Будущее - Глуховский Дмитрий Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Не узнаю Беатрис.
Тот голос, который я слышал, положили, как бокал, в мешок и расколотили молотком: раньше был звон, а теперь скрип и скрежет.
— Ты уже вернулся?
Я расписал многоходовку — и перемудрил. Рокамора не догадался даже прятать Беатрис в другом месте. Не хватает пока только его самого — ушел? — но я уж как-нибудь дождусь.
Силясь отдышаться, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, ствол наготове, взвешенная в воздухе пыль вспыхивает и гаснет в лучах солнца-карусели, ступени стонут под каблуками, на стенах — снимки белозубых серферов и мореходные карты.
Единственная дверь заперта. Стучусь.
— Хесус?
— Это я, Беатрис, откройте.
И она покупается.
Как только замок щелкает, рву ручку на себя, и Беатрис падает в мои объятия. Хочет вырваться — я прижимаю ее к себе, обнимаю по-медвежьи.
— Тсс... Подождите... Я не причиню вам вреда...
Она тихо что-то кричит мне в грудь, потом, истратив весь воздух, сдается, и тогда я осторожно ослабляю хватку, сажаю ее в плетеное кресло.
Комната превращена в лабораторию. Компьютерная станция, молекулярный принтер, рефрижератор с какими-то склянками. Она продолжает работать! Я прав: Рокамора выкрал Беатрис, чтобы она довела свое дело до конца — для него!
— Кто вы?
Я притворяю дверь, снимаю намордник, рабочую кепку с козырьком.
— Кто?.. Это... Олаф! Олаф! На помощь!
— Олаф спит, — говорю я ей.
Она здорово сдала за этот год. Спину ей согнуло, лицо спеклось. Кожа истончилась, сдулась: раньше Беатрис Фукуяма была вся из жесткого и сухого вяленого мяса, теперь у нее внутри — переспелая мякоть. Она хочет еще держаться, а стержень сгнил. Выбритые виски, ее бунт против старости, отросли неряшливо. Глаза у нее прежние — живые, разумные, но дряблые веки их закрывают.
— Не смейте меня трогать! — Она говорит так, будто эти губы — усталые, непослушные — ей чужие. — Они сейчас вернутся, и тогда вам...
— Я ничего плохого вам не сделаю! Мне нужна ваша помощь... Только вы сумеете...
— Помочь?.. — Она щурится подозрительно. — Чем это я могу тебе помочь?
— Я старею. Я уколот. Я знаю, вы разрабатываете средство... Лекарство от акселератора... От старости. Я... Я видел в новостях, и... В общем, я еле разыскал вас.
— Лекарство?
Беатрис кивает мне. Ее глаза впиваются в меня рыболовными крючками, она продевает свой взгляд через мою уставшую кожу, через два сантиметра зимы в моих рыжих волосах, колет острием мои зрачки.
— Я тебя помню.
Стою неподвижно. Была у меня надежда, что год за десять лет, огонь и едкий дым сотрут меня из ее памяти, что она спутает меня с кем-нибудь, как спутала мой голос с голосом Рокаморы.
— Ты тот бандит. Тот бандит в маске, который разгромил мою лабораторию. Тот самый.
— Я не бандит. Я больше не Бессмертный...
— Это я вижу, — произносит она. — Даже мне это видно.
— Послушайте... Мне очень жаль, что тогда так получилось. С лабораторией. Что мне пришлось вас задержать. Что эти люди погибли...
— Эдвард, — перебивает она меня. — Вы убили Эдварда.
— Мы не убивали. У него случился инфаркт.
— Ты убил Эдварда, — упрямо повторяет она. — И ты отдал меня этим садистам.
— Они... Они что-то сделали с вами? Я смотрел новости... Мне показалось... Ее губы разъезжаются в кривой усталой ухмылке.
— В новостях было мое цифровое чучело. Трехмерная модель. Сняли мерку, пока я была чистая. Без синяков, без ожогов, без следов от уколов. Картинка теперь может сделать любые признания за меня.
— Мне правда жаль. Я думал о вас... Вспоминал...
Беатрис кивает — ободряя меня, пока до меня не доходит, что кивает она не мне, а себе.
— А ты и вправду стареешь, — улыбается она. — Это не грим.
— Мне сделали укол, говорю вам!
— Хорошо. — Она удовлетворенно качает головой. — Значит, есть в мире справедливость.
— Вы можете мне помочь? Пожалуйста! Вы же работали над формулой... Я же вижу, что вы продолжаете... Все это оборудование...
Беатрис вцепляется в подлокотники, с трудом поднимается на ноги, сгоняя меня с моего места.
— Тебя зовут Джейкоб, да? Я тебя тоже вспоминала. Ты многому меня научил.
