Фаворит. Том 2. Его Таврида - Пикуль Валентин Саввич (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Тем легче тебе будет умирать…
Суворов принял Кобургского в солдатской палатке, они прилегли рядом на охапке сена. Дождь стегал в парусину, из щелей текла вода, одинокую свечу задувало. Принц спросил:
– Как вы думаете, генерал, почему Юсуф медлит?
– Значит, турки еще не готовы к битве.
– Но их много! Очень много на этот раз.
– Чем больше публики, тем больше беспорядков. Пусть нас мало. В малом войске всегда больше храбрецов.
– Вы меня утешаете. Неужели принять бой?
– Немедленно. Успех в скорости…
Невеликая речка Рымник отдавала свои воды истории!
Цепляясь за сучья, он спустился с высокого дерева.
– Сколько ж вам лет, аншеф? – удивился Иосия.
– Помилуй бог, уже шестьдесят. А что?..
С высоты дерева Суворов обозрел лагерь противника, решение принял. После грозы день обещал быть жарким, рано запели птицы. Сражение открылось. Суворов – пеш, держа шпагу – шагал в первой линии, при среднем каре. Войсковые квадраты в шахматном порядке двигались через поля, покрытые бурьяном и стеблями кукурузы. Между инфантерией рысила кавалерия и казаки. Зной возрастал, птицы пели, радуясь концу ливней, солнцу в жизни… Суворов крикнул принцу Кобургскому:
– Друг Иосия! Главная дирекция – Мартинешти, где ставка визиря. За лесом, что перед нами, нас ждет простор и слава. Артиллерия побеждает колесами: маневр – успех!
Вдали проезжал визирь, но не верхом, а в карете. Кораном он останавливал бегущих и тем же Кораном бил по головам сераскиров, понуждая их к храбрости. Пред лесом в деревне Бокзы стояли турецкие батареи, и Суворов тут же решил смять пушки противника. Заметив отклонение русских в сторону, принц Кобургский, уже обложенный тысячными ордами янычар, слал к Суворову адъютантов, но ответ получал один:
– Дирекция прежняя – Мартинешти! Я ничего не забыл. Я все вижу. Пусть принц не боится: успех виден…
Подавив батареи в Бокзы, он усилил свой натиск, и турки бежали к Рымнику. Великий визирь, тряся длинною бородой, пересел из кареты на коня, отдав приказ:
– Бейте по трусам картечью, чтобы вернулись…
Эта же картечь сражала и русских. Янычары на резвых лошадях и чернокожие спаги, сидевшие в седлах, задрав колени к подбородку, налетали с флангов, орудуя саблями. Сейчас главное – выдержать огонь и блеск сабель. Русские и цесарцы двигались параллельно, но в промежуток меж ними Юсуф-Коджа вколачивал клинья янычарских байраков, чтобы развести эти клинья как можно шире, а потом разбивать союзников по частям… В этот жуткий момент австрийцам следовало верить в то, что русские не изменят главной дирекции, а русские должны верить австрийцам, что они тоже сохранят движение на Мартинешти. Лес, за которым скрывался турецкий табор, назывался Крынгу-Мейлор, но солдатам забивать свою память такими словами необязательно: все в жизни забудется, в летописях России останется только название реки – Рымник! За этим вот лесом союзники соединились, перестроившись для совместной атаки. Артиллерия била с колес, не переставая двигаться. Конница ловко вошла в интервалы между колоннами каре, и Суворов скомандовал:
– Кавалерии взять ретрашемент… Вперед!
Громадное поле битвы являло картину всеобщего разрушения, убегавшие турки швыряли зажженные фитили в пороховые фуры, которые и взрывались с яростным треском, калеча лошадей и всадников, раненые ползли к реке, кавалерия в беспощадном наскоке раскалывала им копытами черепа, ломала руки и ноги – вперед, чудо-богатыри! (Суворов живописал Потемкину: «Погода была приятная. Солнечные лучи сияли во весь сей день, оно было близ его захождения…»)
Тысячи турок бросались в Рымник и тонули, громадные гурты скота, увлеченные общей паникой, тоже ломились в реку, находя в ней смерть, течение легко перевертывало фуры и телеги, а кавалерия – рубила, рубила, рубила. Еще утром у визиря было 100 тысяч войска!
Юсуф-Коджа успел переехать через мост:
– Разрушьте его! Пусть все трусливые потонут…
Трофейные бунчуки валялись грудами, как палки. Среди взятых пушек очень много было и пушек австрийских.
