Поэзия и проза Древнего Востока - Чжао Е (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Присутствует в гатах и человек — земледелец и кочевник, но именно только присутствует. В гатах человек — не действующий субъект, который стоит в центре художественного изображения, а лишь объект воздействия божеств. Им, божествам, посвящены гаты; они, божества, в центре внимания. Из людей привлекают слагателя гат лишь властители, «сверхчеловеческие» образы вождей, царей и жрецов. Если к активности призывается «слабый человек», то лишь в роли служителя богов, исполнителя воли властей небесных и земных. Человеку как таковому отводится место лишь чуть повыше того, которое занимает «благодетельный скот», также служащий божествам и ими опекаемый.

Понимание человека в гатах — это, таким образом, при всей первобытной наивности, религиозная трактовка человека как существа, призванного служить сильным мира сего и небесного, человека, не столько действующего ради блага своего, сколько (подобно скоту) опекаемого стоящей над ним властью земной и горной.

Художественные особенности гат неразрывно связаны с их содержанием, прежде всего а) с пониманием воздействующей роли изреченного Слова и б) с осознанием пророческой миссии поэта, слагателя гат.

В моральной триаде (мысль — слово — дело) центральное место занимает изреченное слово; оно воплощает мысль (дух) и, обладая магической силой, сливается, отождествляется с делом. Недаром в обеих небесных троицах: и Добра и Зла — именно верховное божество является обладателем воздействующего слова; Ахура Мазда (Владыка всеведущий) — благотворного слова, а Друдж (Ложь) — злого слова. В этом слове нет ничего мистического, это не «логос» в эллинистическом толковании, а скорее магически-шаманское заклинание. Изречение слова (приговора, приказа, заклинания) и есть проявление силы небесного владыки — Ахуры Мазда, акт слияния слова с делом. Именно таким было положение на земле, у земных владык; такова была сила приказа царя или заклинания верховного жреца. В этом снова и снова проявляются земные корни идеологических представлений, выраженных в гатах.

С одухотворенной размеренной, следовательно, поэтической речью связано понимание и пророческой миссии слагателя гат, о котором говорится: «Заратуштра — это Пророк славословящий, вздымающий свой голос во имя Арты (наилучшего распорядка, или Духа огня) и почитания. Научи меня, о Мазда, тому, чтобы языком моим указать правильный путь» («Ясна», 50,6).

Заратуштра воплощает в себе моральную триаду: мысль — слово — Дело. Поэтому он и выступает в двух функциях: пророка и жреца. Как пророк, служитель Владыки-Ахуры, он выступает в роли выразителя Слова. Как жрец — приверженец Духа огня (Арта), он выступает в роли исполнителя Дела, наилучшего распорядка. Он говорит: «Я — праведный жрец, я хочу преданно заниматься скотоводством» («Ясна», 33, 6). Заратуштра неоднократно подчеркивает, что тот, кто поддержит его, будет вознагражден, а тот, кто не поддержит, будет наказан.

Две функции Заратуштры — пророка и жреца — во многом определили жанровые особенности гат. При отсутствии четких жанровых различий между гатами можно, однако, отметить наличие двух их групп: в первой преобладает восхваление, во второй — проповедь. Первую группу можно именовать — хвалебные гаты пророка, вторую — назидательные гаты жреца.

Образцом хвалебной гаты может служить первая: «С упоеньем молюсь…» Образцом назидательной — гата, включающая проповедь «в форме вопросов» («Ясна», 44), начало которой таково:

Ранний, «гатический» зороастризм в процессе своего распространения и внедрения вплоть до превращения в государственную религию Ирана при династии Сасанидов (III–VII вв.) подвергался толкованию и переосмыслению, многочисленным дополнениям, включениям разнообразных иных религиозных и культовых элементов, — что завершилось канонизацией его парсийскими жрецами. Тогда и была кодифицирована — при Сасанидах — «Авеста» в двадцати одной книге, от которой до нас дошла лишь часть, сохранившаяся как священная книга современных парсов (в Индии).

Пантеон богов, по сравнению с гатическим, значительно увеличился и усложнился. Более могущественным и величественным стал Ахура Мазда, осмысление которого жречеством приблизилось к монотеистическому, что отвечало сложившемуся самодержавию восточного деспота в рабовладельческом и раннефеодальном Иране. Сонм богов (язатов), окружающих верховного бога Ахуру Мазда, включал уже не только гатических духов, ставших абстрактными «амеша спента» в смысле «Бессмертных святых», но и многих издревле, до и вне зороастризма, почитавшихся племенных богов, отвергнутых в свое время Заратуштрой, но «введенных» жрецами в пантеон на положении «младших»: прежде всего Митру, бога Солнца и Правды, Ардвисуру Анахиту — богиню Воды и Плодородия, а также Тиштрию (звезду Сириус) и других. Вместо скромного гатического «Гаронмана» («Дом песнопения») божества населяют уже свой «олимп» — гору Хара, у подножия которой клокочет море Ворукаша. Антиподом Ахуры стал «меньший» по божественному рангу Сатана — Ахриман (в «Авесте» — Ангра Манью).

Совокупность исторических, литературных и лингвистических данных довольно убедительно говорит в пользу восточноиранского, то есть среднеазиатского, происхождения не только гат и яштов, но и «Авесты» в целом. В ней нет ничего, отражающего особенности религии западных иранцев, известные по сообщениям античных авторов, нет ничего о столь характерных для Западного Ирана тесных связях с Междуречьем, нет и западноиранских географических названий. Однако в процессе кодификации «Авесты» и ее распространения в Азербайджане и Западном Иране в нее вошли многие более поздние, западноиранские элементы, в частности, на языке, приближающемся к среднеперсидскому. Также является бесспорным, что в течение веков существенные части «Авесты» сохранялись изустно. Вследствие этого в ней переплетаются элементы двух родов: чисто религиозные — плод идеологического творчества жречества, и некоторые народные представления периода первобытнообщинного строя. С одной стороны, мы встречаем восхваление божественного происхождения царя, освящение социального неравенства («Ахуре Мазда богатый любезнее бедного» — «Вендидад», 4, 47), с другой — проповедь устоев родового строя.

Народные элементы являются наиболее древним «слоем» «Авесты». Они покрыты мощными пластами более поздних, жреческих идей, отражающих попытку внести весьма тенденциозную систематизацию в древние представления, подчинить их канонизированному учению, придать наивным анимистическим представлениям завершенную форму абстрактного религиозного мировоззрения, освятить власть царей как носителей божественного сияния (нимба) — Хварно. Жреческую линию в «Авесте» и в зороастризме, кроме культа Хварно, составляет также разработка вопросов демонологии (демонов зла и добра, которых множество) и эсхатологии, загробной жизни, конца мира и Воскресения, Страшного суда и др. Отсюда и религиозная нетерпимость в «Авесте», проявляющаяся по-разному: проповедь распространения зороастризма силой оружия уже в гатах («Ясна», 53, 8, 9); резкое выступление против «кровосмесительства» при браках с представителями чужого племени, против тех, «кто смешивает семя [родичей] праведных с семенем нечестивых [чужеродцев], семя почитателей дэвов с семенами [людей], их отвергающих… об этом говорю я тебе, о Заратуштра, что их убивать важнее, чем извивающихся змей и крадущихся волков» («Вендидад», 18, 62, 65).