей на Рослин?
– Нет, конечно! Господи, что за чушь!
– К нам в группу приходила психоаналитик, она рассказала кое-что очень любопытное. Есть версия, что в окружающих нам зачастую не нравятся именно те черты, которые раздражают нас в самих себе.
– О «темных уголках натуры» ты тоже услышала в вашей группе?
Если Рут и уловила в моем тоне насмешку, то виду не подала.
– Да. В «темном уголке» люди прячут все то, что не готовы больше никому открыть. Маленькие пакости, страхи, пороки.
– Вряд ли мне захочется присоединиться к твоей группе, – буркнула я, будто меня кто-то приглашал стать членом «Ариадны».
– Эх, Прил, – фыркнула подруга. – Ты уже присоединилась. Давно.
Ниже по склону, на баскетбольной площадке, старшеклассники готовились к игре. Шнуровали кроссовки, стягивали футболки, двигались разбросанно и легко, словно фигурки из скрепок: плавность жестов, но жесткость каркасов. Игра началась, и я, как всегда, поразилась их безмолвной слаженности. Никто не уточнял правила, никто не разбивал игроков на команды, никто не обсуждал предыдущие матчи. Эти мальчишки просто играли, и сложные правила, ритуалы, тактика, для меня непостижимые, для них были очевидны.
– Они никогда не говорят о правилах, – произнесла я вслух. – Никогда.
