Поцелуй, Карло! - Трижиани Адриана (читать книги без регистрации полные txt, fb2) 📗
Дом Палаццини встречал процессию на углу Брод и Монтроуз. Когда платформа свернула на перекрестке, Дом опустился на одно колено, и боль пронзила его ногу. Он поморщился, но не проронил ни звука, зато перекрестился, пока вставал. Дом чувствовал себя стариком, все ныло и болело, хотя он вот только недавно ходил к доктору Шренкеру, и тот сказал, что Дом не в самой ужасной форме, но велел ему меньше курить, меньше есть и больше ходить пешком. Однако, дожив до шестидесяти, Дом не собирался начинать слушаться докторов. Посему он вытащил из кармана короткую толстую сигару «Типарилло», снял обертку и прикурил от шикарной серебряной зажигалки с монограммой, которую дети преподнесли ему на прошлый день рождения.
А в следующем квартале по ходу процессии Майк Палаццини обнажил голову и преклонил колени на противоположной стороне Брод-стрит и ощутил холодные капли святой воды на лице, когда священник окропил толпу. Майк перекрестился, легко поднялся с колен, отряхнул элегантные брюки из тонкой шерсти и снова надел шляпу от Борсалино. Слегка сдвинув шляпу набок, он пошел по улице навстречу редеющей толпе, приветственно кивая знакомым и сверкая белозубой улыбкой, которая так шла к его густым волосам. Ему исполнилось пятьдесят девять, но он не выглядел на свои лета и не чувствовал их. Майк шел прогулочным шагом, раздумывая о том, достаточно ли пармезана и скаморцы заказала Нэнси в сырной лавке Поли и Глории Мартинес, когда его брат Дом врезался в него и едва не сбил с ног. Сначала Майк не узнал брата. Первым инстинктивным побуждением Майка было извиниться и протянуть руку, но красное лицо Дома напоминало карикатурное изображение быка, галопом скачущего на матадора. Майку даже показалось, что он слышит фырканье. Не хватало лишь кольца в носу.
– Тпру, – тихо сказал Майк. – Прошу прощения.
– Мхм, – промычал Дом, обходя брата.
– Что, так ничего и не скажешь? Ни привет, ни здравствуйте? – саркастически произнес Майк вслед уходящему Дому.
Майк заметил, что Дом прихрамывает. Слишком много ромовых баб, подумал Майк. Братец злоупотребляет сладостями, вот и отяжелел.
Лет десять, а может, и все двенадцать прошло с тех пор, как Майк видел Дома в последний раз. Майк уже и не помнил точно. Казалось, Дом одет в тот же самый костюм, что был на нем, когда братья окончательно рассорились. И туфли вроде те же. И дело даже не в том, что одежда на Доме старая, – Дом передвигался по-стариковски. Тут, разумеется, и выпирающее брюшко сыграло свою роль, но Дом стал ниже ростом из-за больных коленей – узловатых и искривленных так, что ноги у него уподобились двум полумесяцам, которым никогда не сойтись и не стать полной луной. Но самое заметное – лицо Дома, изрытое злыми бороздами и глубокими морщинами, оставленными гримасой хронического негодования. Дом обожал гневаться, словно злоба помогала ему держаться, и время ничему его не научило. По прошествии всех этих лет Дом так и не усвоил, как надо жить, не уяснил, что тратить деньги надо с удовольствием, что это гораздо приятнее, чем добывать их. Майк недоуменно покачал головой и вошел в сырную лавку.
Дом нашарил носовой платок в кармане и вытер лоб. Дому захотелось еще раз взглянуть на своего отвергнутого родственника, он обернулся, чтобы посмотреть, куда тот ушел. «Сырная лавка Мартинес». Ну да, конечно, Майк именно здесь покупает сыр. Только лучшие, вызревшие в столетних бочках сыры, доставленные из самой Италии. А Майкова одёжа? Только самое дорогое – шляпа, костюм, ботинки – все для щеголя-братишки. И откуда у него загар в начале мая? Не сидит же он у себя перед домом на Фицуотер, обставившись экранами из фольги в полдень? Наверное, на Бермудах побывал. Конечно, Майк выглядел франтом, ведь его идея тяжкого труда состояла в том, чтобы точить лясы с клиентами и побольше отдыхать. Дом припомнил спор, из-за которого они разорвали отношения, и свежая струя негодования потекла по его жилам.
Майк был прав лишь в одном: Дом обожал злиться. И Дом был прав лишь в одном: Майк выглядел прекрасно.