– Отдайте их цесарцам, – велел Суворов, – они сдали их туркам под Белградом, так пусть заберут обратно. Мы себе еще много пушек достанем, а им-то где взять?
В шатре великого визиря, расшитом изнутри золотом, повстречались Суворов и принц Кобургский.
– В сочетании с вашим именем и мое имя станет отныне бессмертным, – сказал принц Кобургский. – За эту битву при Рымнике я обрету жезл фельдмаршала. А… вы?
– Сие не от меня зависит, – пояснил Суворов.
– НО от заслуг ваших! Позвольте мне и впредь всюду именовать себя: принц Фридрих Иосия Кобург-Заальфельдский, герцог Кобургский – ученик великого Суворова…
Потемкин восхищенно писал Суворову: «Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными слезами свидетельствую свою благодарность. Ты во мне возбуждаешь желание иметь тебя повсеместно». Политика Австрии – после Фокшан и Рымника – невольно укрепилась, император Иосиф II возвел Суворова в титул графа Священной Римской империи, Екатерина сделала полководца графом империи Российской с наименованием – РЫМНИКСКИЙ.
Суворов был доволен, все его поздравляли, но, кажется, он рассчитывал получить иное – фельдмаршальство!
5. Живем один раз
Пушки Петропавловской крепости исполнили торжественную «увертюру» в честь побед Суворова, но Булгаков, заточенный в Эди-Куле, слышал выстрелы пушек из Топхане: там отрубали головы воинам, бежавшим с поля битвы у Рымника.
Лязгнули запоры тюремные – Булгаков поднялся.
– Вы свободны, – объявили ему с поклоном.
– Кто победил? – спросил посол.
– Вы победили.
– Не сомневаюсь. Но я хочу знать имя.
– Топал-паша – Суворов…
В воротах тюрьмы его ожидала карета. Кавасы захлопнули дверцы, лошади тронули вдоль берега моря, за Голубой мечетью возникли купола Айя-Софии, но Булгаков ошибся, думая, что его везут в Топ-капу. Справа, на другой стороне Золотого Рога, осталась Галата, населенная бедняками, карета вкатила в квартал Фанар, где жили потомки древних византийцев, ныне фанариотов и драгоманов, служащих султану, и лошади остановились возле Эйюб-хане. В садовом киоске его встретила прелестная Эсмэ, которая откинула с лица прозрачный яшмак и приветливо улыбнулась. Яков Иванович поклонился султанше, высказав ей свою благодарность:
– За те фрукты, которые вы так любезно мне присылали.
Булгакова ожидал разговор с ее мужем Кучук-Гуссейном, который сказал, что сейчас многое изменилось:
– Я не скрою от вас, что в это лето Суворов ополчился противу нас с таким гневом, что мы дважды изнемогли в борьбе с ним – при Фокшанах и Рымнике. Впрочем, так угодно Аллаху.
В груди Булгакова радостно стучало сердце.
– Но Измаил вам не взять, – твердо произнес Кучук.
– Да, – улыбнулась Эсмэ, – Измаил неприступен.
Ее длинные ресницы были загнуты и подкрашены.
– Но, – продолжил капудан-паша, – венский император уже просил у нас перемирия, озабоченный невзгодами в Брабанте и Мадьярии, а ваш принц Потемкин вступил в переписку с Эски-Гасаном, который сидит в Измаиле так же нерушимо, как я сижу перед вами. Нам уже нет смысла томить вас в Эди-Куле…
825 дней заточения кончились. Булгаков сказал:
– Передайте его величеству, вашему султану, что я крайне благодарен ему за те удобства, которые он создал для меня в Эди-Куле, за эти двадцать семь месяцев пользования вашим тюремным гостеприимством я успел перевести двадцать семь томов любопытнейших книг… Так куда же мне теперь?
– Корабль под парусами. Вас желает увидеть в Вене Кауниц, и потому вы будете доставлены сначала в Триест…
Кауниц не сразу принял Булгакова. Опасаясь чумной заразы и микробов турецкой тюрьмы, Булгакова заточили в карантине. Правда, из Петербурга настояли, чтобы срок карантинного сидения был сокращен: нельзя же человека, который измучился в тюрьме, мучить еще и далее. Яков Иванович прибыл сначала в Москву, обитель детства и первой учености. Поклонясь из кареты университету Московскому, дипломат велел кучеру везти себя на квартиру акушера Шумлянского.
