Бабье царство - Нагибин Юрий Маркович (книги онлайн полные TXT) 📗
- Говорила тебе: нельзя! - свесила с печи седые космы Комариха - Ты живой там? Эй, дыши, старичок!
- Подсоби! - слышится слабый голос. - Я в дежу угодил...
- Не пущу, - тихим, жалким голосом говорит Софья, - право, не пушу. В длинной ночной рубахе она припала к двери, ведущей из горницы в кухню.
Василий с другой стороны дергает дверь так, что дрожит изба и сыплется пыль с притолоки.
- Детей разбудишь... Не мучай ты меня, - просит Софья, - ступай на сеновал, там постелено.
- С последнего ума спятила? - рычит Василий.
- Замучил ты меня, мочи нет. Не пушу, вот те крест, не пушу! - рыдает Софья...
...У Настехиной хаты идет тихий ночной разговор. Настеха, в спальной рубахе, облокотилась о подоконник. Снаружи, возле окна, стоит Костя Лубенцов в накинутой на плечи курточке.
- Когда поженимся? - спрашивает Костя.
- Нешто мы не женаты?
- Я по закону хочу.
- Ишь какой законник... Я тебя мало знаю.
- Чего меня знать-то? - простодушно сказал Лубенцов. - Я весь на виду.
Глаза Настехи потемнели.
- А может, я не вся на виду. Много ли ты про меня знаешь?
- Чего б не знал, моего к тебе ни убавить, ни прибавить, - серьезно сказал Лубенцов. - Я с тобой без остаточкоа
- Ой ли?.. - Какая-то хрипотца в Настином голосе. - Хватит болтать! И вообще, иди отсюдова. Нам запрещено с вашим братом водиться.
- Что так?
- Карантин.
- Нет, правда?
- Проучить вас надо, чтоб работали!..
- Это я-то не работаю?
- Ты у меня, Костя, золото. Но только давай от ворот поворот, нечего нам баб дразнить.
- Поцелуй, тогда уйду.
В этом Настя не могла ему отказать...
...У деревенского колодца толпятся с ведрами мужики. По утренней улице идет злой, непроспавшийся, но обуянный какими-то соображениями Жан. Он видит столпившихся у колодца и судачащих мужиков, и высокомерная улыбка змеится по его тонким губам. Это не остается незамеченным.
- Ишь, задается! - говорит Василий. - Чего-то он надумал!..
- Братцы, сколько энтот Жан барахла привез, и-их!.. - восторженно ужасается подошедший с ведрами Барышок.
- Ты почем знаешь?
- Одних часов - сто пар, а браслетов, бусиков, колец - сосчитать невозможно!..
- Точно! - подхватывает рыжий парень. - Мне намедни Францев с Выселок стренулся. Они с Жаном вместе в Берлине были. Так он говорит... - Рыжий таинственно понизил голос, и все дружно посунулись к нему, чтобы, упаси боже, не пропустить интересную сплетню.
- Други, - говорит Матвей Игнатьевич, - а вам не кажется, что мы хуже баб стали? Чешем языками, как заправские кумушки...
...Жан приближается к ручью, обтекающему деревню за огородами.
Под сенью ив расчесывает мокрые волосы конопельская Манон - Химка. Короткий сарафанчик плотно обтягивает ее влажное тело.
- Химка, - проникновенно сказал Жан, - пойдешь со мной в рощу?
- Дядя Жан, нечто вы с утра закладываете? - Из-под красноватого полога волос заинтересованно проглянул темный Химкин глаз.
- Хочешь, дыхну?
- Верю! Верю! - поспешно сказала Химка.
- Ну пойдем, я тебя отблагодарю.
Химка чешет волосы, не обращая внимания на Жана
- Убудет тебя, что ли? - обиделся Жан. - Одним больше, одним меньше какая разница?
- Сроду с женатиками не гуляла, - последовал ответ.
- Я все равно что холостой, жена отставку дала, - с наигранной горечью сообщил Жан. - Слушай, Химка, я подарю тебе чудные швейцарские часики.
- Какие?
- Фирма "Онемаханизмус"...
- Без механизма, значит?
- Почем ты знаешь?.. Да нет, в них все чин чинарем. Шестнадцать камней. Это только название такое, потому облегченный механизм.
- Дядя Жан, катись-ка ты отсюда, не то тетке Марине скажу.
- Тоже мне невинность! - разозлился Жан и, наподдав сапогом Химкины тапочки, пошел восвояси...
