О чем знаешь сердцем (ЛП) - Кирби Джесси (е книги .TXT) 📗
Кашлянув, Колтон пинает валяющийся на земле камешек.
– Слушай… можно задать тебе один вопрос?
Я с трудом сглатываю. Тоже откашливаюсь.
– Окей, – говорю медленно.
Он делает глоток воды из бутылки, которую держит в руке, и вновь устремляет глаза вдаль. Молчит так долго, что я начинаю нервничать и сочинять сотни разнообразных извинений, объяснений, оправданий… в ответ на то, о чем бы он меня ни спросил.
– Ты не очень-то любишь вопросы, да? – Он оборачивается ко мне, и под его взглядом мне хочется обхватить плечи руками.
– Нет, почему. О чем ты хотел спросить? – Боже, по голосу слышно, как сильно я нервничаю.
– Да так, – говорит он, – неважно. – Улыбается мимолетно. – Ладно. Всего один день, значит. Тогда предлагаю расслабиться и насладиться им. Провести один по-настоящему классный день. Что скажешь?
В памяти вспыхивает одна из записей Шелби. Цитата из Эмерсона, которая по ее словам напомнила ей Колтона и то, как он стал относиться к жизни после операции.
«Запиши в своем сердце, что каждый день в году – лучший. Человек не начнет воспринимать жизнь правильно, пока не поймет, что любой его день может стать Судным днем.»
Я вспоминаю, как читала эти строки и думала о том, как мы – и он, и я – познали истину, что любой день может стать последним, и насколько по-разному распорядились этим знанием. Он претворял его в жизнь всеми доступными способами. Вернулся к былым увлечениям – к былой своей жизни. Я же напротив, надолго от нее отказалась. Но сейчас, стоя с ним рядом, я чувствую, что мне, кажется, выпал шанс попробовать его путь.
– Окей, – наконец соглашаюсь я. – Один по-настоящему классный день.
– Хорошо. Значит, договорились. Я рад. – На его лице появляется широкая, счастливая улыбка. Он разворачивается и спешит обратно к автобусу, а я смотрю ему вслед и вдруг замечаю нечто, до сих пор ускользавшее от моего внимания. Ярко-желтый двухместный каяк, закрепленный на крыше.
Колтон дотягивается до ремня спереди каяка, и на краю моего сознания материализуется смутное опасение. Быстро расстегнув ремень, он переходит ко второму, снимает каяк, и тот с пластиковым бум ложится на тротуар. Я оглядываюсь на скалы и бурлящую внизу воду – вид больше не кажется мне таким уж умиротворяющим. Снова поворачиваюсь к Колтону – отодвинув заднюю дверь, он вытягивает оттуда два весла и аккуратно кладет их поверх каяка, а я стою столбом, отказываясь сводить все, что появляется перед моими глазами, в одно целое. Мы же не собираемся… он же не думает, что… я же никогда раньше…
– Доводилось когда-нибудь поплавать тут на каяке? – кричит Колтон.
Старик на скамейке приподнимает голову, затем, поняв, что обращаются не к нему, опять углубляется в чтение. Быстрым шагом я иду по траве к автобусу, на ходу подбирая оправдание для отказа. Одно дело пляж, а скалы… они, конечно, замечательные, но идея плавать между ними на каяке лежит далеко за пределами моей зоны комфорта. Это опасно, и Колтону – с учетом всего – тоже не следует этим заниматься.
– Ну так что? – спрашивает он с улыбкой. А потом, не дожидаясь ответа, протягивает мне спасательный жилет.
Я кручу головой.
– Нет… никогда… ни здесь, ни где бы то ни было, поэтому не думаю, что… Мне кажется, это не лучшее место, ну, для начинающего. Все эти скалы… – Я представляю их зазубренные края и разбивающиеся о них волны.
– Честное слово, это отличное место, – говорит он. – Очень защищенное. Мы часто возим сюда туристов. – Улыбаясь, он делает паузу. – Я сам здесь учился.
– Правда? – Кажется, будто я сомневаюсь, но я ему верю. И вдруг понимаю, что хочу узнать больше – о нем и о том, кто он есть. С его собственных слов, а не из записей Шелби. И по его лицу вижу, как много значит для него это место.