— Ян. На самом деле меня зовут Ян, — признаюсь я.
— Мне все равно, как тебя зовут на самом деле. Для меня ты Джейкоб.
В зашторенное окно уткнулось кресло-каталка. Беатрис тяжело стоять, колени дрожат, но она стоит — и смотрит на меня не снизу, а как равная.
— Прошу вас. Мне вкачали какую-то дрянь. Какой-то ваш коллега, с которым вы начинали, с родинкой вот тут. У меня это идет быстрее во много раз, старение!
— Не знаю таких. Какой-нибудь жулик.
— Вы должны остановить это.
— Должна?
— Пожалуйста! Может быть, у вас есть какие-то экспериментальные образцы... Может, вам нужны добровольцы, чтобы испытать их на себе...
— Я должна тебе помочь, так?
— Если вы не поможете, значит, никто!
Беатрис держит голову прямо, хотя она тяжелая, как весь земной шар; ее слова нечетки, но голос тверд:
— Значит, никто ничего не сможет. Ты сжег все, что я делала. Сломал, стер и сжег. Нет никакого лекарства. Нет и не будет.
— У меня ребенок. Поэтому мне сделали укол. Я больше не с ними, клянусь. Не с Бессмертными! Я прошел через тот же ад, что и вы! Меня посадили, я...
— Не думаю. — Она медленно и осторожно качает своей тысячетонной головой. — Через тот же ад? Не думаю.
— Девочка. У меня родилась дочь. Ее мать — моя... Она умерла при родах. Я один. Из-за этого переливания все идет гораздо быстрей. У меня нет десяти лет. Мне не на кого ее оставить. Не на кого оставить своего ребенка. Вы должны понять! Вы должны меня понять!
Она молчит. Идет к окну — шаг, еще шаг, еще шаг. Останавливается.
— Я позвонила Морису. Позвонила своему сыну в интернат. Тот самый звонок, единственный. Ты не советовал мне этого делать, помнишь? А я не послушала тебя. Я увидела его. Увидела, как он вырос. Мне не нужно было этого делать. Ты был прав, Джейкоб.
Вот что: она выслушала все от своего Мориса. Надо объяснить ей, может быть, она смягчится...
— Да. Да, я знаю. Знаю, что он вам сказал. Он отрекся от вас, да? Но это ничего не значит! Это испытание, у нас такое испытание. Если он не скажет вам этих слов, его никогда оттуда не выпустят! Все их говорят!
Беатрис Фукуяма пожимает плечами — и как старуха, и как царица.
— Я примерно так себе это и представляла. Но это ничего не меняет. Это чужой человек. Я его не знаю, а он не знает меня. И никогда мы не сможем познакомиться. Ты мне тогда сказал, что он был куском мяса, когда его забрали. Ему было два месяца. Сколько сейчас твоей дочери?
— Два месяца, — говорю я.
— Она тебя не запомнит, — раздельно произносит она. — Ты умрешь, и твоя дочь не будет тебя помнить. У меня ничего для тебя нет.
— Ты врешь! — Я подскакиваю к ней, замахиваюсь на нее, еле сдерживаю руку. — Ты врешь!!!
— Что ты мне сделаешь? — Она не мигает. — Убьешь? Убей меня. Мне все равно. Я умру сама. Нет лекарства. Ты уничтожил все, что было.
— Что ты тогда варишь?! Что это?! — Я подскакиваю к пузырькам, к пробиркам. — Не хочешь поделиться со мной?! Тогда я сам возьму!
— Бери, — говорит она.
— Что это?!
— То, чего ты заслуживаешь. Такие, как ты. То, чего заслуживаем мы все! На! Бери! Жри! — Она хватает со стола какую-то склянку, протягивает ее мне; вены на ее руках как могильные черви, заранее обустраивающее себе жилище под ее кожей. — Ну?!
— Что это?..
— То, о чем я думала, пока они меня там держали. То, что... варила... тут. Я спешила. Думала, не успею, но успела. Это то, что снова сделает нас людьми. Людьми. Противоядие.
Я даже не могу сразу понять, о чем она, но от первой догадки мне становится душно, а на лбу проступает жирный пот.
— Я назвала его «Джейкоб». В твою честь. Он возвращает все на свои места. Размножается в тебе незаметно. Всего день — и начнешь заражать других. Незаметно. Он умеет прятаться. У него нет симптомов. От него ничего не помогает. Через месяц он убивает в тебе вирус молодости. Вытесняет его. Дает к нему иммунитет. Навсегда. Вылечивает. Снова делает тебя смертным. Добавь его в воду — он исцелит всех, кто будет ее пить. Найди центральный водоканал. Вылей его в водопровод — спасешь миллиарды.