...На колхозном базу конюх проваживает Эмира, чудо-жеребца чистейших орловских статей. Надежда Петровна любуется дивным конем, словно выточенным из цельной черной кости. Эмир дышит из ноздрей сухим жаром, скашивая на председательницу диковатый, настороженный зрак.
- Рацион строго соблюдаешь? - спрашивает конюха Петровна.
- Обижаешь, Петровна! Я, бывает, сам не пожру, но Эмир у меня завсегда обухожен.
Петровна хотела еше что-то спросить, но тут внимание ее было властно отвлечено. К базу подходил глубокий овраг, густо заросший травой и полевыми цветами: ромашкой, резедой, колокольчиками. По отлогой пади оврага ползал Софьин муж Василий и собирал цветы. Петровна устремилась к оврагу.
- Ты что, Василий? - крикнула Петровна. - На подножные корма перешел?
Василий не ответил, только спрятал за спину букет. Надежда Петровна приблизилась к нему.
- Никак сударушку завел? Так Софье и передам.
- Для нее и рву, - буркнул.
Чувствуется, что Надежду Петровну прямо-таки разрывает от смеха, но она сладила с собой и - сочувственно:
- Нешто она к вам охладела? Давайте я вам букетик составлю, а то у вас между цветами лошадиный клевер торчит.
Обалдев от срама, Василий сунул ей букет. Петровна быстро подобрала его по цветам, сорняк повыдернула.
- Может, вам с гитарой у ней под окнами посидеть? Женское сердце на музыку падкое. Да и детишкам вашим будет занятно.
- Хватит насмешничать...
- А я не насмешничаю. Я к тому, что травка тебе не поможет. Вспомни лучше, каким ты раньше плугарем был, каким чертом был на работе. Тем и взял ты Софьино сердце.
Василий не отличался особой сообразительностью, но тут его осенило:
- Так это ты, значит, бабу с панталыку сбила?
И сжал букет, как топор, вот-вот ахнет Петровну по голове. Но и та зашлась, ей сейчас все нипочем.
- Нишкни, лодырь! На твою бабу молиться надо. Она по шестнадцать часов робила, траву жрала, чтоб детей твоих сохранить. Ангел она, а не баба. А ты ряшку разлопал, а робишь, будто поденный. Ей бы гнать тебя в шею, Аника-воин!.. - размахивая кулаками перед самым носом Василия, орала разбушевавшаяся председательница...
- Ну-ну, ты полегше... - отступая, бормотал Василий...
...По улице идут Якушев и Надежда Петровна. Якушев громко, заразительно смеется.
- Неужто помогло? - спрашивает он сквозь смех.
- А как же!.. Конечно, не то помогло, что почти в смех задумано, совесть в мужиках заговорила.
- Знаете, Надежда Петровна, - закуривая, сказал Якушев, - а ваш метод уже известен в истории. Была такая древнегреческая дама Лисистрата. И она предложила своим согражданкам объявить любовный бойкот мужьям, если они не перестанут воевать.
- Когда это было? - остро спросила Надежда Петровна.
- Да более двух тысяч лет назад.
- Во-на!.. И помогло?
- Еще как!
Надежда Петровна чуть задумалась, потом сказала с торжеством:
- И ничего похожего!.. У них - война, а у нас - мирный труд. Совсем, значит, наоборот... А все ж ки эта твоя, как ее?.. Лизасрата - умная баба! Я бы ее к нам в правление взяла.
Мимо проходит Жан, небрежно здоровается и подымается на крыльцо сельмага.
Сельмаг. Заведующий в грязном фартуке меланхолически озирает полки, тесно заставленные бутылками и дорогими папиросами. Берет пачку "Казбека", раскрывает ее, нюхает.
- Так и есть - заплесневели, - уныло говорит он. Жан кидает на прилавок мелочь.
- Спички!
Завмаг с понурым видом кладет перед ним пачку спичек. Жан пытается прикурить, спички шипят и гаснут.
- Отсырели, не горят.
- Зато мы горим, - тяжело вздохнул завмаг, - горим, как шведы под Полтавой.
Жан окинул взглядом магазин и понимающе присвистнул.
- Подорвали бабы нашу коммерцию. Слушайте, товарищ Жан, а вы не возьмете назад свои часики? Шестнадцать камней.
- Не дешевись! - презрительно сказал Жан. - Еще не вечер. - Он наклонился к завмагу. - Ты что, твердо решил сгноить весь табачок?
- А что с ним делать? Не берут.