– Правда, – отвечает он. – Когда мне исполнилось шесть, мама наконец-то разрешила отцу взять меня сюда. – За восемь лет до того, как ты заболел, думаю я. За восемь лет до того, как все началось, когда мама повела тебя к врачу, думая, что это всего лишь простуда. Я чувствую себя виноватой. Он ведь и не подозревает, что я знаю о том периоде его жизни. Но сейчас он не вспоминает о прошлом. Я тоже стараюсь не вспоминать. Стараюсь быть здесь и сейчас – с этим Колтоном, а не с тем больным парнем, о котором я столько знаю.
Он качает головой, вспоминая. Смеется.
– Я столько времени упрашивал маму отпустить меня. Когда она, наконец, разрешила и мы приехали сюда, я подошел к обрыву, посмотрел вниз, и лицо у меня сделалось точно, как у тебя. – Он делает паузу. – Какие только отговорки я не придумывал, чтобы отказаться, но папа молча застегнул на мне спасательный жилет, дал мне весла и так же молча потащил каяк по лестнице вниз. Когда мы спустились, он усадил меня впереди, сел сзади и спросил: «Ты же доверяешь своему старику?» Мне было так страшно, что я просто кивнул. И тогда он сказал: «Хорошо. Делай, что я тебе скажу и когда я скажу, и самое страшное, что с тобой случится – ты влюбишься».
Я нервно смеюсь, безуспешно пытаясь смотреть куда угодно, только не на него.
Помолчав, Колтон улыбается мне этими своими глазами, потом отворачивается к воде.
– В океан, он имел в виду. Что я вслед за ним захочу быть здесь всегда, тем или иным образом. – Колтон оглядывается на меня. – И он оказался прав. С тех пор меня от воды не оттащишь.
Я знаю, это лишь вариация правды. То, что он пожелал мне открыть. Но еще я знаю, что на протяжении нескольких лет он был лишен океана, потому что болезнь не выпускала его из больниц и кабинетов врачей. Мне хочется спросить об этом, но в то же время не хочется думать о нем таком.
– А у меня никаких таких увлечений нет. – Больше нет, договариваю мысленно. Вспоминаю – земля под ногами, кроссовки Трента, мы бежим бок о бок, дыша и двигаясь в унисон, – и внутри закручивается чувство вины. – Раньше мы с сестрой бегали по утрам, но потом она уехала учиться, а бегать одной у меня почему-то не получается. – Это вариация правды, которую открываю ему я.
– Жалко. – У него опять становится такое лицо, словно он вот-вот о чем-то меня спросит, и он опять заговаривает о другом. – Я давно не приходил сюда, но тут есть одно потрясное место, которое показал мне отец, и я хочу снова там побывать. Попасть туда сложновато, но оно того стоит. Хочешь попробовать?
Я отвечаю не сразу. Отправляться на каяке в океан боязно, но я доверяю ему, и то, с какой легкостью пришло это доверие, пугает меня еще сильнее. Я торопливо отворачиваюсь. Смотрю за обрыв на бурлящую вокруг камней воду, и внутри у меня происходит в точности то же самое.
– Окей. Давай попробуем. – Мой голос звучит не очень-то убедительно.
Колтон старается сохранить серьезность, но уголки его губ так и тянутся вверх.
– Уверена?
Я киваю.
– Не бойся. Просто делай, что я тебе скажу и когда я скажу, и все будет хорошо. – Он замолкает. Уже не сдерживает улыбку, которая медленно расцветает на его лице, и хотя он ничего больше не говорит, я чувствую, как бриз подхватывает следующие слова его отца и кружит их между нами.
Он достает из автобуса оставшееся снаряжение. Не успеваю я опомниться – ответить, переменить решение или хотя бы хорошенько подумать, – как поверх моего купальника оказывается надет спасательный жилет, и мы вместе с Колтоном, одетым в рашгард и шорты, сносим каяк по цементной лестнице вниз. Когда мы, оба слегка запыхавшиеся, оказываемся на галечном пляже, он затаскивает каяк в воду и жестом приглашает меня на переднее сиденье. Я сажусь, и мне вручают весло.
– Готова?
– Прямо сейчас? Безо всякого… не знаю, обучающего урока?
Колтона, похоже, мой вопрос забавляет.
– Это и есть урок. Учиться проще всего на воде. Здесь мелко, так что пока просто сиди, я отвезу нас подальше, а потом все покажу. Согласна? – Он улыбается, глядя на меня сверху вниз, пока я собираюсь с духом, чтобы ответить.
– Угу, – удается выдавить мне, но при виде волн, которые обрушиваются на скалы напротив и с негромким шорохом наползают на пляж, мое сердце начинает неуклонно нагонять в грудь беспокойство. Все это происходит по-настоящему.