А за перекрестком, на стоянке возле школы, четверо членов братства Святой Марии Магдалины де Пацци – клуба и служебной организации для женщин-прихожанок – осторожно сняли статую Пресвятой Девы с платформы и передали ее школьному сторожу, который на руках, словно невесту, перенес ее через порог.
Эльза стояла у подножия ступенек с коробкой в руках и собирала венки из розовых бутонов, сплетенные ею для девочек в розовых платьицах, возвращающихся в школу на праздничный обед. Поверх будничного платья Эльза надела простое бежевое шерстяное пальто. Бретонская шляпка из синей соломки с бежевой атласной лентой вокруг тульи очень шла к ее рыжевато-каштановым волосам.
– Где торт? – гаркнул Дом, идя по дорожке.
– Внутри, папа. В кафетерии.
Дом вцепился в металлические перила и взобрался по ступеням.
– Колени беспокоят, да? – спросила Эльза.
– Конечно, раз солнце светит, – пробурчал Дом в ответ.
– Найдите Мэйбл, она заняла вам место, – крикнула Эльза свекру, когда тот уже вошел внутрь.
– Спасибо вам за тяжкий труд, миссис Палаццини. – Сестра Тереза, молодая монахиня в накрахмаленном до хруста черно-белом одеянии, положила венец с головы статуи Девы Марии в коробку. – Я позволила Кэрол оставить себе веночек. Надеюсь, вы не против?
– Конечно, не против.
– Вы сделали этот день особенным. Я слышала столько прекрасных отзывов, пока мы шли. Благословенная Мать будет вечно хранить вас.
Сестра Тереза сжала руку Эльзы и вошла в школу. Эльза заглянула в коробку с веночками, которые она так старательно сплела. Немало часов ушло на то, чтобы согнуть свежие веточки и вплести ленты в проволоку. Собрав веночки, она обрызгала их холодной подслащенной водой, завернула в муслиновое полотно и сложила в холодильник. Сколько боли доставил ей каждый венчик, прежде чем стать произведением искусства. И то, что было так прекрасно, теперь превратилось в мешанину, витки проволоки сцепились между собой в коробке, как обручи в руках у фокусника, ленты завязались в узелки. Глаза Эльзы наполнились слезами.
– Какая жалость. Один парад, один-единственный денек – и все, – сказала Мэйбл, стоя на верхней ступеньке крыльца. – Просто до слез. Вот возьму и расплачусь. Как же так, столько твоего труда. Все эти колючки. Все эти венцы.
Беременная жена Джио была в просторном черном пальто с белым воротником. Ее синие глаза казались лавандовыми, споря с цветом неба.
– Эй, Эльза, папаша внутри, жует торт и пьет с настоятелем кофе. И у меня есть экстренное сообщение. Небеса над Саут-Филли не рухнули нам на головы!
Эльза улыбнулась. Мэйбл всегда удавалось ее взбодрить. Мэйбл спустилась к Эльзе и взяла у нее из рук коробку с венчиками.
– Зайди-ка внутрь и послушай, как тебя там хвалят. Все трубят, что твои веночки стали венцом Майского праздника. Все мамаши так прямо и сказали.
– Правда?
– Все до единой! Даже эти привереды неаполитанки. Только никому не говори, что я их так назвала.
– Не скажу.
– Нам с тобой надо держаться друг дружки. Мы же чужачки. Ирландка да полька в сплошном соусе маринара. Ну ты знаешь, о чем я, – подмигнула Мэйбл Эльзе.
– Конечно, знаю.
– Ладно, пошли внутрь. Я хочу, чтобы моя невестка получила свои заслуженные похвалы. Пусть поговорят. И монашки в том числе. – Мэйбл повернулась, чтобы подняться по лестнице. Эльза стояла неподвижно, глядя вдаль. – Что с тобой? – спросила Мэйбл.
– Все так быстро кончается. И это грустно.
– Вся грусть улетучится, как только в парадах начнут участвовать наши дети. Твой Доминик будет шагать в год своей конфирмации, и кто знает – вдруг у меня родится девочка, и однажды она станет Майской королевой, и ты сплетешь ей венец? Вот будет здорово, правда?
– Это будет прекрасно.
Эльза вошла в школу вслед за Мэйбл. Она думала не о параде, не о розах и не о венцах. В этот святой день поминовения матерей Эльза думала о своей маме, о том, как сильно по ней скучает, и о том, что никогда этой боли не суждено утихнуть, потому что маму она никогда больше не увидит.
